– Почему?

Фитцпатрик приложил указательный палец к губам.

– Не забывайте, вы весьма эксцентричный тип и помешаны на секретности.

– И управляющий все это проглотил?

– Он называет меня не иначе как “герр коммандант”.

– А вы – порядочный прохвост, морячок.

– Позволю себе напомнить, сэр, что в Ирландии, на моей прародине, такое зовется хорошим здоровым трепом. Пресс утверждал, что вы отлично используете подобные приемы на переговорах с фирмами. – Тут лицо Коннела снова стало серьезным. – Он говорил об этом вполне одобрительно, советник, и это – уже без трепа.

Когда моряк снова повернулся и направился в свою спальню, Джоэл ощутил какое-то странное чувство, но не смог найти ему определение. Что-то в этом человеке, моложе его на несколько лет, затрагивало в его душе потаенные струны, но что именно? Смелость Фитцпатрика можно объяснить тем, что она еще не подвергалась суровым испытаниям, отсюда и отсутствие страха перед мелочами, что так часто приводит к серьезным последствиям. Такие люди отважно бросаются в неизведанные воды, потому что им еще не доводилось по-настоящему тонуть.

Внезапно Конверс понял, в чем тут дело. В Коннеле Фитцпатрике он увидел самого себя… до того, как жизнь подбросила ему тяжкие испытания. До того, как ему пришлось познать страх, первозданный ужасный страх, а потом – одиночество.

Было решено, что Коннел отправится в аэропорт, но не за багажом Джоэла, а за своим собственным, который находится в автоматической камере в багажном отделении. Возвращаясь через центр Бонна, он купит полдюжины рубашек, нижнее белье, носки, три пары брюк, два пиджака и плащ и сложит покупки в роскошный чемодан, приобретенный специально для этой цели. Все это будет наилучшим образом соответствовать образу эксцентричного финансиста. И под конец Фитцпатрик заедет в камеру хранения на железнодорожном вокзале, где Конверс оставил свой атташе-кейс. Как только портфель окажется в руках морского офицера, он тут же сядет в оставленное им у вокзала такси и, не делая больше ни единой остановки, вернется в “Ректорат”.

– Я хотел спросить вас еще об одном, – сказал Фитцпатрик перед самым отъездом. – Там, у Альтер-Цолля, вы бросили вскользь: они оповестят всех, что вы можете спросить дорогу только в пяти ближайших кварталах Нью-Йорка. По-видимому, вы намекали на то, что не знаете немецкого?

– Совершенно верно. Как, впрочем, и других языков, за исключением английского. Я пытался учить языки, но ничего не получилось. Моя бывшая жена свободно говорила на немецком и французском, но даже она оказалась бессильной. Должно быть, у меня просто нет на это слуха.

– А кто эти “они”, о которых вы говорите? – спросил Коннел, почти не слушая объяснений Конверса. – Люди из посольства?

Джоэл помолчал.

– Боюсь, этот круг придется несколько расширить, – ответил он. – Со временем вы узнаете об этом, но не сейчас. Позже.

– А почему не сейчас?

– Потому что сейчас это не принесет вам никакой пользы, а кроме того, может вызвать новые вопросы, что только осложнит ваше положение в случае, скажем так, неблагоприятных обстоятельств.

– Очень уж обтекаемо.

– Не отрицаю.

– И это – все? Все, что вы можете мне сказать?

– Да. Впрочем, могу добавить и еще кое-что – мне срочно необходим мой портфель.

Фитцпатрик заверил его, что коммутатор “Ректората” принимает заказы на телефонные переговоры на английском, как, впрочем, и на шести других языках, включая арабский, так что он спокойно может связаться с Лоуренсом Тальботом в Нью-Йорке.

– Господи, Джоэл, откуда вы? – сразу же заорал в трубку Тальбот.

– Из Амстердама, – ответил Конверс, заказавший разговор через несколько промежуточных станций, чтобы не называть Бонн. – Ларри, что случилось с судьей Анштеттом? Можете вы мне что-нибудь сказать?

– Меня больше волнует то, что происходит с вами. Рене звонил прошлой ночью…

– Маттильон?

– Вы сказали ему, что летите в Лондон.

– Я передумал.

– Так что же, черт возьми, случилось? У него была полиция. Ему пришлось назвать вашу фамилию и сказать, кто вы такой. – Тальбот сделал паузу и тут же перешел на задушевный, явно фальшивый тон: – Вы-то сами, Джоэл, в порядке? Не хотелось бы вам откровенно поделиться со мной своими тревогами?

– Моими тревогами?

– Послушайте, Джоэл. Мы все знаем, через какой ад вам пришлось пройти, и глубоко уважаем вас. Вы – лучший в нашем международном отделе…

– Я всего лишь один из тех, кто у вас работает, – прервал его Конверс, пытаясь оттянуть время и одновременно выведать как можно больше. – А что сказал Рене? Зачем он звонил вам?

– А вы, приятель, спокойствия не теряете.

– Не теряю, Ларри. Так что вам сказал Рене? Чего хотела от него полиция? – Джоэл чувствовал уклончивость своих слов и понимал, что вступает в ту область, где одна ложь влечет за собой другую, где вероломство граничит с предательством, но ему любой ценой нужны время и свобода передвижения. Он должен оставаться на свободе; ему предстоит так много сделать, и времени на это отпущено очень мало.

– Он перезвонил мне сразу после ухода полиции и ввел в курс дела. Кстати, это были сотрудники политической полиции – Сюрте. Как он понял, шофер наемного лимузина подвергся нападению рядом со служебным входом в отель “Георг V”…

– Шофер лимузина?… – невольно прервал его Конверс. – Они сказали, что это был шофер?

– Да, одной из дорогих фирм, которые предоставляют транспорт людям, разъезжающим по странным местам и в странное время. Все очень шикарно и таинственно. Парню здорово досталось, и они утверждают, что это сделали вы. Никто не знает почему, но вас опознали. Они выражают опасение, что человек этот может и не выжить.

– Ларри, это чистейшая ерунда! – Джоэл разыграл возмущение. – Да, я был там, но не имею к этому никакого отношения! Два горячих парня не поладили друг с другом, и поскольку остановить их я все равно не мог, то и не хотел подставлять свою голову. Я вышел из отеля и, прежде чем сесть в такси, крикнул привратнику, чтобы тот позвал на помощь. Последнее, что я увидел, как привратник свистит в свисток и бежит в сторону переулка.