Коннел пристально вглядывался в лицо Джоэла, как бы впитывая в себя его слова.

– О Господи, – удивленно прошептал он. – Ну ладно, посольство отпадает, а как насчет Брюсселя, штаба главнокомандующего вооруженными силами НАТО в Европе? Я знаю кое-кого в отделе морской разведки.

– Пока нельзя. А может быть, и вообще нельзя.

– Я полагал, что вы намерены воспользоваться моим мундиром и моими связями.

– Возможно, я так и сделаю. Во всяком случае, приятно знать, что они существуют.

– Ну хорошо, так что я могу сделать? Должен же я сделать хоть что-нибудь?

– Вы и в самом деле свободно говорите по-немецки?

– Хохдойч, швабский, баварский и еще в придачу несколько диалектов. Я же сказал вам, что я знаю пять языков…

– Да, действительно, вы объяснили это весьма доходчиво, – прервал его Конверс. – Здесь, в Бонне, есть женщина по фамилии Фишбейн. Вот вам и первое имя из моего запаса. Участие ее в этом деле несомненно, но ее роль пока неясна. По-видимому, она осуществляет связь – передает информацию. Я хотел бы, чтобы вы познакомились с ней, поговорили, установили контакт. Для этого нужно найти подходящий повод. Ей немного за сорок, она – младшая дочь Германа Геринга. По совершенно понятным причинам она в свое время вышла замуж за одного из уцелевших узников фашизма, но он уже давно уехал. Есть какие-нибудь идеи?

– Разумеется, – без раздумий отозвался Фитцпатрик. – Наследство. Ежегодно составляются тысячи завещании, которые, согласно воле покойных, проходят через военных юристов. Это сумасшедшие, которые оставляют все, что имели, тем, кто тоже сумел выжить. Истинные арийцы и всякое прочее дерьмо. Обычно мы стараемся сплавить их гражданским властям, те тоже не знают, что с ними делать, и в результате их капиталы либо теряются, либо поступают в казначейство как выморочное имущество.

– Серьезно?

– Ein, zwei, drei… [33] Поверьте мне, те люди мечтают именно об этом.

– И вы считаете это удобным предлогом?

– А что бы вы сами сказали о наследстве в миллион с чем-нибудь долларов, оставленном скромным пивоваром где-нибудь на нашем Среднем Западе?

– Неплохая идея, – одобрил Джоэл. – Считайте, вы уже на борту.

В их беседе не упоминалось слово “Аквитания”, не были названы имена Джорджа Маркуса Делавейна, Жака Луи Бертольдье или Эриха Ляйфхельма, как и прочие двадцать с чем-то имен из госдепартамента и Пентагона. Не было и подробного анализа действий сети, изложенного в различных досье, которые оказались в распоряжении Конверса, и того, что он узнал от Эдварда Биля с острова Миконос. Приоткрывая Коннелу Фитцпатрику лишь общие контуры организации, Джоэл исходил из соображений весьма далеких от альтруизма. Если военного юриста схватят и подвергнут допросу – каким бы жестоким ни был этот допрос, – из него мало что удастся вытянуть.

– Не слишком-то много вы мне рассказали, – заметил Фитцпатрик.

– Вполне достаточно, чтобы вам проломили череп. Поверьте, я слов на ветер не бросаю.

– Я тоже.

– В таком случае считайте меня великодушным парнем, – сказал Конверс, и оба они направились в сторону ворот Альтер-Цолля.

– С другой стороны, – продолжал зять Холлидея, – вы испытали в своей жизни куда больше, чем я. О многом я узнал из приложенных к вашему личному делу секретных досье – не одного, а нескольких, их сопоставили с досье других бывших военнопленных. Ваши были особенными. Согласно показаниям большинства узников этих лагерей, ваше мужество помогало им держаться… во всяком случае, до тех пор, пока вы не угодили в одиночку.

– Они ошибались, морячок. Меня трясло от страха, и могу сказать, я бы пошел на что угодно, лишь бы спасти свою шкуру.

– Этого в досье нет. В них говорится…

– Это меня не интересует, капитан, – отрезал Джоэл (в тот момент они проходили через украшенные резьбой ворота). – Есть срочная проблема, которую вы можете помочь мне решить.

– Какая?

– Я обещал позвонить Даулингу на мобильный телефон, но не знаю, как попросить об этом телефонистку.

– Вон там телефонная будка, – сказал Коннел, указывая на белый пластиковый пузырь на бетонном столбе у обочины. – У вас есть его номер?

– Где-то должен быть, – ответил Конверс, роясь в карманах. – Вот он. – Конверс протянул офицеру клочок бумаги, отделив его от кредитных карточек.

– Fraulein, geben Sie mir bitte sieben, drei, vier, zwei, zwei [34] . – Фитцпатрик говорил как заправский немец. Он бросил несколько монет в щелку металлического ящика и обернулся к Джоэлу: – Пожалуйста, сейчас соединят.

– Не уходите. Попросите его… скажите, звонит адвокат, тот, из отеля.

– Guten Tag, Fraulein. Ist Herr… [35] О нет, я говорю по-английски. И вы говорите? Нет, я звоню не из Калифорнии, но это срочно… Даулинг… Мне нужно связаться с…

– Калебом, – быстро подсказал Джоэл.

– С Калебом Даулингом. – Моряк прикрыл ладонью трубку. – Что это за имя такое?

– Так называют людей в туфлях от Гуччи.

– Что?… Oui, ja, да, спасибо. Сейчас его позовут. Берите. – И Фитцпатрик передал трубку Джоэлу.

– Джо?

– Да, Кэл. Я обещал позвонить вам сразу же после встречи с Фоулером. Все в порядке.

– Нет, мистер юрист, не все в порядке, – холодно возразил актер. – Нам нужно серьезно поговорить, должен вам сказать, только что сыграл в ящик один парень.

– Не понимаю.

– В Париже умер какой-то человек. Так вам понятнее?

– О Боже! – У Конверса перехватило горло, он почувствовал, как кровь отливает от лица. На какое-то мгновение ему показалось, что сейчас его вырвет. – Значит, они добрались до вас, – прошептал он.

– Примерно час назад здесь был представитель немецкой полиции. И на этот раз у меня не было сомнений относительно личности гостя. Самый настоящий полицейский.

– Просто не знаю, что вам и сказать, – запинаясь, проговорил Джоэл.

– Вы действительно сделали это?

– Я… я полагаю, что да, – сказал Конверс, глядя на диск телефона-автомата, но видя перед собой залитое кровью лицо человека в парижском переулке, чувствуя липкую кровь на своих руках.

– Ах, вы полагаете? Знаете ли, в таком деле хотелось бы услышать нечто более определенное.