Девушки надулись, но послушно направились в женские покои. Гвенвифар вздохнула и покачала головой; они с Моргаузой двинулись следом за свитой.

— Господи Боже мой, и откуда только взялось такое множество девчонок? На них же никакой управы нет, а я должна как-то присматривать за ними и следить, чтоб они себя блюли в чистоте. А они, похоже, только тем и занимаются, что сплетничают да хихикают, вместо того чтоб думать о рукоделье. Мне стыдно, что при моем дворе собралось столько пустоголовых и бессовестных девиц!

— Да будет тебе, дорогая моя, — лениво отозвалась Моргауза. — Тебе ведь и самой когда-то было пятнадцать. Неужто ты всегда вела себя так уж примерно? И никогда не поглядывала украдкой на какого-нибудь молодого человека, не сплетничала о нем и не думала, каково это — целоваться с ним, будь он с бородой или без бороды?

— Не знаю, где ты находилась в пятнадцать лет, — негодующе отозвалась Гвенвифар, — а я росла за монастырскими стенами! И мне кажется, что монастырь был бы самым подходящим местом для всех этих невоспитанных девиц!

Моргауза рассмеялась.

— Когда мне сравнялось четырнадцать, я уже отлично разбиралась в тех, кто носит штаны. Помнится, я частенько сиживала на коленях у Горлойса — он уже был тогда женат на Игрейне, и Утер еще не успел положить на нее глаз, — и Игрейна это приметила. А потому-то стоило ей стать женой Утера, как она тут же выдала меня замуж за Лота, лишь бы только я оказалась как можно дальше от Утерова двора. Она б охотно отправила меня и за море, если б только могла! Ну признайся — неужто ты никогда не выглядывала из-за монастырских стен, чтоб полюбоваться на какого-нибудь юношу, объезжающего лошадей для твоего отца, или на какого-нибудь молодого рыцаря в красном плаще?

Гвенвифар уставилась в землю.

— Все это кажется таким далеким… — протянула она, но затем, взяв себя в руки, быстро произнесла:

— Вчера вечером охотники добыли оленя. Я приказала, чтоб его разделали и зажарили к обеду. Возможно, нам придется еще забить свинью, если саксы и вправду собрались здесь погостить. И надо проследить, чтоб все комнаты застелили свежей соломой — у нас просто не хватит кроватей на всех!

— Отправь девиц — пускай они об этом похлопочут, — посоветовала Моргауза. — Нужно же им учиться принимать гостей — их ведь затем тебе и поручили, Гвенвифар. А обязанность королевы — поприветствовать своего господина, когда он возвращается с войны.

— Ты права.

Королева передала с пажом распоряжения своим дамам, и вместе с Моргаузой двинулись к главным воротам Камелота.» Ну и картинка — как будто мы всю жизнь были лучшими подругами «, — подумала Моргауза. Хотя… ведь их теперь так мало осталось — тех, кто помнит времена их молодости…

Подобное чувство охватило Моргаузу тем же вечером; огромный зал был украшен праздничными стягами, а дамы и рыцари блистали прекрасными нарядами — все почти как во времена величия Камелота. Но многие из соратников никогда уже не вернутся — их отняла война либо поиски Грааля. Моргауза нечасто вспоминала, что она уже немолода, и это пугало ее. Чуть ли не половину мест за Круглым Столом теперь занимали бородатые саксы в грубых нарядах, или зеленые юнцы, только-только взявшие в руки оружие. Даже ее младшенький, Гарет, сделался теперь одним из старейших рыцарей Круглого Стола, и новички относились к нему с чрезвычайным почтением, именовали его» сэр» и постоянно обращались к нему за советом, а если вдруг расходились с ним во мнении и осмеливались возражать, то запинались от нерешительности. А Гвидион — большинство придворных звали его сэром Мордредом, — похоже, сделался вожаком младшего поколения, новоявленных рыцарей и тех саксов, которых Артур избрал своими соратниками.

Дамы Гвенвифар и слуги отменно справились со своей задачей: на столе было вдоволь жареного и вареного мяса, стояли огромные мясные пироги с подливкой, блюда с ранними яблоками и виноградом, свежевыпеченный хлеб и чечевичная каша. Пир подошел к концу; саксы пили и развлекались своей излюбленной игрой — загадками. Артур позвал Ниниану к королевскому столу и попросил спеть. Гвенвифар наслаждалась соседством с Ланселетом. Одна рука у него висела на перевязи, и на голове тоже красовалась повязка — память о встрече с норманнским боевым топором. Поскольку рука его еще не слушалась, Гвенвифар нарезала для него мясо. И никто, подумала Моргауза, не обращал на это ни малейшего внимания.

Далее за столом сидели Гарет и Гавейн, а рядом с ними — Гвидион, евший из одной тарелки с Нинианой. Моргауза подошла поприветствовать их. Гвидион успел вымыться и привести волосы в порядок, но нога у него была перевязана, и Гвидион пристроил ее на небольшой стульчик.

— Ты ранен, сынок?

— Ничего серьезного, — ответил Гвидион. — Я уже слишком большой, матушка, чтоб забираться к тебе на колени и жаловаться, что я ушиб пальчик.

— Что-то это не очень похоже на ушибленный пальчик, — заметила Моргауза, взглянув на повязку, испятнанную засохшей кровью. — Но раз тебе так хочется, я оставлю тебя в покое. У тебя появилась новая туника?

Синяя туника Гвидиона, украшенная темно-красным узором, была пошита на манер саксонских нарядов, с их длинными рукавами, закрывающими запястье и спускающимися до середины пальцев.

— Это подарок Кеардига. Он сказал, что она хорошо подходит для христианского двора, потому что под ней можно спрятать змей Авалона. — Гвидион криво усмехнулся. — Может, я подарю такую моему лорду Артуру на Новый год.

— Да кому какая разница? — подал голос Гавейн. — Все давно и думать забыли об Авалоне, а змеи на руках у Артура так поблекли, что их уже и не разглядишь — а если кто и разглядит, так все равно ничего не скажет.

Моргауза взглянула на разбитое лицо Гавейна. Он и вправду потерял зуб, и не один, да и руки у него, похоже, тоже были покрыты синяками и ссадинами.

— Так ты тоже получил рану, сын?

— Но не от врага, — буркнул Гавейн. — Это мне досталось на память от наших приятелей-саксов — людей Кеардига. Чтоб им всем пусто было, этим неотесанным ублюдкам! Я бы, пожалуй, предпочел, чтоб они оставались нашими врагами!

— Так ты что, подрался с ними?

— Именно! И подерусь снова, если кто-нибудь посмеет распускать свой поганый язык и говорить гадости о моем короле! — гневно заявил Гавейн. — И Гарету совершенно незачем было бежать мне на помощь! Я уже достаточно взрослый, чтоб драться самому, и уж как-нибудь могу справиться и без младшего брата…

— Этот сакс был вдвое больше тебя, — сказал Гарет, положив ложку, — и ты уже лежал на земле. Я побоялся, что он сломает тебе хребет или раздавит ребра — и я сейчас не уверен, что он бы не стал этого делать. И что ж мне было — стоять и смотреть, как какой-то сквернослов избивает моего брата и оскорбляет моего родича? Впредь он дважды — а то и трижды — подумает, прежде чем говорить такое.

— Однако же, Гарет, — негромко произнес Гвидион, — ты не сможешь заставить замолчать всю саксонскую армию — особенно когда они говорят правду. Ты сам знаешь, как люди станут называть мужчину — будь он хоть король, — который сидит и помалкивает, когда другой согревает постель его жены…

— Да как ты смеешь! — Привстав, Гарет схватил Гвидиона за ворот саксонской туники. Гвидион вскинул руки, пытаясь ослабить хватку Гарета.

— Успокойся, приемный брат! — В руках великана Гарета Гвидион казался мальчишкой. — Ты что, хочешь обойтись со мной, как с тем саксом — лишь за то, что я сказал правду в кругу родственников? Или ты предпочитаешь, чтоб я продолжал приятно улыбаться и лгать, как все эти придворные, что смотрят на королеву и ее любовника — и помалкивают?

Гарет медленно разжал пальцы и опустил Гвидиона на место.

— Если Артур не находит ничего предосудительного в поведении своей леди, то кто я такой, чтоб сетовать?

— Проклятая женщина! — пробормотал Гавейн. — Чтоб ей пусто было! И почему только Артур не отослал ее, пока еще было не поздно? Мне не очень-то по душе нынешний двор — мало того, что он сделался христианским, так он еще и кишит саксами! Когда я стал первым рыцарем Артура, во всех саксах, вместе взятых, было ровно столько же благочестия, сколько в любой свинье!