Но когда слуги принесли обед, от вида и запаха пищи Моргейну снова замутило. Она стремительно отвернулась, пытаясь скрыть дурноту, но Уриенс все-таки заметил ее состояние.

— Что с тобой, Моргейна?

— Ничего! — сердито отрезала она. — Ешь и ложись отдыхать.

Но Уриенс улыбнулся и привлек жену к себе.

— Ты забываешь, что до тебя у меня были и другие жены, — сказал он. — Я уж как-нибудь способен узнать беременную женщину.

Эта весть явно обрадовала его.

— Моргейна — ведь ты понесла! После стольких лет! Но это же прекрасно! Я лишился одного сына — но получу другого! Дорогая, давай, если будет мальчик, мы назовем его Аваллохом!

Моргейну передернуло.

— Ты забыл, сколько мне лет, — сказала она. Лицо ее окаменело. — Вряд ли я сумею доносить дитя до срока. В твои годы не следует уже надеяться на появление сына.

— Но мы будем хорошо заботиться о тебе, — сказал Уриенс. — Тебе следует посоветоваться с повивальными бабками королевы. Если дорога домой может грозить выкидышем, ты останешься здесь до родов.

«С чего ты взял, что это твой ребенок, старик?» — хотелось крикнуть Моргейне. Конечно же, это дитя Акколона… Но внезапно ее охватил страх. А вдруг это и вправду ребенок Уриенса?.. Ребенок старика, хилый и болезненный, чудовище наподобие Кевина… Да нет, она с ума сошла! Кевин вовсе не чудовище — просто ему пришлось претерпеть еще в детстве тяжкие побои, и сломанные кости не правильно срослись. Но дитя Уриенса наверняка должно родиться хилым и уродливым… а дитя Акколона — крепким и здоровым… но она и сама уже почти вышла из детородного возраста. Не родит ли она какое-нибудь чудовище? Такое иногда случалось, если женщина была немолода. Уж не свихнулась ли она, что позволяет себе терзаться всяческими необоснованными предположениями?

Нет. Она не желает умирать, а у нее нет ни малейшей надежды родить ребенка и остаться в живых. Значит, ей следует как-то раздобыть нужные травы… Но как? У нее нет наперсницы при дворе; она не может положиться ни на кого из дам Гвенвифар в столь щепетильном деле. А если по замку поползут слухи, что старая королева Моргейна забеременела от своего дряхлого мужа, как все будут хохотать!

Правда, был еще мерлин, Кевин… но она сама оттолкнула его, прогнала, с презрением отказавшись от его любви и верности… Ну что ж, при дворе обязательно должны найтись какие-нибудь повивальные бабки. Быть может, ей удастся подкупить одну из них и заставить ее помалкивать. Она расскажет повитухе жалостливую историю о том, как тяжело ей далось рождение Гвидиона и как ей страшно рожать еще раз — в ее-то годы! Ведь повитухи — женщины, они непременно ее поймут. Да и в ее запасах найдется пара трав: если смешать их с третьей, — в общем-то безвредной, — она получит нужный результат. Даже при дворе она будет не первой женщиной, избавившейся от нежеланного ребенка. Но нужно действовать тайно, или Уриенс никогда не простит ей… Во имя Богини, да какое ей до этого дело?! К тому времени, как вся эта история выплывет на свет, она, Моргейна, уже будет королевой Артура — нет, Акколона, — а Уриенс отправится в Уэльс, или на тот свет, или в преисподнюю…

Она оставила Уриенса спать и крадучись выбралась из комнаты. Отыскав одну из повитух королевы, Моргейна попросила у нее третью, совершенно безвредную траву и, вернувшись к себе, заварила нужное снадобье. Она знала, что ей будет очень, очень плохо — но ничего другого не оставалось. Травяной отвар был горьким, как желчь. Морщась, Моргейна выпила его до последней капли, вымыла чашку и убрала ее.

Если бы только знать, что сейчас происходит в волшебной стране! Если б только знать, справился ли ее любимый с Эскалибуром… Моргейну мутило, но снедающая ее тревога не позволяла женщине просто улечься рядом с Уриенсом; она не могла больше оставаться наедине со спящим — но и не смела закрыть глаза, ибо боялась мучительных видений крови и смерти.

Немного погодя Моргейна взяла прялку и веретено и спустилась в покои королевы; она знала, что там сейчас сидят за неизменным тканьем и прядением и Гвенвифар со своими дамами, и даже Моргауза. Моргейна всегда терпеть не могла прясть, но она уж как-нибудь сумеет держать себя в руках. И лучше уж прясть, чем сидеть в одиночестве. А если вдруг в ней проснется Зрение… Что ж, по крайней мере, она узнает, что случилось на границах волшебной страны с двумя дорогими ей людьми, и перестанет терзаться неизвестностью…

Гвенвифар не слишком-то обрадовалась появлению Моргейны, но все же обняла ее и предложила присесть рядом с ней, у очага.

— Что это ты вышиваешь? — поинтересовалась Моргейна, разглядывая красивое полотнище, над которым сейчас трудилась Гвенвифар.

Королева с гордостью развернула вышивку перед Моргейной.

— Это покров на алтарь. Вот, смотри, это — Дева Мария. К ней явился ангел, чтоб возвестить, что она носит сына Бога. А вот стоит изумленный Иосиф. Видишь, я сделала его стариком, с длинной бородой…

— Если б я была стариком вроде Иосифа и моя нареченная жена побыла наедине с таким красавчиком, как этот твой ангел, а потом сообщила мне, что ждет ребенка, я бы кое-чего подумала насчет этого ангела, — непочтительно отозвалась Моргейна. Впервые она задумалась: а насколько же чудесным было это непорочное зачатие? Кто знает — вдруг мать Иисуса сочинила эту историю об ангелах, чтоб скрыть правду о своей беременности… Хотя, с другой стороны, не только у христиан — во всех религиях есть история о девушке, забеременевшей от бога…

«Да взять хоть меня, — подумала Моргейна, взяв пригоршню прочесанной шерсти и принявшись прясть. Она чувствовала, что вот-вот сорвется в истерику. — Я ведь и сама отдала свою девственность Увенчанному Рогами и родила сына Королю-Оленю… Интересно, а Гвидион возведет меня на небесный престол, как Матерь Божью?»

— Моргейна, ну что ж ты вечно язвишь… — обиделась Гвенвифар.

Моргейна поспешно похвалила вышивку и поинтересовалась, кто сделал для нее рисунок.

— Я сама его нарисовала, — сообщила Гвенвифар. Моргейна искренне удивилась; она бы никогда и не подумала, что Гвенвифар обладает подобным дарованием.

— Отец Патриций пообещал, что научит меня перерисовывать буквицы красной и золотой красками, — сказала королева. — Он говорит, что у меня неплохо получается… во всяком случае, для женщины. Знаешь, Моргейна, мне бы и в голову не пришло, что я могу заняться чем-нибудь таким, если бы не те прекрасные ножны, которые ты подарила Артуру. Он говорил, что ты вышила их своими руками. Они такие красивые… — простодушно, словно юная девушка, щебетала Гвенвифар. — Я много раз предлагала сделать ему другие — мне не нравилось, что христианский король носит языческие символы, — но он всегда отвечал, что это подарок его возлюбленной сестры и он всегда будет носить только их. Они и вправду очень хороши… А где ты брала золотые нити для вышивки — на Авалоне?

— У нас прекрасные кузнецы, — сказала Моргейна. — А их работа по золоту и серебру не знает себе равных. — От вращения прялки ее охватывала дурнота. Сколько времени пройдет, прежде чем ее начнет выворачивать наизнанку от выпитого снадобья? Комната была душной и затхлой, как самая жизнь этих женщин, что без конца пряли, ткали и шили, чтоб одеть своих мужчин… Одна из дам Гвенвифар вскорости должна была разрешиться от бремени; она шила пеленку для малыша… Другая украшала вышивкой теплый плащ — для отца, или брата, или мужа, или сына… И покров на алтарь, который вышивала Гвенвифар… Конечно, королева может себе позволить подобные развлечения — ведь для нее шьют, ткут и прядут другие.

Веретено мерно вращалось; пряслице спустилось до самого пола. Моргейна размеренно скручивала нить. Когда же она научилась прясть? Сколько Моргейна себя помнила, она всегда умела спрясть ровную нить. Одним из самых ранних ее воспоминаний было, как они с Моргаузой сидели на крепостной стене Тинтагеля и пряли. И даже тогда у Моргейны нитка получалась лучше, хоть она и была на десять лет младше тетки.

Моргейна поделилась своими мыслями с Моргаузой, и та рассмеялась.