«Интересно, почему Врана так поступила?» Внезапно Моргейну пробрала дрожь. Но она лишь поинтересовалась:

— Ну, а как там сама Врана? С ней все в порядке?

— Я не слыхал, чтобы с ней было неладно, — сказал Гвидион. — Но когда я в последний раз видел ее во время обряда, она казалась старше самого старого дуба. Впрочем, голос у нее по-прежнему молод и прекрасен. Но я никогда с ней не беседовал.

— Никто из ныне живущих мужчин не беседовал с нею, Гвидион, — сказала Моргейна, — и мало кто из женщин. Я провела в Доме дев двенадцать лет и слышала ее голос не более полудюжины раз.

Ей не хотелось более ни говорить, ни думать об Авалоне, и она произнесла, стараясь, чтоб ее голос звучал как можно более непринужденно:

— Так значит, ты приобрел воинский опыт среди саксов?

— Да, и в Бретани — я некоторое время жил при дворе Лионеля. Лионель принял меня за сына Ланселета и велел называть себя дядей; я не стал с ним спорить. В конце концов, если о Ланселете будут думать, что он способен произвести на свет бастарда, ему от этого хуже не станет. Кстати, саксы Кеардига дали мне имя, как и благородному Ланселету. Его они прозвали Эльфийской Стрелой — у них вообще в обычае давать прозвище всякому незаурядному человеку. Мне они дали имя Мордред: на их языке это означает «смертоносный советчик» или «злой советчик», и, думаю, это отнюдь не было похвалой!

— Не так уж много коварства требуется, чтоб быть лукавее сакса, — сказала Моргейна. — Но поведай мне, что же заставило тебя прийти сюда до избранного мною срока?

Гвидион пожал плечами.

— Мне показалось, что было бы неплохо взглянуть на своего соперника.

Моргейна испуганно огляделась по сторонам.

— Не говори этого вслух!

— У меня нет причин бояться Галахада, — спокойно отозвался Гвидион. — Не похоже, что он проживет достаточно долго, чтобы взойти на трон.

— Это Зрение?

— Я и без Зрения вполне способен понять, что для того, чтобы сидеть на троне Пендрагонов, нужно быть посильнее Галахада, — сказал Гвидион. — Но если тебе так будет спокойнее, леди, то я готов поклясться Священным источником, что Галахад не умрет от моей руки. Равно как и от твоей, — добавил он мгновение спустя, заметив, как содрогнулась Моргейна. — Если Богиня не захочет видеть его на троне нового Авалона, то мы вполне можем предоставить ей самой разобраться с этим делом — я так полагаю.

Он на миг коснулся руки Моргейны, и, хотя прикосновение было нежным, ее снова пробрала дрожь.

— Пойдем, — сказал Гвидион, и Моргейне почудилось, будто голос его бесстрастен, словно голос священника, дающего отпущение грехов. — Посмотрим, как там мой кузен несет бдение. Нехорошо было бы испортить ему столь торжественный момент. У него в жизни их будет не так уж много. Глава 5

Сколько бы Моргауза ни бывала в Камелоте, ей никогда не надоедало любоваться пышными торжественными церемониями. И ей, как одной из подвластных Артуру королев и матери трех самых давних его соратников, должны были сегодня предоставить почетное место среди зрителей турнира; а пока что она сидела в церкви, рядом с Моргейной. По окончании службы Галахада должны будут посвятить в рыцари; теперь же он стоял на коленях рядом с Артуром и Гвенвифар, бледный, серьезный и сияющий от радостного возбуждения.

Сам епископ Патриций приехал из Гластонбери, чтобы отслужить в Камелоте праздничную обедню; сейчас он стоял перед собравшимися в своей белой ризе и говорил нараспев:

— Тебе мы приносим этот хлеб, тело Сына единородного…

Моргауза прикрыла рот ладонью, пряча зевок. Хоть ей и часто приходилось присутствовать на христианских церемониях, королева никогда не задумывалась об их сути; они были еще скучнее, чем авалонские ритуалы — Моргауза знала их, поскольку все детство провела на острове. Она еще лет с четырнадцати считала, что все боги и все религии — лишь порождение людской фантазии. Все они никак не были связаны с реальной жизнью. И тем не менее в праздник Пятидесятницы Моргауза послушно ходила к обедне, чтоб порадовать Гвенвифар — ведь та была здесь хозяйкой дома, да к тому же и Верховной королевой, и близкой родственницей Моргаузы; и вот теперь Моргауза вместе с прочими членами королевского семейства двинулась к епископу, чтоб принять святое причастие. Единственной, кто так этого и не сделал, была Моргейна. Моргауза лениво подумала, что Моргейна сделалась сущей дурочкой. Мало того, что она оттолкнула от себя простой люд — теперь самые набожные из придворных между собой именуют Моргейну ведьмой и чародейкой, а то еще и похуже. Ну какая ей разница? В конце концов, все религии лгут, только каждая лжет на свой лад. Вот Уриенс, тот лучше умел чувствовать свою выгоду; Моргауза ни капли не сомневалась, что Уриенс ничуть не благочестивее любимого кота Гвенвифар. Она видела, что Уриенс носит на руках змей Авалона, — но это не помешало старому королю, равно как его сыну, Акколону, подойти к причастию.

Но когда богослужение почти закончилось, и стали читать молитву за усопших, Моргауза почувствовала, что вот-вот расплачется. Ей не хватало Лота: он был так бесстыдно весел и верен ей — на свой лад; и, в конце концов, он ведь дал ей четырех прекрасных сыновей. Гавейн и Гарет стояли сейчас на коленях рядом с ней, наряду с прочими домашними Артура — Гавейн, как обычно, поближе к Артуру, а Гарет — бок о бок со своим молодым другом, Увейном, пасынком Моргейны. Увейн звал Моргейну матерью, да и сама Моргейна говорила с ним с воистину материнской теплотой; Моргаузе бы и в голову не пришло, что ее племянница способна на такое.

Домашние Артура поднялись на ноги — послышался шелест платьев и негромкое позвякивание мечей в ножнах — и двинулись к выходу из церкви. Гвенвифар казалась немного усталой, но все же была очень хороша собою, с этими ее золотистыми косами и красивым платьем, перехваченным сверкающим золотым поясом. Артур тоже выглядел великолепно. На поясе его висел Эскалибур — все в тех же ножнах, обтянутых красным бархатом, в которых король носил свой меч вот уж больше двадцати лет. И почему только Гвенвифар не вышьет для него новые ножны, покрасивее? Галахад преклонил колени перед королем; Артур взял из рук Гавейна красивый меч и произнес:

— Вручаю его тебе, мой возлюбленный родич и приемный сын.

Он подал знак Гавейну, и тот препоясал стройного юношу мечом. Галахад поднял взгляд — на лице его сияла совершенно мальчишеская улыбка, — и звонко произнес:

— Благодарю тебя, мой король. Этот меч всегда будет служить лишь тебе одному.

Артур возложил руки на голову Галахада.

— Я с радостью принимаю тебя в число своих соратников, Галахад, — сказал он, — и жалую тебе рыцарство. Всегда будь верен и справедлив, всегда служи трону и правому делу.

Он поднял юношу, обнял и поцеловал. Гвенвифар тоже поцеловала Галахада; затем королевское семейство двинулось в сторону огромного турнирного поля. Прочие последовали за ними.

Моргауза оказалась между Моргейной и Гвидионом; за ними шли Уриенс, Акколон и Увейн. Поле было украшено вымпелами и лентами на зеленых древках, и маршалы турнира размечали места для схваток. Моргауза увидела, как рядом с Галахадом появился Ланселет; он обнял сына и вручил ему простой белый щит.

— А Ланселет будет сегодня сражаться? — поинтересовалась Моргауза.

— Думаю, нет, — отозвался Акколон. — Я слыхал, будто его поставили распорядителем турнира; он и так слишком часто их выигрывал. Между нами говоря, Ланселет ведь уже немолод, и если какой-нибудь молодой, крепкий рыцарь вышибет его из седла, это вряд ли пойдет на пользу репутации поборника королевы. Я слыхал, что Гарет не раз брал над ним верх, а однажды это удалось и Ламораку…

— Думаю, Ламораку лучше было бы не похваляться этой победой, — с улыбкой сказала Моргауза, — но мало кто устоит перед искушением похвастаться, что победил самого Ланселета, — пускай даже всего лишь во время турнира!

— Нет, — негромко произнесла Моргейна. — Мне кажется, большинство молодых рыцарей горевали бы, узнав, что Ланселет более не король битвы. Он — их герой.