А вот Уриенс не был наделен этой волшебной способностью — оставаться неподвластным ходу времени. Теперь он действительно выглядел как старик, хотя и оставался по-прежнему крепок. Волосы его сделались белоснежными; Гвенвифар слышала, как Уриенс объясняет Артуру, что лишь недавно оправился после воспаления легких, а весной похоронил старшего сына, убитого дикой свиньей.

— Так значит, теперь ты станешь в свой черед королем Северного Уэльса, сэр Акколон? — сказал Артур. — Ну что ж, значит, так суждено. Бог дал, Бог и взял — так говорится в Священном Писании.

Уриенс хотел было поцеловать Гвенвифар руку, но вместо этого королева сама поцеловала старика в щеку.

— Наша королева все молодеет, — сказал Уриенс, широко улыбнувшись. — Можно подумать, родственница, будто ты жила в волшебной стране.

Гвенвифар рассмеялась.

— Тогда, наверное, мне нужно будет нарисовать на лице морщины, а то епископ и священники могут подумать, будто я знаю заклинания, недостойные христианки; но нам не следовало бы так шутить в канун святого праздника. О, Моргейна, — на этот раз Гвенвифар хватило сил встретить свою золовку шуткой, — ты выглядишь младше меня, а я ведь точно знаю, что ты старше. Это все твое волшебство?

— Никакого волшебства, — отозвалась Моргейна грудным, певучим голосом. — Просто в нашем захолустье особо нечем занять свой ум, и мне кажется, что время стоит на месте. Может, потому я и не старею.

Теперь, когда у нее появилась возможность взглянуть на Моргейну вблизи, Гвенвифар все же заметила у нее на лице следы, оставленные временем; кожа Моргейны оставалась все такой же гладкой, но под глазами пролегли тоненькие морщины, и веки слегка набрякли. Моргейна протянула Гвенвифар руку; рука была худой, почти костлявой, и кольца казались великоватыми. «Моргейна, по крайней мере, на пять лет старше меня», — подумала Гвенвифар. И внезапно ей почудилось, будто они с Моргейной — не женщины средних лет, а две юные девушки, встретившиеся на Авалоне.

Ланселет сперва подошел поприветствовать Моргейну. Гвенвифар и не думала, что до сих пор способна так ревновать… «Элейна скончалась… А муж Моргейны так стар, что может не дотянуть и до Рождества…» Ланселет произнес какой-то комплимент, и Моргейна рассмеялась, негромко и мелодично.

«Но она не смотрит на Ланселета как на возлюбленного… ее взгляд прикован к принцу Акколону — он тоже хорош собой… что ж, муж старше ее вдвое, если не больше…» И Гвенвифар, внезапно исполнившись ощущения собственной правоты, почувствовала резкое неодобрение.

Подозвав кивком головы Кэя, королева сказала:

— Пора садиться за стол. В полночь Галахаду нужно будет идти в церковь, на бдение. И возможно, он захочет перед этим немного отдохнуть, чтобы потом не так клонило в сон…

— Меня не будет клонить в сон, леди, — произнес Галахад, и Гвенвифар вновь пронзила боль. Как она была бы счастлива, будь этот юноша ее сыном! Галахад сделался высоким и широкоплечим — куда крупнее отца. Лицо его сияло чистотой и спокойным счастьем. — Здесь все так ново для меня! Камелот так прекрасен, что я с трудом верю своим глазам! И я приехал сюда в обществе отца, — а моя мать всю жизнь говорила о нем, словно о короле или святом, — в общем, как о человеке, возвышающемся над простыми смертными.

— О, Ланселет не слишком отличается от простого смертного, Галахад, — сказала Моргейна, — и когда ты узнаешь его получше, ты сам это поймешь.

Галахад учтиво поклонился Моргейне и произнес:

— Я помню тебя. Ты приезжала к нам и увезла Нимуэ, и моя мать долго плакала… Как поживает моя сестра, леди?

— Я не видела ее несколько лет, — отозвалась Моргейна, — но если бы с ней что-нибудь случилось, я бы об этом услышала.

— Я помню только, что очень сердился на тебя: что бы я тебе ни говорил, ты отвечала, что это на самом деле не так — ты казалась такой уверенной в себе, и моя мать…

— Несомненно, твоя мать сказала, что я — злая колдунья, — улыбнулась Моргейна. «Улыбка у нее самодовольная, словно у кошки», — подумала Гвенвифар. Галахад залился румянцем. — Что ж, Галахад, ты не первый, кто так считает.

На этот раз Моргейна улыбнулась Акколону, и тот улыбнулся в ответ — столь откровенно, что Гвенвифар была неприятно поражена.

— Так ты и в самом деле колдунья, леди? — напрямик спросил Галахад.

— Что ж, — сказала Моргейна со своей кошачьей улыбкой, — несомненно, у твоей матери были основания так считать. Раз уж она покинула нас, теперь я могу поведать обо всем. Ланселет, Элейна никогда не рассказывала тебе, как умоляла меня дать ей какой-нибудь талисман, который внушил бы тебе любовь к ней?

Ланселет повернулся к Моргейне, и Гвенвифар показалось, что его лицо окаменело от боли.

— Зачем шутить над давно минувшими днями, родственница?

— О, но я вовсе не шучу, — отозвалась Моргейна. Она на миг подняла глаза и встретилась взглядом с Гвенвифар. — Я подумала, что хватит тебе разбивать сердца всех женщин Британии и Галлии. Потому я и устроила этот брак, и ни капли о том не жалею: ведь благодаря этому у тебя есть замечательный сын, наследник моего брата. А если бы я не вмешалась, ты так и остался бы холостяком и продолжал бы мучить женщин, — ведь он и сейчас на это способен, верно, Гвен? — дерзко добавила она.

«Я знала это. Но не думала, что Моргейна осмелится так открыто во всем сознаться…»

Гвенвифар воспользовалась привилегией королевы и сменила тему разговора.

— Как там поживает моя тезка, маленькая Гвенвифар?

— Она обручена с сыном Лионеля, — сказал Ланселет, — и в один прекрасный день станет королевой Малой Британии. Священник заявил, что родство слишком близкое, но разрешение на брак все-таки можно выдать. Мы с Лионелем пожертвовали церкви богатые дары, чтоб священник закрыл глаза на это родство. Впрочем, девочке всего девять, и свадьба состоится не раньше, чем через шесть лет.

— А как там твоя старшая дочь? — поинтересовался Артур.

— Сир, она стала монахиней, — ответил Ланселет.

— Так тебе сказала Элейна? — поинтересовалась Моргейна, и глаза ее вновь вспыхнули недобрым огнем. — Она заняла место твоей матери на Авалоне, Ланселет. Ты этого не знал?

— Это одно и то же, — спокойно отозвался Ланселет. — Жрицы из Дома дев очень похожи на монахинь в святых обителях. Они живут в воздержании и молитвах и служат Богу, как умеют.

Он быстро повернулся к королеве Моргаузе, которая как раз подошла к нему.

— Не могу сказать, тетя, что ты совсем не изменилась, но, по-моему, годы обошлись с тобой воистину доброжелательно.

«Как она похожа на Игрейну! Я слыхала множество шуток о Моргаузе и сама смеялась над ними, но теперь я могу поверить, что молодого Ламорака действительно связала с ней любовь, а не честолюбие!»

Моргауза была крупной, рослой женщиной; ее густые рыжие волосы, нетуго заплетенные в косы, спускались на зеленое платье — просторное одеяние из шелка, расшитого жемчугом и золотыми нитями. В волосах у нее мерцал узкий венец, украшенный сверкающим топазом. Гвенвифар протянула руки ей навстречу и обняла родственницу.

— Ты так похожа на Игрейну, королева Моргауза. Я очень любила ее, и до сих пор часто думаю о ней.

— В молодости я бы просто взбеленилась от таких слов, Гвенвифар. Я до безумия завидовала своей сестре — ее красоте и тому, что столь многие короли и лорды готовы бросить все к ее ногам. Теперь же я помню лишь то, что она была прекрасна и добра, и мне приятно слышать, что ее до сих пор помнят.

Моргауза повернулась, чтоб обнять Моргейну, и Гвенвифар заметила, что Моргейна попросту утонула в объятиях родственницы, что Моргауза прямо-таки высится над нею… «С чего вдруг я испытывала страх перед Моргейной? Она же всего лишь малявка, королева незначительного королевства…» Моргейна была одета в скромное платье из темной шерсти; единственными ее украшениями были витая серебряная гривна и серебряные браслеты. Ее темные волосы, все такие же пышные, были заплетены в косы и уложены венцом.

Артур подошел, чтоб обнять сестру и тетю. Гвенвифар взяла Галахада за руку.