...17 июня. Депутаты податных нашли выход. Они осмелели настолько, что провозгласили себя Национальным собранием, предложив благородным объединиться с ними для совместной работы.
Максимилиан прищуривается. Не он ли первый предложил термин "Национальное собрание"? Красавчик Барнав немедленно перехватил формулировку Робеспьера и выдал за свою. Барнаву аплодировали, а Робеспьера, конечно же, не заметили.
...20 июня. Монархия попыталась осадить смелеющих плебеев. Их лишили помещения. Зал заседаний заперли и оцепили стражей. Ну и что же! Народ Версаля указал на другое помещение - пустой зал для игры в мяч. Именно здесь депутаты Национального собрания дали свою знаменитую клятву солидарности, клятву-присягу не расходиться до тех пор, пока не издадут законов, ограничивающих произвол абсолютизма.
Максимилиан вздыхает. Не он ли был одним из авторов текста присяги? Текст использовали, а он опять остался в тени. Его продолжали затирать все эти Мирабо, Барнавы, Сиейсы, блестящие ораторы из богатых господ.
...9 июля. В конце концов правительству не оставалось ничего другого, как уступить. Национальное собрание объявило себя учредительным, подчеркивая этим, что считает своей задачей учреждение нового строя и выработку конституции.
Крупная буржуазия и солидарная с ней часть благородных были удовлетворены. Мирабо во весь голос кричал, что революция, не пролив и капли крови, благополучно подходит к концу.
Но так ли это? А может, революция далека до завершения? Может быть, она еще даже не начиналась? И так ли уж сильно все переменилось с тех пор, как он, Робеспьер, стоял в грязи на коленях перед королевской каретой?..
Максимилиан улыбается. Не надо поддаваться голосу болезненного самолюбия. Надо помнить: его программа - программа народа. Она возьмет свое, ее победа впереди. А все происшедшее если и не конец революции, как утверждает господин Мирабо, и даже не начало ее, то, во всяком случае, прелюдия к грядущим боям...
Максимилиан захлопывает дневник и долго думает. Затем берет чистый лист бумаги и начинает писать черновик речи, с которой завтра утром собирается выступать в Учредительном собрании.
3. ДЕЛА И МЫСЛИ ГОСПОДИНА ДАНТОНА
Вечером 13 июля в Париже зазвучал набат.
Церковь Кордельерского монастыря быстро заполнялась народом. Прямо с алтаря ораторствовал великан с квадратной рябой физиономией. Он призывал к оружию. Разве не ясно, что монархия пытается взять реванш? Вчера дали отставку министрам-либералам, сегодня наводняют столицу войсками, завтра разгонят Национальное собрание. Чтобы помешать этому, нужна бдительность, необходимо единство!..
Люди напряженно слушали. В задних рядах несколько хорошо одетых господ с недоумением переглядывались. Когда оратор кончил, один из них протиснулся вперед и схватил его за рукав.
- Сударь, не верю своим глазам и ушам.
Верзила молчал.
- Но ведь это же бунт, а вы его зачинщик! Наше с вами дело защищать трон, а не колебать его!
Оратор нахмурился и тихо ответил:
- Бросьте-ка это. Вы ничего не видите и не понимаете. Народ восстал против деспотизма. И знайте: трон будет низвергнут, а ваше общество погибнет. Советую: задумайтесь над этим.
Недоумение солидного господина было законным. Каждый, кто знал адвоката при Королевских советах д'Антона, был бы не менее поражен. Ведь этот респектабельный мэтр еще совсем недавно славословил Людовика XVI и аристократов, имея, впрочем, для этого все основания: своим положением и достатком он был целиком обязан абсолютной монархии! И вот этот защитник старого порядка запел вдруг сегодня новую песню - он призывает к бунту и ниспровержению всех основ!
Как мог произойти подобный парадокс?
Однако объективный наблюдатель, который разобрался бы в биографии господина д'Антона, а так же сумел прочитать его мысли и надежды, вряд ли бы счел происшедшее парадоксом.
В предреволюционную пору, будучи преуспевающим адвокатом, он подписывался "д'Антон", намекая этим на свое дворянское происхождение. То была ложь, вызванная желанием подцепить побольше клиентов. В действительности Жорж Жак происходил из крестьян. Его предки три столетия подряд рыхлили неподатливую почву Шампани, прежде чем выбрались из деревенской глуши. И хотя отец Жоржа дослужился до прокурора, а мать была дочерью подрядчика, земелька, полученная от деда, продолжала играть немалую роль в бюджете семьи.
Он родился 26 октября 1759 года на окраине маленького городка Арси-сюр-Об, и скотный двор был его первой школой. Двукратная стычка с быком оставила Жоржу на память перебитый нос и разорванную губу, а не менее жаркая схватка с разъяренным боровом чуть не сделала мальчишку калекой. Он чудом выжил и твердо усвоил, что в некоторых случаях обходный маневр предпочтительнее лобовой атаки.
Учился Жорж в Труа, центре Шампани, в коллеже ордена ораторианцев, и, подобно многим просветителям, вынес оттуда на всю жизнь неприязнь к религии и церкви. Буйный нрав и организаторские способности юного Дантона сделали его заводилой среди воспитанников и грозой администрации коллежа; недаром в те годы его прозвали Республиканцем. Первым учеником он никогда не был: его угнетала зубрежка. Зато и в коллеже, и после его окончания Жорж много времени отдавал самообразованию. Он с удовольствием читал Плутарха и Тита Ливия, наслаждался Рабле и Шекспиром, самостоятельно выучил английский и итальянский языки. Разумеется, будучи сыном века, он отдал дань и просветительской философии, хорошо усвоив идеи Монтескье и Руссо. Но особенно был ему близок по духу его знаменитый соотечественник Дени Дидро. Как-то, во время болезни, Дантон пересмотрел всю "Энциклопедию", самый знаменитый из коллективных трудов просветителей, и пришел в восторг. Именно "Энциклопедия" и ее главный редактор Дидро укрепили Жоржа в его атеистических мыслях и привели к полному безбожию.
Кем быть? Этот вопрос волновал Жоржа в той же мере, как всегда волновал и будет волновать любого из его сверстников по окончании школы. Заботливые родственники (а в Труа их было несколько, в том числе два прокурора, судебный пристав и два священника) попытались сразу же направить его по верной стезе. Особенно усердствовал в этом дядя Жоржа, кюре Николя, радушно принимавший юношу в своем доме. Гостя здесь всегда ожидали вкусный обед и отеческие наставления о благости духовной карьеры. Обедам Жорж неизменно воздавал должное, а вот наставления доброго дяди пропадали даром.
- Я не переношу звона церковного колокола, - каждый раз возражал он кюре. - И уверяю вас, если долго буду его слушать, этот звон станет для меня погребальным.
В конце концов, за неимением лучшего, юноша остановил свой выбор на юриспруденции. Но, прекрасно понимая, что Шампань не даст ему широкого поля деятельности, он решил в 1780 году перебраться в столицу.
Париж... Сколько молодых провинциалов в разное время помышляли о его завоевании и каким крахом обычно заканчивались их мечты! Так поначалу было и с Жоржем Дантоном. Столица приняла его с черного хода. Не без труда юноша устроился клерком к прокурору парламента, но это было лишь серенькое прозябание. И главное - никаких перспектив!..
Толкаясь во Дворце правосудия и постепенно познавая скрытые пружины успеха, Дантон начал понимать, что без диплома ему ничего не добиться. Но как раздобыть этот проклятый диплом? Сдать экзамены в Сорбонну? Днем работать, а ночи просиживать над учеными трактатами? И так несколько лет подряд! Нет, это не для него - и без того уже упущено слишком много времени.
Прислушиваясь к толкам судейской братии, Жорж узнал, что легче всего диплом адвоката получить в Реймсе. Поговаривали даже, что дипломы там запросто продавались и покупались.
Не откладывая дела в долгий ящик, Дантон распрощался со своим прокурором, приобрел место в почтовой карете и укатил в Реймс. Оттуда он вскоре вернулся с желанным дипломом в кармане. Теперь оставалось купить выгодную должность.
Купить должность? Легко сказать! Но где же он возьмет денег для этого? Жорж написал в Арси и попросил выслать его долю отцовского наследства. Этого оказалось мало, слишком мало.
