Эти проникновенные слова открывали юноше новый мир, заставляя иными глазами смотреть на все окружающее. Гуляя в детстве по берегам Скарпа, Максимилиан постоянно сталкивался с беспросветной нуждой и отчаянием землепашцев - грязных, оборванных, потерявших человеческий облик. Разве можно забыть их жалкие лачуги, их голодные, изможденные лица? Но он помнил также и дворец господина Конзье, аррасского епископа, которого вместе с дедом ходил благодарить за устройство в коллеж. Помнил роскошь его гостиной, изысканность облачения и ту холеную, белую руку, целуя которую он ощущал приятный, едва уловимый аромат... А здесь, в Париже? Какой потрясающий контраст между нарядными кварталами центра и окраинами, рабочими предместьями, какая разница в одежде и во всем внешнем облике их обитателей! Кажется, будто перед тобой два различных мира! Почему, почему все это так?.. Бывало, Максимилиан подолгу ломал голову над вопросом, казавшимся неразрешимым. Теперь в трактатах Жан Жака он нашел ответ. Нарушено естественное право, объяснял Руссо. Сильные и жестокие захватили то, что принадлежало всем. И вот результат: "Человек рождается свободным, но повсюду он в оковах". А выход? Есть ли выход из этого противоестественного положения?..

Снова и снова проглядывая истрепанные листы, юноша наконец нашел то, что искал. Вот они, слова, которые облекают в плоть все недосказанное и недопонятое: "Мы идем быстрыми шагами к эпохе кризиса и революции..."

С этой минуты Максимилиан стал искать встречи с Руссо и добился ее. Правда, произошло это много позднее, когда, блестяще окончив коллеж, он учился на юридическом факультете Сорбонны.

Вдоль тенистой аллеи эрменонвильского парка медленно шли двое. Высокий худой старик опирался на плечо хрупкого юноши с бледным лицом и внимательными светлыми глазами. Долго длилась их тихая беседа. Они несколько раз успели обойти парк, сидели на траве у острова Тополей, опять гуляли. Взгляд Руссо просветлел, морщины на его челе разгладились. Последние годы он был замкнут и необщителен, с новыми людьми сходился плохо и избегал докучных собеседников. Но этот юноша, такой холодный и подтянутый, чем-то пленил старика. Чем? Быть может, искренностью, которая светилась в его глазах? Во всяком случае, Жан Жак, очень сдержанный в начале беседы, незаметно преобразился. Он чувствовал себя легко и свободно в обществе юного студента. Студент ищет правду жизни? Ему нужны ответы на все недомолвки в произведениях Руссо? Хорошо. Руссо сообщит ему много такого, о чем не говорил ни с кем. Чутье подсказало философу, что он передает свои идеи в верные руки.

Это было последнее откровение Жан Жака Руссо. Он умер всего месяц спустя после описанной встречи. Что же касается Робеспьера, то встреча с учителем во многом определила направление всей его дальнейшей жизни. В том числе и на ближайшее время.

Он совершенно изменил планы на будущее. Если раньше первый ученик и образцовый студент мечтал обеспечить себе карьеру в Париже, то теперь его больше не привлекали ни карьера, ни столица. Ученик Руссо решил вернуться в провинцию, к простым людям. Там в повседневных трудах, полагал Робеспьер, он лучше познает жизнь и принесет больше пользы обществу; там, вдали от столичной суеты, лучше осмыслится то, что познано здесь.

Снова Аррас. Радостная встреча с близкими. Хлопоты по устройству в коллегию адвокатов при судебном совете Артуа.

16 января 1782 года он первый раз выступил в суде и... проиграл дело. В дальнейшем неудач более чем хватало, и завистливые коллеги много зубоскалили на его счет. Обыватели, жадные до театральных эффектов, поначалу были разочарованы его судебными речами, несколько холодными, поучающими, полными отвлеченных понятий. Кроме того, Робеспьер очень осторожно выбирал дела и брался только за те, которые представлялись ему безусловно справедливыми. Для него принципы были дороже всего на свете, главными же из принципов он считал свободу и право на жизнь.

Аррасский епископ предложил Робеспьеру место члена гражданского и уголовного трибунала. Максимилиан согласился и образцово выполнял свои обязанности. Но однажды ему пришлось подписать смертный приговор убийце. Улики были неопровержимы, и не оказалось ни малейшей возможности смягчить наказание. Вернувшись домой, подавленный и разбитый, Максимилиан два дня не прикасался к пище.

- Я хорошо знаю, - говорил он, - что преступник виновен, но осудить на смерть человека... Что может быть более священного и неприкосновенного, чем человеческая жизнь! Защищать угнетенных против угнетателей, отстаивать интересы гонимых против гонителей - вот долг каждого, чье сердце не заражено корыстью и эгоизмом. Мое призвание - охранять жизнь человека, а не посягать на нее!..

И он без колебаний отказался от выгодной должности.

В результате юридическая практика не принесла ему доходов. После девяти лет работы в суде Робеспьер остался таким же бедным, как и в день возвращения в Аррас. Но зато простые люди стали относиться с большим уважением к своему защитнику. Его престиж человека принципов, репутация справедливого и неподкупного охранителя прав обиженных и угнетенных создали Робеспьеру популярность и выделили его из числа собратьев по профессии.

Вести из Парижа доходили до провинции нерегулярно. Робеспьер с интересом следил за ними. Он видел и понимал, к чему идет дело, и, поэтому, когда летом 1788 года стало известно о близком созыве Генеральных штатов, он оказался во всеоружии. Его ответом на текущие события была брошюра о необходимости коренного преобразования провинциальных штатов. Это воззвание к народу провинции Артуа, полное гневных обличений и политических выпадов, было благосклонно принято избирателями и поставило Робеспьера в первый ряд кандидатов.

23 марта 1789 года в церкви аррасского коллежа начались первичные выборы. Максимилиан Робеспьер успешно прошел все инстанции. Ему же поручили составить сводный наказ от провинции Артуа. Этот наказ, выполненный в духе Руссо, провозглашал политическое равенство граждан, гарантии личной неприкосновенности, свободу печати, веротерпимость и уничтожение всех привилегий.

Такова была программа, с которой тридцатилетний Робеспьер отправлялся в Версаль, чтобы занять место на скамье депутатов третьего сословия, готовых приступить к строительству новой Франции.

Версаль. Сумерки. Неуютная, почти пустая комната на улице Этан, 16. За столом - Максимилиан Робеспьер. Перед ним бумага и чернила. Он только что закончил письмо в родной город, а теперь просматривает дневник.

Шутка сказать! Два с лишним месяца прошло, как он впервые вошел в зал заседаний. Сколько с тех пор было сказано хороших слов, внесено различных предложений! И что же? Главные проблемы, ради которых созывалось национальное представительство, пока остались нерешенными, а по существу, к ним даже и не подошли!..

Максимилиан перелистывает страницы блокнота.

...5 мая. Торжественное открытие Генеральных штатов. Сколь много ждали от этого дня и как были обмануты в своих ожиданиях! Как пошло выступил Людовик XVI! И тут же выдал себя с головою. Но если король, смотревший на Штаты как на ширму в своих финансовых планах, добивался лишь новых налогов, то депутаты третьего сословия думали о реформах.

Они поняли: реформ этих придется ждать не от монаршей милости, а лишь от своей собственной решимости. Но решимость имелась. Богатые буржуа, они чувствовали себя представителями нации. Поддержка народа делала их гораздо более настойчивыми, нежели правительство и благородные могли предположить.

...14 мая. Дворянство и высшее духовенство продолжают чинить препятствия работе Штатов. Депутаты третьего сословия выступают с различными проектами преодоления политики верхов.

Максимилиан вспоминает. Один из этих проектов - и проект неплохой предложил лично он. Это было его первое выступление с трибуны Генеральных штатов. Но его предложением пренебрегли; блистательный Мирабо тут же перефразировал его и выдал за свое; Мирабо восторженно аплодировали, а на Робеспьера не обратили внимания.