Наряду с впечатлительностью Ганно, видимо, свойственна также интровертированность. Позднее мы подробнее опишем эту комбинацию компонентов личности, анализируя психологию героини романа Мопассана «Наше сердце» в ее эротическом развитии.

Когда чувства не только быстро воспламеняются, но дают и глубокие реакции, то возникает эмотивность. Это качество в чистом виде встречается у акцентуированных личностей, поэтому детально о нем говорится ниже. Мы не имеем оснований констатировать у Ганно акцентуированную эмотивность. Если чувствительность и накладывает на его личность известный характерный отпечаток, то это говорит не столько об акцентуированности, сколько о патологии, связанной с физической слабостью и болезненностью Ганно.

Замедленность эмоциональных реакций при нормальной глубине чувств свидетельствует не о тупости эмоций, а скорее о их грубоватости.

В произведениях Лопе де Вега, Мольера и других писателей того же времени важную роль в развитии сюжета часто играют слуги. В отличие от своих хозяев они сплошь и рядом отличаются грубостью реакций, выдающей, как правило, их «низкое» происхождение. Хотя слуга часто и искренен в своих чувствах, но сами чувства его обладают той упрощенностью, о которой только что говорилось. В качестве примера можно привести Эрнандо из пьесы «Умная влюбленная» Лопе де Вега.

В то время как хозяин Эрнандо молодой Люциндо весь охвачен пылкой любовью, причем любовь эта постоянно подогревается ревностью, сам Эрнандо смотрит на вещи весьма трезво. Его грубоватые реплики показывают, что он никак не одобряет избытка чувств своего господина. В самом начале комедии куртизанка Жерарда покидает Люциндо. Терзаемый ревностью, он охвачен «адским пламенем». По поводу этого состояния хозяина слуга отпускает замечание: «Что ж, значит надо раздобыть побольше воды…» Далее он философствует: «Неужели так уж некого и полюбить, кроме как шлюх?»

Вскоре после этого следует взволнованный монолог Люциндо (с. 18):

У ревности свои заботы,

Попал я в топкое болото,

И зря лишь буду силы тратить,

Коль засосет, так нет возврата.

Любить развратницу – беда:

Чуть ей твои немилы ласки,

Она любому строит глазки,

Ей нужно вызвать ревность, да!

Пусть чувство – волей подавлю;

Но ей со мной разрыва мало!

Вчера лишь мне клялась «люблю»,

А нынче пляшет с кем попало.

Ее бесстыдство – вот что бесит,

Поэтому я так невесел…

Этот поток эмоций прерывает реплика Эрнандо (с. 19):

Жерарда – хитрая лиса, —

Ей в вас ревнивца зреть – потеха,

А вы – влюбленный простачок,

И вам, конечно, не до смеха.

Но поживите вы с мое,

И плюнете на все бабье.

Люциндо продолжает сетовать, а Эрнандо – вставлять свои «репризы», вроде «До чего все это глупо!», «Мне бы ваши заботы…» и т. п. По отношению к возлюбленной Люциндо Зрнандо полон скепсиса, пренебрежительно называет ее «ведьмой» в с удовольствием описывает вымышленную сцену ее похорон, «со звоном колоколов, погребальной пеленой и факелами».

На этот раз уже Люциндо прерывает своего слугу полными экспрессии вставками: «О, Жерарда, любовь моя!», или «Взгляни, как страстно жду тебя я!», или «О, сжалься, чудо красоты!..»

В дальнейшем грубость Эрнандо все возрастает. Так, на возглас Люциндо «Никто не знает, как страдаю я!» следует спокойный ответ: «Что, уже начались потуги?» Любовную сцену, где Люциндо целует и обнимает любимую, он прерывает словами: «Не пора ли прекратить скучные излияния?» Любопытна сцена, в которой Эрнандо, по требованию своего хозяина разыгрывая влюбленного в некую особу, вдруг просит закусить (с. 117):

Ну, хватит, голод страшный вдруг

Желудок мой нещадно гложет:

Коль пылко я в любви клянусь, —

Он пополненья тотчас просит!

Красотка, окажи мне честь,

Дай хоть чего-нибудь поесть…

Очень часто действующие лица художественных произведений, обладающие упрощенными чувствами, всячески стремятся способствовать добру, чем подтверждается, что они отнюдь не лишены глубины эмоций. Горничная Дорина в «Тартюфе» Мольера служит тому превосходным примером. Грубыми, но меткими замечаниями ей удается вмешаться в ход событий. Великолепна сцена, в которой Дорина решила примирить поссорившихся Мариану и Валера (с. 608–609):

Дорина

(оставляя Мариану и догоняя Валера)

Опять? О, боже мой! Да бросьте, господа!

Прошу обоих вас пожаловать сюда.

(берет Валера и Мариану за руки и приводит их назад)

Валер

(Дорине)

Ты что затеяла?

Мариана

(Дорине)

Какая польза в этом?

Дорина

Хочу вас помирить и вам помочь советом.

(Валеру)

В своем ли вы уме? Вдруг этакий задор!

Валер

Ведь ты же слышала, какой был разговор?

Дорина

(Мариане)

А вы с ума сошли? С чего надули губки?

Мариана

Ведь ты же видела сама его поступки?

Дорина

Все это глупости.

(Валеру)

Она весь пламень свой

Вам дарит одному, ручаюсь головой.

(Мариане)

Он любит вас одну и никого другого

Не хочет, кроме вас; я присягнуть готова.

Мариана

(Валеру)

Зачем же мне тогда такой давать совет?

Валер

(Мариане)

Зачем же спрашивать, коли сомнений нет?

Дорина

Вы сумасшедшие. Давайте руки!

Простые натуры охотно вмешиваются и там, где нужно в грубой форме выразить правду. Сильно впечатляет противопоставление ханжи и лицемера Тартюфа грубо откровенной Дорине в следующей сцене (с. 614):

Тартюф

(доставая из кармана платок)

Но только, Бога ради,

Пожалуйста, сперва возьмите мой платок.

Дорина

Зачем?

Тартюф

Прикройте грудь, чтобы вас слушать мог.

Нам возмущают дух подобные предметы,

И мысли пагубным волнением согреты.