Можно назвать один образ художественной литературы, где параноическое развитие следует полностью исключить. Структура типичной застревающей личности выявлена здесь с особой яркостью.

Образ алькальда (судьи) из «Саламеи» у Кальдерона воплощает в себе чистое однозначное застревание личности. В одноименной драме Лопе де Вега, послужившей Кальдерону образцом, герой в общем сходен с кальдероновским, но обрисован куда менее ярко. У Кальдерона же Креспо, будущий алькальд, представлен в самом начале весьма многозначительными словами. Капитан дон Альваро, узнав, что он будет расквартирован у Креспо, заявляет:

Я получаю квартиру в доме крестьянина, который является самым большим богачом во всей этой местности. Но мне говорили, что не существует на свете человека более сурового и гордого, по высокомерному тону не уступающему наследному принцу Леонскому.

Весьма характерна одна сцена, в которой Креспо, пока еще не алькальд, а простой крестьянин, дискутирует с генералом доном Лопе. Креспо садится на стул только после настойчивого приглашения генерала.

Дон Лопе

Однако, не далее как вчера вы уселись сразу, не ожидая приглашения.

Креспо

Я это сделал именно потому, что вы не пригласили меня. Нынче же я просто сам не хочу, хотя вы и пригласили сесть. Я вежлив тогда, когда со мной вежливы.

О большом чувстве собственного достоинства, присущем Креспо, свидетельствует следующая его реплика:

Креспо

Сударь, я всегда отвечаю в том тоне, в котором ко мне обращаются. Вчера вы говорили иначе; для меня нет сомнения в том, что все наши обоюдосторонние вопросы и ответы должны всегда гармонировать друг с другом.

Позднее Креспо с большим упорством (и, между прочим, небезуспешно) борется за то, чтобы тот, кто обесчестил его дочь, понес заслуженное наказание. Не объясняется ли это желанием хоть как-нибудь компенсировать позор, свалившийся на семью? Но содержание пьесы показывает, что такие планы у Креспо были еще до происшествия, т. е. когда плачевная перспектива лишь угрожала дочери. Креспо пока еще совершенно спокоен, говорит не в состоянии аффекта, но в словах его чувствуется принципиальная позиция:

Дон Лопе

С вами стрясется беда? Из-за чего?

Креспо

Если я убью того, кто, пусть даже издали, угрожает моей чести…

Дон Лопе

Черт возьми! Вы не знаете, что ли, что дон Альваро капитан?

Креспо

Черт возьми, я это знаю. Но даже если б он был генералом и угрожал моей чести, то я бы убил его.

Дон Лопе

Да ты знаешь ли, что если кто-нибудь дотронется хоть до кусочка ткани на мундире моего солдата, то я немедленно распоряжусь его повесить!

Креспо

А если кто-нибудь похитит хоть один атом моей чести, то – клянусь – я повешу его собственноручно.

Дон Лопе

Ты забыл, что, как крестьянин, ты обязан молча стерпеть причиненный урон!

Креспо

Урон, нанесенный состоянию; но не чести, клянусь всевышним! Мой король властен над моими деньгами и над жизнью, если он потребует их – мой долг молчать. Но он не властен над честью человека! Честь – собственность души, а господин души моей – Бог.

Дон Лопе

Черт меня побери, вы, пожалуй, правы, патрон!

Креспо

Черт меня побери, я сам так думаю. Я вообще всегда бываю прав.

Странные слова произносит здесь Креспо; но эти странные слова вложены в уста типичной параноической личности, которая упрямо защищает свои права и честь, даже тогда, когда речь идет о жизни и смерти. При этом Креспо признает, что сословные различия требуют уступок в отношении обращения, вежливости, но он не уступит того, на что имеет право как личность.

Позднее, когда капитану удалось похитить и обесчестить девушку, происходит еще один разговор между доном Лопе и Креспо, сельским алькальдом, но гораздо серьезнее:

Дон Лопе

Арестованного я спасу и отомщу за позор.

Креспо

Именно за позор и я заковал его в цепи.

Дон Лопе

А известно ли вам, что он солдат и отвечает передо мной?

Креспо

А известно ли вам, что он похитил мою дочь?

Дон Лопе

Но я, как генерал, распоряжаюсь всем в городе, вам это известно?

Креспо

Этот наглый негодяй украл честь моего дома, – вам это известно?

Неподатливость, неуступчивость параноической личности проявляется здесь со всей очевидностью. Вряд ли можно говорить об упрямстве Креспо, ведь он прав, да он и сам так считает. Характерен такой штрих: незадолго до этого генерал презрительно отозвался о каком-то «субъекте крестьянского сословия». Креспо отвечает: «Конечно, он крестьянин и есть, но если ему, этому упрямцу, взбредет в голову, что его недруга следует повесить, то клянусь Богом, что он не отступит».

Креспо и сам добивается цели: капитан вздернут на виселицу еще до спасительного вмешательства генерала. Он поступает заведомо не по закону, ибо по закону капитана имеет право судить только военный суд. Но тем убедительнее подтверждается мысль, что Креспо является именно застревающей личностью, ибо, как истинный параноик, он устанавливает свои права сам; ему наплевать на то, что требуется официальными постановлениями.

Драма Кальдерона представляется исключительно ценной именно для моей тематики, и вот из каких соображений: здесь мы прежде всего сталкиваемся не с параноическими реакциями, а с самой параноической личностью с характерными реакциями. Кроме образа Креспо мы во всей мировой художественной литературе не нашли ни одного столь яркого, убедительного и однозначного образа параноической личности. Когда мы сталкиваемся с параноическими реакциями людей, то за ними, как правило, стоит параноическое развитие. Тем временем, Саламейский алькальд буквально с первых реплик пьесы занимает твердую позицию, и именно эта позиция определяет все его дальнейшие поступки. Возможно, из-за этого снижается художественная ценность произведения, но для моей проблематики в этом заключается особое преимущество пьесы Кальдерона.