Им это отчасти удалось.
"Вздохом смерти" вздрогнул корабль, слабо рванувшись назад. И упал... с высоты ста метров.
Церера не Земля. Сила ее притяжения в двадцать девять раз меньше, чем Земли. Это спасло людей.
Тяжелый удар! Что-то рассыпалось совсем близко от Второва, точно на металлическую плиту опрокинули корзину, наполненную гайками. Он видел, как по гладкой грани пульта прошла широкая трещина, как сорвались и разлетелись стеклянными брызгами все четыре кресла.
Он понял, что пульт вышел из строя, и ужаснулся, все еще не догадываясь, что даже вполне исправный пульт для них уже бесполезен.
"Гибель, гибель по моей вине! Но что я сделал? В чем допустил ошибку? Прав был Борис Николаевич, посадка - это высший экзамен. Я не выдержал его. И теперь только смерть".
Звездолет глубоко засел в серебристой пыли, покрывавшей равнину. Совсем близко высился острый пик, точно шпиль какого-то погрузившегося в "землю" собора. Кругом, на различных расстояниях, беспорядочно поднимались такие же пики. Голый камень и серебристая пыль. Больше ничего. Чуждый мир!
Второв поднялся на ноги. Он чувствовал себя почти невесомым. Один шаг - и он у двери. Откроется ли она?
Звездолет еще жил. Он не мог больше лететь, но внутренние механизмы нисколько не пострадали: они не были так хрупки, как пульт. Дверь открылась как всегда.
- Что случилось, Геннадий Андреевич? - тотчас же спросил Белопольский.
Он думал то же, что думал Второв. Ошибка!
- Я, право, не знаю, Константин Евгеньевич. Я дал приказ. Все шло хорошо, но вдруг зеленый треугольник...
- Какой треугольник? - вздрогнув спросил Белопольский.
Второв рассказал подробно.
И Константину Евгеньевичу все стало ясно. Еще одна, и на этот раз безусловно последняя, ошибка!
- Вы не виноваты, Геннадий Андреевич, - сказал он. - Энергия, приводящая в действие двигатели звездолета, окончилась. Слишком много ее тратили, сначала вы с Мельниковым, потом я с вами. Ее запасы были ограничены. Мы безумцы! Мы малые дети, играющие с огнем. И мы обожглись. Я виноват. Я погубил вас обоих. Простите, если можете. А впрочем, и прощать уже поздно.
Он отвернулся, и, в третий раз за время этого злополучного рейса, слезы полились по его щекам. Слезы жалости к двум своим спутникам. О себе он не думал - он вполне заслужил смерть.
Коржевский прислонился к стене и закрыл глаза.
Второв думал. С тайной радостью он воспринял слова Белопольского - он не виновен! Но еще больше он радовался тому, что его мысли ясны и никакого страха и отчаяния он не испытывает. То, о чем он мечтал - быть таким, как Мельников, - как будто исполнилось. Даже Борис Николаевич не мог быть более спокоен.
- Никто не виноват в том, что произошло, - сказал Второв. - Кто мог предвидеть? Но, мне кажется, что наше положение не так уж безнадежно. С Земли следят за нами. Там уже знают, что звездолет опустился на Цереру. Они будут ждать нашего появления в пространстве и, не дождавшись, поймут, что случилось несчастье, и вышлют помощь. У нас достаточно продуктов, а нехватки воздуха опасаться не приходится. Значит, мы можем дождаться.
Белопольский обернулся.
- Все та же ошибка, - сказал он. - Мы думали, что нехватки энергии опасаться не придется, а теперь вы говорите то же самое о воздухе. Мы не знаем - может быть, автоматы, возобновляющие кислород на последнем издыхании? Взятые с "СССР-КС3" баллоны со сжатым кислородом были предназначены для пустолазных костюмов, и их хватит не больше чем на два дня, при непрерывном использовании. А самое главное - от Земли до Цереры не меньше трех месяцев пути для наших звездолетов. Они не могут лететь так быстро, как "фаэтонец". К тому же, мы отправились к Церере в самый благоприятный момент, а с тех пор прошел почти месяц. Сейчас Земля и Церера относительно друг друга не в столь удобном положении. Но допустим, что они вылетят сегодня. На три месяца у нас не хватит продуктов питания, если даже и хватит воздуха.
- Хватит, - Коржевский очнулся от своего оцепенения. - Я сам грузил их. При уменьшенной норме мы можем протянуть больше трех месяцев.
- Не понимаю, о чем мы спорим? - сказал Второв. - Хватит, не хватит, а ничего больше, как ждать помощи, мы не можем сделать. Или вы предлагаете покончить самоубийством?
- Об этом и разговора быть не может, - сказал Белопольский. - Будем ждать. Наша судьба в руках фаэтонцев, вернее их техники. Будем надеяться, что она нас не подведет второй раз.
Второву и Коржевскому показалось, что Белопольский сказал это тоном сожаления. Было ясно, что он предпочел бы смерть возвращению на Землю. Но они двое не имели никаких причин желать смерти.
- За три месяца, - сказал Второв, - мы сможем проделать полезную работу. Надо тщательно обследовать доступную нам площадь поверхности Цереры. Звездолет все равно останется здесь навсегда. Можно изучать его, не боясь испортить.
- Вот уж этого никак нельзя сделать, - ответил Белопольский. - Можно повредить автоматы воздуха. Мы понятия не имеем, где они. И еще хуже - можно испортить автоматы дверей. Ничего нельзя трогать.
Автоматы дверей! Только при этих словах все трое подумали об одном и том же - если энергия, приводящая в движение внутренние механизмы звездолета, истощится так же, как энергия двигателей, они будут замурованы в этом помещении без малейшей возможности выйти.
- Я думаю, - сказал Коржевский, - что вообще нельзя выходить отсюда. В каком положении мы очутимся вне корабля, не имея возможности в него вернуться?
- Значит, придется сидеть три месяца взаперти и в полном безделье? сказал Белопольский. - Нет, лучше уж погибнуть сразу. Я - за выход.
- Я тоже, - присоединился Второв. - Если откажут двери, то можно быть уверенным, что откажут и автоматы воздуха. Не все ли равно в этом случае, быть снаружи или внутри. Результат один.
- Составим план действий. Как будем выходить, вместе или по очереди? - как ни в чем не бывало спросил Коржевский.
"ПРИНЦ УЭЛЬСКИЙ"
Церера быстро вращалась вокруг своей оси. Ее сутки составляли всего девять часов и восемнадцать с половиной минут. Но день и ночь резко отличались друг от друга по своей продолжительности. Та часть планеты, где опустился кольцевой звездолет, освещались Солнцем два часа пятьдесят девять минут. Все остальное время занимала ночь.
Расчет, произведенный Белопольским, показывал, что корабль находился в экваториальной полосе. В полдень Солнце поднималось почти к зениту. Неравномерность суток можно было объяснить только одним - Церера имеет неправильную форму. Удивительного в этом ничего не было, если вспомнить, что планета не самостоятельно образовавшееся тело, а обломок погибшего Фаэтона.
Ни утра, ни вечера, разумеется, не было в этом мире, лишенном даже намека на атмосферу. Стоило Солнцу коснуться верхним краем линии горизонта, как сразу наступала ночь.
Ночь, но не темнота.
Юпитер находился сейчас по ту же сторону от Солнца, что и Церера. Их разделяло расстояние, не превышавшее трехсот миллионов километров. Исполинская планета сверкала так ярко. что от острых пиков и колец корабля ложились густые тени.
А когда Юпитер склонялся к горизонту, всходило Солнце, и тогда от всех предметов появлялись две тени, направленные в разные стороны. Одна темнее - от Солнца, другая светлее - от Юпитера. То же повторялось по вечерам.
В этом странном мире, где днем и ночью одинаково ярко светились звезды, было два Солнца.
Не прибегая к помощи телескопа, можно было видеть все двенадцать спутников Юпитера. А если бы Сатурн находился по эту сторону Солнца, то звездоплаватели могли бы любоваться его кольцами.
Они были первыми людьми, проникшими так далеко в глубину Солнечной системы. И, несмотря на трагичность своего положения, они испытывали своеобразную гордость при этой мысли.
Слой пыли, покрывавший Цереру, был толст. Ноги уходили в него по колено. И хотя звездоплаватели почти ничего не весили, ходить было очень трудно.
