Рамштайн громыхнул с особым цинизмом на повороте, когда шестёрка налетела передним колесом на большой булыжник, и её повело. Сеню в салоне качнуло влево, потом вправо, потом он ощутил, как плавно вжимается задом в мягкую обивку, будто перед прыжком. В следующую секунду его немного повернуло относительно горизонтали, и он чуть было не вылетел головой в боковое стекло. Только лежавшие рядом вещи зажали его между сидением и потолком, запрещая движение.

Тут он отчётливо услышал скрежет металла в ногах, пол задребезжал, он почувствовал, что столкновение неизбежно. Однако в следующую же секунду машина, скрипя колёсами на крутом повороте, въехала в горный тоннель.

Дальний свет не понадобился, даже не пришлось включать освещение салона — шестёрка на полном ходу выехала из тоннеля на узкую дорогу, мощёную крупным камнем. Справа и слева от дороги через каждые пять метров стояли невысокие фонарные столбы, а вокруг них рос прекрасный зелёный газон. Он хотел было раскрыть глаза от удивления, поражаясь, как в горах умудрились вырастить газон, но очередной булыжник отвлёк его от дороги. Он провалился лицом в вещи и, пока пытался выбраться из них, машина затормозила и остановилась, послышалось характерное хлопанье дверей.

Наконец он вылез из вещей, отпрянув назад, отчего тут же и угодил задом в только что открытую дверь. Вывалившись наружу, он сел и стал тупо озираться по сторонам, выискивая знакомую местность или лица. На глаза ему попались двое его друзей, стоявших поодаль от машины и смеявшихся в кулак. Он хотел сперва разозлиться на них, но вовремя осознал всю нелепость своего положения и прыснул со смеху.

Отвлёк его громкий, подобный глухому свисту, гудок паровоза. Он обернулся, так и не встав. Позади него всего лишь в двух метрах от дороги пролегала одноколейка, и по ней в данный момент шёл красивый миниатюрный паровоз синего цвета с красными колёсами. Такие паровозы обычно рисуют в детских книжках — маленький и постоянно гудящий, он производил впечатление возвращения в детство. Из широкой трубы его ровными клубами валил густой белый дым совершенно без запаха.

Упершись руками в дорогу, он поднялся на ноги и огляделся вокруг: местность была на удивление красивой, а природа поражала своей красотой и здоровьем. Повсюду росли ели, сосны, а также много лиственных пород деревьев, включая дубы. Пространство между ними было испещрено узенькими тропинками, на которых могли разойтись лишь два человека.

Было тихо и пустынно, людей не было, хотя неподалёку стояли двух-трёх этажные бревенчатые дома с матовыми окнами и лёгкими деревянными дверями. Было настолько тепло, что расстегнул и без того лёгкую куртку.

— Ну, чем не Зазеркалье? Здесь, Сеня, — с улыбкой защебетал тот, что потолще, — ты найдёшь всё, что тебе нужно. Все желания, о которых ты мечтал ранее, исполняться здесь. Ты хотел спокойствия? Ты хотел красоты? Ты хотел, чтобы никто не мешал? Пожалуйста! И это только малая часть, будет больше.

Крик «Ленинграда» из динамиков машины разносился эхом по всей долине. На небосклоне солнце мягко и равномерно освещало всё вокруг. Оба друга быстрым шагом пошли в сторону домов, Сене ничего не оставалось, как следовать за ними, стараясь не отставать. Не было даже времени поглядеть по сторонам, осмотреться, они тащили его вперёд по какому-то важному делу, одним им ведомому.

Дома приближались и вырастали с каждым шагом. Вскоре, виляя между деревьями по замысловатым изгибам тропинок, они подошли к одному из домов, самому низкому, с чуть приоткрытой дверью. Из дома слышался запах лаванды, зелёных яблок и ещё чего-то сложноуловимого и пряного. Все трое зашли в дом; у окна спиной к ним стояла женщина в лёгком платьице; она даже не дрогнула, когда они вошли, оставаясь в гордой позе смотреть в окно.

— Мы оставим вас наедине. Если что, мы в соседнем домике, — пряча глаза, сказал тот, что потолще. С этими словами оба друга быстро скрылись за дверью.

Это становилось интересным, хотя Сеня и ожидал от них чего-то в этом духе, но не такого. Несколько секунд он стоял в нерешительности, выжидая каких-либо действий с её стороны, но она не двигалась. Тогда действовать начал он: медленными и размашистыми шагами он направился в её сторону, осматривая по пути место действия. Домик был уютным — диван, два кресла, холодильник, даже штук десять пистолетов в качестве коллекции висело на стенном ковре.

Он подошёл в ней и приобнял слегка за плечи, и тут же резко поцеловал её в шею. Губы его наткнулись на что-то твёрдое и холодное, и он от неожиданности оттолкнул её от себя и сам полетел кубарем на пол. Женщина неестественно изогнулась и упала на пол, при этом у неё отлетела голова. Сеня при падении больно ударился плечом об угол кресла и открыл рот, чтобы закричать, но осёкся.

Прошла минута или даже больше, в его голове проносились сотни мыслей одна за другой, однако потребовалось большое умственное напряжение, чтобы осознать ситуацию. Первым делом он счёл себя убийцей, ибо своими собственными глазами видел, как женщина упала, хоть большую часть её тела и скрывал сейчас за собой диван. Но он видел, как у неё отлетела голова и укатилась вдаль так, что он её не мог видеть. Именно этот момент и не увязывался в его голове. Судорожно он полагал, что эта жёсткость, на которую он наткнулся, была всего лишь бусами с прочной верёвкой, которой она при падении могла зацепиться за что-нибудь, верёвка или леска натянулась и с размаху отрезала ей голову.

Инстинктивно он ощупывал себя, не повредил ли он чего себе при падении, но всё было на месте. Тогда, сделав над собой усилие, он перевалился вперёд, встал на четвереньки и пополз за диван. Каждое движение давалось ему с трудом, пот капал на паркет, откликаясь ударами в полной окружающей тишине.

Через пару минут он дополз до поворота и там робко взглянул за угол. Крови не было, головы тоже, обезглавленная женщина лежала спокойно, странно вывернув руки. Он дотронулся до её ноги, она была холодная и, кажется, начинала деревенеть. Подавляя желание паниковать и кричать, он встал на ноги и огляделся по сторонам в поисках головы. Голова, лицом к стене, валялась в углу.

Это был манекен.

Выражение его лица принимало самые различные формы, проходя от страха и ненависти до истерики и веселья. Его трясло от одной мысли такой злой шутки, которую провернули с ним его друзья. Пальцы его с силой вдавились в обшивку дивана, каждую секунду норовя её прорвать. Он чувствовал, что сухожилия натянулись так, что на них модно играть, как на скрипке или гитаре.

С громким криком, выбив по дороге дверь, он выскочил на улицу и побежал в соседний домик. Они оба сидели в креслах, глядя ему прямо в глаза; злорадные ухмылки играли на их губах, им было приятно. Не прекращая орать матом, Сеня одним быстрым прыжком оказался рядом с тем, что был потолще, схватил левой рукой его за плечо, а правой с разворота врезал ему в челюсть. Сквозь собственный крик он слышал, как трещит его челюсть под напором кулака, чувствовал, как голова толстого утопала в кресле, чувствовал, как под его весом и силой удара кресло заваливается на спину. Молниеносным рывком он перекинулся на второго друга, повторяя комбинацию. И снова хруст и падение.

Он стоял посреди захваченной территории, тяжело и глубоко дыша, не обращая никакого внимания на кровь, слабо вытекающую из разбитого кулака. Противники были повержены и валялись теперь на полу, выставив на обозрение свои ноги. Время шло.

Он стоял молча, уже сожалея о столь большой агрессии на столь милый и небольшой розыгрыш. В сущности, он уже и сам не знал, почему так разозлился — ведь с самого начала можно было догадаться, что это была обычная подстава. А теперь у него был разбит кулак, а его коллеги не подавали признаков жизни, и его этот факт начинал беспокоить: уж не перестарался ли он?