Так, с задранной головой, он стоял минуты две, ожидая чуда, а потом повернулся и твёрдо пошёл прочь от дома. Но идти он уже не мог, и вскоре побежал, втянув голову в плечи, набирая скорость, какую обычно набирал на стометровке. Логично, что через метров двести он выдохся и упал в высокую траву давно заброшенного и заросшего поля.
Солнце шло к горизонту медленно и неумолимо, заполняя окружающую действительность ярко-красным мерцанием, плавно переходящим в бардовое. Начинали летать ночные жуки, в воздух поднялись рои мошкары и многочисленные группировки комарья. Глаза его почти закрылись, когда он услышал тихий, но до боли знакомый голос, зовущий его. Мгновенно он сел и уставился вперёд, хотя голос исходил немного слева. Чуть заметная тень отделилась от тёмного забора и направилась к нему; он узнал бы эту тень из тысячи по походке, по характерным движениям рук, головы, по дыханию.
— Пошли, — сказала Ксюша.
Он молча встал и пошёл за ней. По скорости, на которой она перемещалась, для него следовало, что она что-то замалчивает и надо ждать. Она вела его в лес по основной дороге, мощёной гудроном с примесями, двигаясь летящей походкой, периодически срываясь на бег и не оглядываясь. Он шёл за ней насколько возможно тихо. Вскоре они вошли в лес, сошли с дороги и пошли между деревьями по неведомым ему тропкам. Тонкие ветки прятались во тьме, и каждый раз норовили попасть в глаз или хлестнуть по лицу, но он молчал, равно, как и молчала она.
Шло время, стало совсем темно, дорога стала всё путаней, однако он начал понимать логику её передвижения: до определённого момента они шли по грибным тропинкам по краю леса, а потом плавно повернули вглубь. Она вела его куда-то настолько целеустремлённою, что, казалось, была готова убить любого, кто встанет на пути. Глаза его почти привыкли к темноте, различая дорогу и препятствия.
Через несколько минут быстрого похода по лесам, они вышли на поляну, посреди которой стояло некое кирпичное, давно сгоревшее и развалившееся строение. На небо вылезла запоздавшая надкусанная Луна, освещая поляну мягким голубоватым отражённым светом, где-то вдалеке вяло стрекотал кузнечик.
Он не помнил, что было дальше и как он добрался домой, одно он помнил точно — он был счастлив и заснул счастливым.
Утро наступило неожиданно — заверещал сиреной новый, покрытый тонкой коричневой кожей, будильник, а солнечный луч ударил прямо в правый глаз. Почти одновременно с этим дверь распахнулась от удара ноги, и на пороге, залитый с ног до только что побритого подбородка ярким светом, стоял отец в камуфляжного цвета рубашке и таких же брюках. В руках у него была свёрнутая в трубочку газета, которой он вяло похлопывал по бедру, периодически отгоняя назойливую жирную муху.
Через полчаса отец и сын, поев и приодевшись, пошли на первый сыновний рабочий день, несмотря на то, что он начинался только через два часа, а ехать до места назначения менее получаса. Но сын так рвался, дабы осмотреть место работы и вообще подготовиться морально к новому распорядку, что отцу пришлось уступить. Вместе они вышли на лесную дорогу и через десять минут были уже на остановке, дожидаясь автобуса, который по утрам ходил через каждые семь или меньше минут, что и произошло в это утро. Дорога в это время была чистая — самые пробки начинаются часом позже, когда все нормальные люди едут на работу, торопятся, забивают дороги коптящими машинами и часами стоят в пробках, проклиная местные власти и их родственников.
Однако сейчас такого не наблюдалось, небо было чистое, дорога свободная, водители спокойны как деревья. Через одну шестую часа они уже были на месте — близ офиса Мегафона, где ему предстояло работать на одной из низших должностей, но всё же это была работа, за которую платили. На его памяти был случай, когда один знакомый два месяца работал в какой-то фирме на испытательном сроке, не получая ни копейки, но он был счастлив от одного ощущения причастности себя к чему-то мощному и нужному человечеству.
Отец отошёл куда-то, исчезнув с поля зрения, и тогда он тоже стал слоняться по окрестностям, осматривая достопримечательности. Офисом было широкое трёхэтажное здание с огромными затемнёнными стёклами в полный человеческий рост и слабыми парадными дверями. Двери эти были очень старыми и обветшалыми настолько, что сквозь них можно было смотреть; странно, что их не заменили до сих пор. От здания его отделяла двухполосная дорога с автобусными остановками по обеим сторонам. Позади него метрах в тридцати возвышался зелёной стеной лес, а впереди на остановке, уперевшись плечом в стеклянную стенку, стояла девушка лет двадцати с длинными шатенными волосами. Из мощных рупоров, висящих на двух столбах, слышалась тихая, но бодрая музыка.
На ней было лёгкое летнее платье в большой цветочек с накинутой поверх ветровкой серого цвета, а на ногах были чёрные кроссовки. Он решил поубивать время за разговором с этой скучающей девушкой, и, вальяжно покачиваясь, пересёк дорогу по зебре. Девушка не обращала внимания на окружающую её реальность, отрешённо перебирая пальцами воздух и глядя куда-то вдаль. Он подошёл к ней и попытался завязать разговор ненавязчивой безликой фразой, с которой обычно начинается всё в этом мире. Фраза эта многолика, как вода в реке, как песчинка гранита под лучами солнца, и так же изменчива во времени. Девушка со стеклянными глазами ответила что-то по теме, хотя и не вдумываясь в смысл произносимого, скорее всего на автомате.
Издалека, из листвы близ здания офиса выпорхнул бомжеватого вида мужик в раскрытой фуфайке и болтающимся до земли хлястиком непонятного цвета. Он быстро и уверенно направился к мирно болтающей парочке у остановки, помахивая руками для равновесия. Через минуту он достиг их и, остановившись в метре, встал смирно, выпрямился и улыбнулся. Зубы у него были невероятно жёлтыми и подозрительно прямыми, не было ни одной выбоины или неровности, пусть даже природной — все зубы были в ровном ряду, прикус был правильным.
— Молодые люди! — начал он приветливо, — я вижу, как вы счастливы. Ещё бы, такой прекрасный день и такие прекрасные люди стоят вместе. Позвольте же мне сделать вас ещё более счастливыми, чем вы есть сейчас.
Ещё несколько следующих минут он без умолку болтал проповеднические речи, пытался даже петь и приводить какие-то одному ему ведомые примеры из жизни, но он натолкнулся на полное непонимание со стороны парочки. Они всё это время стояли, не шевелясь, и молча смотрели на выступающего для них мужика, но более никак не реагировали. Наконец, мужику это надоело, и он отчалил с большой скоростью подальше от них обратно в листву близ офиса.
Некоторое время он и она болтали ни о чём, а точнее о том, о чём обычно болтают те, кто встретился впервые: о таких ничего не значащих вещах как имя, фамилия, место учёбы и прочего хлама. Он не думал ни о чём, без задней мысли он просто хотел скоротать время и, быть может, разузнать что да как. Волею судеб оказалось, что они работают вместе и это у неё тоже первый рабочий день. Ни он, ни она ничего не знали толком о предстоящей работе, а она вообще ничего не знает про Мегафон, кроме тех многочисленных негативных отзывов о нём со стороны пользователей.
Вместе они передвинулись с остановки, так и не дождавшись ни одного автобуса, поближе к офису, в который пришли работать, и стали изучать рекламные плакаты на стенах. Плакатами были заклеены похабные надписи на стене, а местами и похабная гравировка. Издалека этого не было заметно, но когда подходишь вплотную к стене, дабы прочесть мелкий шрифт сносок на плакатах, невольно замечаешь, как из-под бумаги проступают выбоины и следы краски.
Она пользовала Билайн, а не Мегу. В это время сзади незаметно подкрался отец и похлопал сына по плечу, указывая на чуть приоткрытую от утреннего ветерка дверь. Девушка вдруг вслух читает надпись, гласящую, что это здание раньше принадлежало местному театру, но потом перешло под офисы. Они втроём немного медлили, терзаясь мыслью сомнения: быть или не быть, если дверь открыта и манит войти.
