Многие тысячи их поднимались вверх и застывали на поверхности, пока вся пропасть не превратилась в озеро, покрытое желтой пеной солнечного пламени.

Эти загадочные шары поднимались группами, отрядами, полками. Они плавали по всей долине; разделялись и застывали неподвижно, как загадочные многочисленные души огня над умирающей оболочкой, в которой они жили.

Под ними, выступая из светящегося озера, торчали неподвижно какие-то громоздкие черные фигуры.

То, что было Городом, корпусом металлического чудовища, теперь превратилось в огромный бесформенный холм, и с него струились тысячи этих шаров, этих неведомых сущностей, которые когда-то были заключены в конусах.

Как будто чудовище истекало кровью, и кровь эта все выше поднимала уровень сверкающего озера.

Все ниже и ниже опускался гигантский корпус; было в этом беспомощном падении что-то бесконечно жалкое, что-то невероятно, космически трагичное.

Неожиданно шары дрогнули под потоком сверкающих атомов, спустившихся с неба: словно дождь прошел по светящемуся озеру. Частицы падали так густо, что шары превратились в тусклые ореолы.

Пропасть ослепительно, невыносимо сверкнула. Со всех неподвижных фигур устремились потоки огня, раскрылись горящие диски, звезды, кресты. Город превратился в холм горящих драгоценностей, разливавшийся потоком расплавленного золота.

Пропасть сверкнула.

В воздухе повисло напряжение, чувствовалось сосредоточение огромной энергии. Все гуще становились потоки падающих частиц, все выше вздымался желтый прибой.

Вентнор закричал. Я не разбирал слов, но понял его. Дрейк тоже. Он взвалил на широкие плечи Руфь, словно ребенка. И мы побежали назад, сквозь завесу.

– Назад! – кричал Вентнор. – Как можно дальше!

Мы продолжали бежать; добрались до ворот в скалах, пробежали в них, поднялись по сияющей дороге, ведущей к синему дому. Вот дом уже едва в миле от нас; мы бежали, задыхаясь, бежали, спасая жизнь.

Из пропасти донесся звук – я не могу описать его!

Невероятно одинокий, ужасный вопль отчаяния пронесся мимо нас, как стон звезды, болезненный и страшный.

Затих. И нас охватило чувство невыносимого одиночества, стремление к гибели, которое мы испытали в долине синих маков, когда впервые встретили Норалу. Но сейчас чувство было сильнее, сопротивляться ему невозможно. Мы упали; нас рвало на части стремление к быстрой смерти.

Теряя сознание, я смутно увидел, как ослепительно засверкало небо; умирающим слухом уловил громовой оглушительный рев. Нас окатила воздушная волна, плотнее воды, отбросила вперед на сотню ярдов. Уронила нас; за ней накатилась вторая волна, иссушающая, обжигающая.

Она пронеслась над нами. И хоть обжигала, но в ней таилась и какая-то бодрящая, насыщенная энергией сила; она прогнала смертоносное отчаяние и подкрепила гаснущий огонь жизни.

Я с трудом встал, оглянулся. Завеса исчезла. Ворота в скалах были полны плутоническим огнем, как будто там открывался проход к самому сердцу вулкана.

Вентнор схватил меня за плечо и повернул. Он показал на сапфировый дом, побежал к нему. Далеко впереди я видел Дрейка, он прижимал к груди Руфь. Жара стала обжигающей, невыносимой; легкие мои горели.

В небе над каньоном повисла цепь молний. Неожиданный порыв сильного ветра подхватил нас, потащил к пропасти.

Я упал, вцепился в камень. Прогремел гром, но не гром металлического чудовища или его орд; нет, грохот нашего земного неба.

И ветер холодный; он охлаждал горящую кожу; омывал больные легкие.

Небо снова раскололи молнии. И вслед за ними сплошным потоком хлынул дождь.

Из пропасти послышалось шипение, словно в ней гневалась вавилонская Тиамат, мать хаоса, змея, живущая в пустоте; змея Мидгарда древних норвежцев, держащая в своих кольцах мир.

Сбиваемые с ног ветром, затопляемые дождем, цепляясь друг за друга, как утопающие, мы с Вентнором пробивались к волшебному шару. Свет быстро гас. Но я видел, как Дрейк со своей ношей вошел в дом. Свет стал янтарным, совсем погас; нас охватила тьма. В свете молний мы добрались до двери, прошли в нее.

В электрическом свете мы увидели Дрейка, склонившегося к Руфи.

И как будто его хрустальная панель приводилась в движение невидимыми руками, вход закрылся. Буря смолкла.

Мы упали рядом с Руфью на груду шелков, пораженные, ошеломленные, дрожащие от жалости… и благодарности.

Мы знали – знали с полной уверенностью, лежа под этим куполом в черных и серебристых тенях, в свете вспышек молний, – что металлическое чудовище умерло.

Само убило себя!