– И все же – какая-то правда в этих видениях есть. Какая именно, не знаю. Но знаю одно: последнее видение показывало картину того, чем закончится начинающееся сейчас, в это мгновение.

Перед моими глазами вспыхнула картина: город, окруженный стенами, заполненный людьми, его рощи и сады, его наука и искусство; и Разрушители, растаптывающие его, и затем ужасная безжизненная вершина.

И вдруг в этой вершине я увидел всю Землю, в этом городе – все города людей, его сады и рощи – поля и леса Земли, а исчезнувший народ Черкиса превратился во все человечество.

– Но, Мартин, – я говорил, запинаясь, пораженный невыносимым ужасом, – ведь было еще что-то. Вы говорили о Хранителе конусов и о том, что нужно воспользоваться солнцем, чтобы уничтожить эти существа; о том, что ими правят те же законы, что и нами, и если они их нарушат, то погибнут. Надежда, обещание, что они не будут победителями.

– Помню, – ответил он, – но не очень ясно. Что-то было. Какая-то тень падала на них, какая-то угроза. Тень, рожденная наши миром, какой-то грозивший им дух самой Земли.

– Не могу вспомнить это уходит от меня. Но то, что помню, говорит мне: эти барабаны звучат не для нас.

И как будто слова его послужили сигналом, снова раздались звуки, но больше не приглушенные и слабые. Они ревели; казалось, они проносятся по воздуху и обрушиваются на нас они отбивали нам в уши громовую дробь, будто титаны барабанили по перекрытым пещерам стволами деревьев.

Дробь не смолкала; она становилась громче, яростнее; она звучала вызывающе и оглушительно. Чудовище под нами снова начало дрожать, ритмично, в такт бьющим барабанам.

Я видел, как резко распрямилась Норала; постояла, прислушиваясь. Дрожь подо мной усилилась, стала лихорадочной.

– Барабаны? – произнес Дрейк. – Это не барабаны. Как артиллерийская канонада. Как десятки Марн, десятки Верденов. Но откуда здесь возьмется артиллерия?

– Барабаны, – прошептал Вентнор. – Это барабаны. Барабаны судьбы.

Рев становился все громче. Превратился в ритмичную канонаду. Существо остановилось. Башня, на которой находились Норала и Руфь, наклонилась, перегнулась через разделявшую нас щель, коснулась нашей башни.

Орала и Руфь были приподняты и быстро опустились рядом с нами.

Послышался громкий резкий вой, гораздо громче, чем раньше. Земля дрогнула, как в землетрясении; мы оказались в центре водоворота; быстро опустились.

Существо раскололось надвое. Перед нами вздымалась гигантская ступенчатая пирамида, немного меньше той, что построил Хеопс и которая отбрасывает свою тень на святой Нил. В нее устремлялись десятки за десятками металлических существ, сливались с нею. Пирамида качнулась, двинулась от нас.

Послышался звонкий гневный золотой крик Норалы.

Пирамида остановилась, она колебалась; казалось, она вернется. Но тут послышалось крещендо барабанной дроби, безапелляционное, властное. Пирамида устремилась вперед, снося на ходу деревья широкой, в полмили, полосой.

Серые глаза Норалы широко раскрылись, в них было крайнее удивление, ошеломление. Норала на мгновение покачнулась. Потом из ее горло полился поток звуков.

Под нами подпрыгнуло то, что осталось от существа, понеслось вперед. Развевались пламенные волосы Норалы; вокруг ее молочно-перламутрового тела – и вокруг Руфи – начал образовываться сверкающий нимб.

На расстоянии я увидел сапфировую искру: дом Норалы. Стремительная пирамида была теперь недалеко от него, и мне пришло в голову, что в этой огромной фигуре не было ни шаров, ни меньших пирамид. А в том уменьшившемся чудовище, что несло нас, кроме нескольких дрожащих кубов, на которых мы стояли, кубов не было, только шары и пирамиды.

Сапфировая искра превратилась в блестящий шар. Мы продолжали настигать большую пирамиду. И ни на мгновение Норала не переставала испускать поток звуков, и не прекращался оглушительный вой.

Сапфировый шарик вырос, сталь большой сферой. Пирамида, которую мы пытались настигнуть, перестроилась в огромный столб; основание столба вырастило подпорки; и вот чудовище на этих подпорках переступило через дом Норалы.

Вот синий купол совсем рядом, вот он уже под нами. Нас осторожно спустили, поставили перед входом. Я посмотрел на сооружение, которое принесло нас.

Я был прав: оно состояло только их шаров и пирамид; невероятно гротескной фигурой нависло оно над нами.

И повсюду в нем видно было стремительное движение; отдельные части его непрерывно перемещались. И вот оно исчезло в тумане, последовав за большой пирамидой.

На лице Норалы было отчаяние, неуверенность, что-то необыкновенно жалкое.

– Я боюсь! – услышал я ее шепот.

Она крепче обняла дремлющую Руфь; знаком пригласила нас войти. Мы молча вошли в дом; она – за нами в сопровождении трех больших шаров и двух пирамид.

У груды шелков она остановилась. Девушка доверчиво взглянула на нее.

– Я боюсь! – снова прошептала Норала. – Боюсь… за тебя!

Она нежно глядела на девушку, мягко и трепетно сияли галактики ее глаз.

– Я боюсь, маленькая сестра, – прошептала она в третий раз. – Ты не можешь, как я, пройти в огне. – Она помолчала. – Отдыхай до моего возвращения. Эти останутся с тобой. Они будут тебя охранять и слушаться.

Она сделала знак пяти фигурам. Они выстроились вокруг Руфи. Норала поцеловала девушку в глаза.

– Спи до моего возвращения, – прошептала она.

И, не взглянув на нас троих, вышла из комнаты. Я услышал вой, затихающий на расстоянии.

Шары и пирамиды смотрели на нас, охраняя груду шелков, на которой спала Руфь – как околдованная принцесса.

На голубой шар обрушивались звуки барабанов.

Барабаны судьбы!

Барабаны судьбы!

Означает ли их бой конец человечества?