Пятая, несомненно, служила спальней Норалы. На полу толстый слой древних ковров. Рядом в домашнем беспорядке много пар сандалий. На одном сундуке груда гребней, поясов и лент, украшенных драгоценными камнями, алыми, синими, желтыми.
На все это мы едва взглянули. Искали Норалу. И не нашли ни следа. Она ушла, как и уверял нас евнух; невидимо мелькнула мимо Руфи, может быть, когда та не отрывала взгляда от брата; а может, в доме есть еще один тайный выход.
Юрук опустил занавесы и вернулся в первую комнату, мы за ним. Двое остававшиеся в ней не пошевелились. Мы подтащили седельные мешки и уселись на них.
Черный евнух присел в десяти шагах, лицом к нам; подбородок он опустил на колени, глядя на нас немигающими, лишенными всякого выражения глазами. Потом его удивительно длинные руки медленно двинулись, неторопливо, размеренно он описывал ими круги и дуги, касаясь пола когтями. Казалось, эти руки наделены собственной волей, независимы от остального тела.
Теперь я видел только его кисти, ритмично двигающиеся взад и вперед, так медленно, так усыпляюще – взад и вперед… – с этих черных рук стекал сон, они гипнотизировали…
Гипнотизировали! Я сбросил сонливость. Быстро взглянул на Дика, у того голова повисла, кивала, кивала ритмично, в такт движению черных рук. Я вскочил на ноги, дрожа от незнакомого чувства гнева, сунул пистолет прямо в сморщенное лицо.
– Будь проклят! – крикнул я. – Прекрати! Прекрати и повернись к нам спиной.
Мышцы руки сжались, когти напряглись, готовые схватить меня; глаза затянулись пленкой ненависти.
Он не мог знать, что эта за трубка, которой я ему угрожаю, но ощутил угрозу. Обхватив руками колени, повернулся ко мне спиной.
– В чем дело? – сонно спросил Дрейк.
– Он пытался загипнотизировать нас, – коротко ответил я. – И это ему почти удалось.
– Да. – Дрейк совершенно пришел в себя. – Я смотрел на его руки, и мне все больше хотелось спать… мне кажется, лучше связать Юрука. – Он встал.
– Нет, – удержал его я. – Пока мы настороже, он нам не опасен. Не хочу применять насилие. Подождите, может, это понадобится позже.
– Хорошо, – мрачно кивнул он. – Но говорю вам, доктор, когда наступит время, я буду действовать решительно. В этом пауке что-то такое, отчего мне хочется раздавить его… медленно.
– У меня нет угрызений совести – когда это полезно, – так же мрачно ответил я.
Мы снова опустились на седельные мешки; Дрейк достал черную трубку, печально посмотрел на нее, потом вопросительно на меня.
– Все мое было на убежавшем пони, – ответил я на его немой вопрос.
– И мое на моем пони, – вздохнул он. – И во время бега в развалинах я потерял свой кисет.
Он снова вздохнул и сжал трубку зубами.
– Конечно, – наконец сказал он, – если Вентнор прав… в этом своем бестелесном анализе… есть от чего прийти в ужас.
– От этого и еще от многого другого, – согласился я.
– Он сказал «металл», – размышлял Дрейк. – Металлические существа с кристаллическим мозгом и с молниями вместо крови. Вы принимаете это?
– Насколько я мог заметить, да, – ответил я. – Металлические, но подвижные. Неорганические, но со свойствами, которые мы до сих пор считали возможными только у органического вещества. Кристаллические, конечно, по строению и очень сложные. Магнитно-электрические силы составляют часть их жизни, как энергия мозга и нервных тканей – часть жизни человека. Одушевленные, подвижные, разумные комбинации металла с электрической энергией.
Дрейк сказал:
– Мы видели, как шар превратился в диск, а две пирамиды в звезды. Значит, их верхняя… оболочка способна изменяться. Думая об этом, я все время вспоминаю броненосца.
– Возможно… – у меня появилась новая мысль… – возможно, под этой металлической оболочкой есть органическое тело, что-то мягкое, животное… как в панцире черепахи, в перламутровой раковине устрицы или ракообразного..
– Нет, – прервал он, – если там есть тело, оно должно находиться между внешней оболочкой и центром. Потому что в центре что-то кристаллическое, очень твердое, непроницаемое…
– Гудвин, Вентнор попал в цель. Я видел, как ударила пуля. Но не отскочила, просто упала вниз. Как муха, ударившаяся о камень… и существо даже не почувствовало этого удара, как камень не почувствует столкновения с мухой.
– Дрейк, – сказал я, – я считаю все-таки, что эти существа состоят исключительно из металла, они неорганические, в какой-то невероятной, неведомой нам форме. Будем действовать, исходя из этого.
– Вы правы, – согласился он, – но я хотел, чтобы вы первым сказали это. Разве это так невероятно, Гудвин? Как вы определите разум, сознание?
– Общепринято определение Геккеля. Все способное воспринять стимул, реагировать под воздействием этого стимула и запомнить свою реакцию, может быть названо разумным, сознательным существом. Пропасть между тем, что мы называем органическим и неорганическим, постоянно сокращается. Вы знакомы с замечательными экспериментами Лилля с различными металлами?
– Очень поверхностно.
– Лилль доказал, что под воздействием электричества и других факторов металлы проявляют почти те же свойства, что нервы и мышцы человека. Они устают, отдыхают, а после отдыха становятся заметно сильнее; и у них бывает несварение, и они проявляют явные свойства памяти. Он также обнаружил, что они могут заболеть и умереть.
– Лилль заключает, что существует металлическое сознание. Ле Бон первым доказал, что металл чувствительнее человека, что его неподвижность только видимая (Ле Бон. Эволюция материи, глава одиннадцатая. – Прим. автора).
– Возьмите брусок магнитного железа, кажущийся таким серым и безжизненным, и подвергните его воздействию магнитного поля. Что произойдет? Железо состоит из молекул, которые в обычном состоянии повернуты во всех направлениях, совершенно беспорядочно. Но когда через него проходит ток, в этой внешне неподвижной массе происходят большие изменения. Все крошечные частицы поворачиваются своим северным концом в направлении движения тока.
– И тогда сам брусок становится магнитом, окруженным и наполненным магнитной энергией. Внешне он остался неподвижным; в действительности произошло большое передвижение.
