Литмир - Электронная Библиотека

Четыре дня, четыре ночи

Елена Александровна Асеева

«Нет ни высокого дела, ни стройного слова без живого чувства собственного достоинства… Чувства собственного

достоинства нет без национальной гордости, а национальной

гордости нет без национальной памяти»

П. Киреевский

© Елена Александровна Асеева, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Ночь, время, когда солнце скрывается за твердью земной. Ночь-это тьма, мрак, темнота, это холод и север. Издревле люди боялись ночи, боялись этой тьмы, этих потемок, и чтобы избежать, их, они зажигали свечи, теплили лампадки, они шептали молитвы и просили Господа о сохранении своей жизни и жизни близких.

Ну, а если они ошибались, если не стоило и просить, и зажигать…

Ведь тот, кому они молились, кого просили, всегда незримо присутствовал рядом, стоял в изголовье или в ногах, он улыбался уголками губ, а может даже тихо смеялся над этой глупостью, над этими страхами, потому как сыздавна все мы были его подданными. Все мы принадлежали ему без остатка, и не только душами, но и телами нашими покрытыми тонкой кремовой кожей, с мелкими бугорками, волосками и выемками. Все мы были его невольниками, яремниками, угнетенными, и случилось это тогда, когда в давние времена предки наши забитые и униженные властью жестокосердных, бездушных государей, царей, императоров потеряли, похоронили или утаили веру дарованную Богами Света!

С тех самых пор, с того самого момента, нам не надо было теплить лампад, разжигать свечей, включать лампочки, нам не зачем было никого страшиться, никого бояться, потому что Он-тот к кому мы перешли на службу, кому мы поклонялись и молились, был всегда рядом. И это Он-все творил в нашей судьбе. Он-направлял нашу поступь, наши мысли, желания и стремления. И это Он так, чтобы никто не услышал, тихо смеялся над нами. А на поясе у него, широком, черном поясе висело десять, может больше, черных, кривых крючков, чем-то похожих на рыболовные снасти. Они висели с левой стороны и тихо, точно также как он смеялся, ударяясь друг о друга, позвякивали. И всякий раз, когда они позвякивали, слышалось тебе, словно кто-то шепчет певуче и необычайно насыщенно, используя все слова какие ты слышал и внимал с пеленок, шепчет тебе, куда ты должен идти и как поступать.

Дзинь… дзинь… дзинь! Пробудись, открой глаза, оглянись!

Кто рядом с тобой, и что Он творит с твоей судьбой!

Глава первая

В квартире было тихо… впрочем, как всегда. Вот уже целых шесть месяцев, как в этой квартире было тихо, изредка правда слышалась ругань соседей живущих за бетонной стеной, да мяукал противный Барсик, любимец жены Руслана. Из глубин плохо закрытого крана иногда неслышно вылезала набухшая, толстая, обремененная жизнью капля воды, она мгновение висела, хватаясь тонкой прозрачной ниточкой за хромовую поверхность крана, а после отрывалась и летела вниз, да громко бухалась об жестяную раковину, издавая: «Бах!» Это-бах, слышалась почему-то хорошо, а еще слышались и другие звуки: скрипучие, визжащие тормоза автомобилей, тянущие за душу сирены скорой помощи и милиции, окрики и свист людей, гул… Гул вечно живущего города, который проникал, проползал даже через плотно закрытые металлопластиковые окна и наглухо зашторенные занавесы. Город, вечный город, жил своей жизнью и ему было как всегда безразлично кто ты, что с тобой и есть ли ты вообще такой!

Ну, а если не считать всех этих вползающих, без твоего разрешения и желания в квартиру, звуков, то можно было сказать, так думал молодой мужчина, что в квартире царила, блуждала и летала тишина.

Руслан сидел за столом в небольшой кухне, на деревянном стуле с покатой, высокой спинкой, и, нажимая на кнопки дистанционного управления, смотрел телевизор, который когда-то, в более счастливые мгновения жизни, был установлен, по желанию Танюши, напротив стола. За спиной у него, вдоль стены поместилась раковина, издающая бах, газовая плита и угловой кухонный шкаф, плавно переползающий на другую стену. Именно на этом шкафу и стоял телевизор, по экрану какового бегали, мелькали, кружились лица довольных и счастливых людей, лица неподкупных, жертвенных, сериальных ментов, прокуроров, министров и президентов. Изредка переключая каналы, Руслан видел одни и те же лица, одни и те же фильмы. С экрана улыбались, широко растягивая губы, оскаливая свои белые зубы, модели, текли потоки сладкой, кислой и горькой на вкус воды с градусами и без, актеры на разные манеры уговаривали покупать людей соки, зубные пасты, стиральные порошки, крема, лекарства, и всякую не нужную всячину. С экранов гавкали и мяукали собачки и котики, беспокойно разыскивающие своих двуногих мам и пап, а словно заморенные голодом, бледные, худые дети ели ту же соево-химическую пищу, что и братья их младшие. Реклама, фильмы, спорт, новости и шоу… шоу программы, все, чтобы ты помнил, как тебе хорошо, прекрасно живется! И совсем не важно, что на душе у тебя тяжко… и не только она-душа, но и весь ты сам, точно прижат, придавлен к этой земле, к этому покрытому линолеумом бетонному полу, в восьмиэтажном, многоквартирном доме.

Руслан опять переключил канал, его руки лежали на столе, в левой он держал дистанционку. Протянув правую руку к чашке, с недопитым кофе, он неторопливо взялся за изогнутую ручку пальцами и, поднеся край чаши к губам, сделал небольшой глоток, да тотчас поморщился, скривив не только губы, но и нос, и лоб. Кофе совсем остыло, и было холодным, леденяще холодным. Варить новое не хотелось, смотреть телевизор, где в очередной раз кто-то погиб, а кого-то за это награждали, не хотелось…

А что же хотелось? Хотелось закрыть глаза и уснуть, но уснуть так, чтобы больше не просыпаться, чтобы сразу умереть и уйти к ней, к Танюше, к ним: матери и отцу… туда к ним, не важно, где они находятся. Лежащий под столом Барсик лениво потянулся, и, вздев свой хвост кверху, провел им по ногам Руслана.

– Брысь! Брысь! Паршивец! – гневно вскрикнул молодой мужчина, и, наклонившись, заглянул под стол, да легонько пнул кота ногой.

Барсик лениво поднялся и сел, но заранее зная, что за наглость расплаты не последует, вздел голову и своими двумя желтющими глазами посмотрел прямо в темно-карие очи хозяина да громко замурчал.

– Иди, иди отсюда, я тебе не Танюша, – недовольным голосом забухтел Руслан и вновь пнул кота в зад.

Но Барсик был не просто наглым, он был ленивым и очень толстым, да не желал так быстро покидать насиженного места, а потому даже когда, нога хозяина, прошлась по его заду, не пожелал убраться с тапок. Он лишь сильнее замурчал, так, словно был доволен тем, что его настойчиво пинают в мягкое и столь необходимое для жизни место. Но мужчина сегодня был не расположен терпеть этого наглеца, потому он со всей силы пнул Барсика в спину, и кот сердито зашипев, полетел через кухню прямо к дверям, а стукнувшись об дверную створку, наконец, встал на все четыре лапы, недовольно заурчал в ответ и пошел в комнату, подняв вверх бело-серый хвост, и мягко ступая своими нежно-розовыми подушечками по линолеуму.

– И не смей на диван залазить, – вдогонку Барсику, все также гневно крикнул Руслан. – А то я и оттуда тебя тоже… тоже выпну.

И как только бело-серый кот ушел из кухни, на мужчину опять накатила тяжелая волна воспоминаний, та волна, от которой не просто тяжело поднять голову, от которой совсем не хочется открывать глаза. Все началось полтора года назад… когда в автокатастрофе погибли родители Руслана: мать и отец, люди, кои не просто даровали ему жизнь, а кои были всегда его поддержкой и опорой, кои любили, лелеяли, баловали своего ненаглядного, единственного переростка сына. Ведь их сыночку сейчас было уже тридцать два года, женился он поздно в двадцать семь лет, но женился по любви. И белокурая Танюша, которая была моложе Руслана на два года, стала женщиной его жизни, той частичкой каковую долго ищешь, а иногда так и не находишь. Но Руслан счастливчик, так всегда говорила мама, так всегда говорили друзья. И он нашел свою Танюшу, и он был очень счастлив!

1
{"b":"491561","o":1}