- Ладно, - кивнул Толстой. - Мужики говорят, "все минется, одна правда останется"... Если ты из двадцать первого века сюда прибыл, то почему ко мне? Что обо мне знаешь?
- Вы - великий русский писатель, я вас в университете изучаю. Вот в этой как раз книге, - указал пришелец на том в руках графа, - все про вас написано. Дайте-ка.
Он бесцеремонно выхватил том из рук графа, торопливо полистал и прочел:
- "Лев Николаевич Толстой, граф, русский писатель, родился в деревне Ясная Поляна девятого сентября тысяча восемьсот двадцать восьмого года (по старому стилю), умер на станции Астапово Рязано-Уральской железной дороги десятого ноября тысяча девятьсот десятого года..."
- Отчего умер? - глухо прервал его граф.
- Сейча-ас... - диковинный посетитель снова полистал книгу. - Ага. Вот. "Последние годы жизни Толстой провел в Ясной Поляне в непрестанных душевных страданиях, в атмосфере интриг и раздоров между толстовцами с одной стороны и Софьей Андреевной Толстой - с другой. Пытаясь привести свой образ жизни в согласие с убеждениями и тяготясь бытом помещичьей усадьбы, тайно ушел из Ясной Поляны, по дороге простудился и скончался..."
- Значит, все-таки ушел... - тяжело покачал головой Толстой и как будто бы сразу осунулся. - Поздненько, поздненько решился... Ну и что же знают обо мне в двадцать первом столетии? Что это за книжонка-то у тебя?
- "История русской литературы. Конец XIX - начало XX века". Вас в нашем времени почитают за величайшего русского писателя. Да что там русского? Мирового! - юноша, приходя в себя, хитро глянул на графа. - Но лучше бы вы после "Войны и мира" уже не писали ничего...
- Почему это?
- А вот... - он поискал глазами, нашел и прочел: "Книга "Война и мир" стала уникальным явлением в русской и мировой литературе, сочетающим глубину и сокровенность..."
- Это я и без тебя знаю, - перебил Толстой. - Что там дальше-то? Что про "Каренину"?
- Сейчас, сейчас... "Духом скорбного раздумья, безрадостного взгляда на современность веет от романа "Анна Каренина"... Здесь сузились эпические горизонты, меньше той простоты и ясности душевных движений, что были свойственны героям "Войны и мира"... Та-ак, и вот еще: "Анна Каренина" остропроблемное произведение, насыщенное приметами времени, вплоть до газетной "злобы дня", подобно написанным в ту же пору романам Тургенева и Достоевского..."
- Сузились, значит... Докатился, - мрачно сказал Толстой, - с Достоевским сравнили. Был бы его Мышкин здоров, чистота его трогала бы нас. Но чтобы написать его здоровым, у Достоевского не хватило храбрости. Да и не любит он здоровых людей. Думает, если сам болен, то и весь мир болен... Да-а, видно, зря я за "Каренину" взялся. А ведь и сам чувствовал: мелко. Для меня-то...
- Вот-вот, - подтвердил очкарик.
- Ладно... Что там ещё пишут? Что за книги были у меня еще?
- Та-ак... "В восьмидесятые годы Толстой заметно охладевает к художественной работе и даже осуждает как "барскую забаву" свои прежние романы и повести. Он увлекся простым физическим трудом, пашет, шьет себе сапоги..."
- Молодец, - оживился граф, - всегда мечтал в глубине души...
- Да вот только непоследовательны вы, - перебил его юноша. - В девяносто девятом у вас опять вышел роман. "Воскресение"...
- Хороший?
- Да ничего, конечно. Вы же, Лев Николаевич, все-таки мастер... Я, правда, не читал, кино только видел... Конец там какой-то дурацкий...
- А герои кто?
- Проститутка, Маслова, по-моему, и какой-то барин... .
- Омерзительно. Гадко. И как книжонку сию грязную публика встретила? Восторженно небось? Как все низкое.
- Давайте посмотрим... Та-ак... Вот. "Резкая критика церковных обрядов в "Воскресении" была одной из причин отлучения Толстого святейшим Синодом от православной церкви..."
- Отлучение? Неужели так?..
- Написано. Значит, точно...
- Если уж честно говорить, нам с Богом всегда было, тесно, как двум медведям в одной берлоге... Но отлучение... Это, братцы, чересчур...
- Я вам про что и говорю, - проникновенно сказал пришелец, - не надо вам все это писать. Один у России великий писатель, и тот скурвился - про проституток пишет, от церкви отлучен... Кому это надо? Какой вы пример народу подаете? Написали "Войну и мир" - да и хватит. Хорошая книжка! Я читал. Честное слово, в восьмом классе... Там все, что надо, есть - и национальный характер, и национальная идея, и национальный оптимизм... Да все!.. Не опошляйтесь. Пашите землю, шейте сапоги. Может, тогда и не будет у вас этих неприятностей в девятьсот десятом, и не побежите вы из дома, не замерзнете на станции...
- Может, мне и Соньку бросить, пока не поздно? - заговорщически наклонился граф к собеседнику.
- Ну, это вы уже сами решайте, Лев Николаевич. Тут я вам не советчик...
- Может, мне с духоборами в Америку махнуть? - наклонился граф к собеседнику.
- Лев Николаевич, увольте. Не мне это решать.
- Да я не тебя, шельму, спрашиваю, - выпрямился граф, - я так, сам с собой... А ты-то уже, я так понимаю, скоро к себе в будущее вернешься? Давеча пришли ко мне двое мужиков, один говорит: "Вот пришли незваны", а другой вторит: "Бог даст - уйдем не драны"... - Толстой по-детски захихикал, но тут же осадил себя и продолжил: - Уж не серчай на меня, что не гостеприимно принял...
- Да ладно, чего там, - засмущался пришелец. - Все нормально. Вы мне главное скажите. Не будете "Анну Каренину" писать?
- Да ни за что! Все, хватит. Отписался.
- А "Воскресение"?
- Еще чего не хватало! Церковь я, чего греха таить, недолюбливаю, но отлучение... Жить буду в свое удовольствие... Про меня ещё скажут: нашел в себе силы уйти в зените славы... И не унизился до её эксплуатации... - от удовольствия граф прищурился.
- Обязательно скажут, - подтвердил пришелец.
Толстой вздрогнул. Похоже, он и забыл о его присутствии.
- Сколько тебе тут осталось? - спросил. Гость глянул на часы:
- Одна минута.
- Ну и как там, в будущем?
- Нормально. Жить можно.
- А Россия как?
- Да... Так себе...
- Худо, - покачал головой Толстой. - А в Бога-то веруют?
- По-всякому... Вот, дядька у меня, например... Раздался легкий хлопок, и пришелец исчез. Внезапный ветер смахнул со стола бумажные листы и закружил их по комнате.
- Вот, значит, как... - Граф, кряхтя, поднялся, отпер дверь и крикнул:
