Отец Джон. Он ушел, и теперь мы не узнаем, что это было за видение. Я уж точно не узнаю, но мудрые епископы...

Томас (берет в руки флаг). Всю жизнь я воспитывал парня, а он пошел своей дорогой, непонятной дорогой. И мир этот непонятный, каким бы он ни был вначале.

Эндрю. Беда приходит к тем, кто слишком глуп или слишком умен. Держите про себя, что знаете, и тайком делайте, что хотите. Хорошенько запомните это, и во всем мире наступит тишь да благодать.

КОНЕЦ

Десима

Септимус

Нона

Королева

Премьер-министр

Епископ

Режиссер

Буфетчик

Старый попрошайка

Старики, Старухи, Горожане, Крестьяне, Актеры и т.д.

Перекресток, на который выходят три улицы. Одна улица просматривается довольно далеко, она поворачивает, и видна голая стена, освещенная фонарем. На фоне этой стены видны головы и плечи двух Стариков. Они высовываются из верхних окон домов, стоящих напротив друг друга по обе стороны улицы. На них шаржированные маски. Немного ближе к одной из сторон сцены большой камень, с которого садятся на коня. На дверях дверные молотки.

Первый Старик. Видишь королевский замок? У тебя глаза получше.

Второй Старик. Только ту часть, что над крышами домов, ведь он стоит на горе.

Первый Старик. Уже светает? Башню видишь?

Второй Старик. Башню-то вижу, а вот наши узкие улицы еще долго будут темными.

Пауза.

А ты слышишь что-нибудь? У тебя-то слух получше.

Первый Старик. Нет. Все тихо.

Второй Старик. Человек пятьдесят прошли час назад, целая толпа, и шли они торопко.

Первый Старик. Ночью было тихо, ни шепотка, ни вздоха.

Второй Старик. И видно никого не было, кроме старого Буфетчикова пса, который только что вылез из мастерской бочара Малачи.

Первый Старик. Тихо. Я слышу шаги людей. Их много. Наверно, идут сюда.

Пауза.

Нет, пошли другой дорогой. Пронесло.

Второй Старик. Молодые задумали какое-то озорство – и молодые, и немолодые.

Первый Старик. Почему им не лежится в постели? Почему им не поспать часов семь-восемь? Хорошо было, когда я мог спать десять часов подряд. Они тоже узнают цену сну, когда им будет под девяносто.

Второй Старик. Им так долго не прожить. Нет у них нашего здоровья и нашей силы. Они быстро стареют, потому что все время из-за чего-то волнуются.

Первый Старик. Тихо! Я опять слышу шаги. Они приближаются. Лучше нам убраться. Мир стал злым, и никогда не знаешь, что тебе сделают или скажут.

Второй Старик. Да. Надо закрыть окна и сделать вид, будто мы спим.

Головы Стариков исчезают. Вдалеке слышен удар дверного молотка, потом все стихает, потом слышен еще один удар совсем близко. Опять воцаряется тишина. И через некоторое время показывается Септимус, красивый мужчина лет тридцати пяти. Он так пьян, что едва стоит на ногах.

Септимус. Отвратительное место, нехристианское место. (Колотит молотком.) Открывайте, открывайте. Я хочу спать.

Третий Старик высовывается в окно, тоже на верхнем этаже.

Третий Старик. Ты кто? Чего тебе надо?

Септимус. Септимус я. Жена у меня плохая, поэтому впустите меня, дайте мне поспать.

Третий Старик. Ты пьян.

Септимус. Пьян! И ты бы пил, будь у тебя такая жена.

Третий Старик. Проваливай.

Он закрывает окно.

Септимус. Неужели в этом городе нет ни одной христианской души? (Стучит дверным молотком в дверь Первого Старика, но ответа нет.) Никого? Все умерли или тоже напились – из-за плохих жен! Но одна-то христианская душа должна найтись.

Колотит дверным молотком в дверь по другую сторону сцены. В окно высовывается Старуха.

Старуха (визгливо). Кто там? Чего надо? Случилось что?

Септимус. Да, так и есть. Случилось. Моя жена спряталась, или убежала, или утопилась.

Старуха. Какое мне дело до твоей жены? Ты пьян!

Септимус. Ей нет дела до моей жены! А я говорю тебе, что моя жена должна по приказу Премьер-министра представлять в полдень в большом зале Замка, а ее нигде нет.

Старуха. Уходи! Уходи! Говорю тебе, уходи. (Закрывает окно.)

Септимус. Так тебе и надо, Септимус, а ведь ты играл перед Кубла-ханом! Септимус! Драматург и поэт!

Старуха опять открывает окно и выливает из кувшина воду на голову Септимусу.

Вода! Я весь мокрый... Придется спать на улице. (Ложится.), Плохая, жена... У других тоже плохие жены, но им не приходится спать на улице под открытым небом, да еще облитым холодной водой из кувшина, целым водопадом холодной воды из кувшина, им не приходится дрожать от холода на рассвете, им нечего опасаться, что на них наступят, о них споткнутся, их покусают собаки, и все оттого, что их жены куда-то спрятались.

Появляются двое Мужчин примерно такого же возраста, как Септимус. Они стоят, не шевелясь, и глядят на небо.

Первый Мужчина. Знаешь, друг, а невысокая, со светлыми волосами – та еще штучка.

Второй Мужчина. Никогда не доверяй тем, у кого светлые волосы. Я всегда смотрю, чтоб были каштановые.

Первый Мужчина. Слишком долго мы проваландались, и с каштановой и со светленькой.

Второй Мужчина. На что ты смотришь?

Первый Мужчина. Смотрю, как первые лучи золотят башню Замка.

Второй Мужчина. Лишь бы моя жена не узнала.

Септимус (садится). Несите меня, ведите меня, тащите меня, толкайте меня, катите меня, волочите меня, но доставьте меня туда, где я мог бы от души выспаться. Отнесите меня в хлев – Спаситель тоже спал в хлеву.

Первый Мужчина. Ты кто? Твое лицо мне незнакомо.

Септимус. Септимус я, актер, драматург, на весь мир знаменитый поэт.

Второй Мужчина. Это имя, сэр, мне незнакомо.

Септимус. Незнакомо?

Второй Мужчина. А вот мое имя тебе наверняка знакомо. Меня зовут Питером Розовым. Пеликаном по самой знаменитой из моих поэм, а моего друга зовут Счастливым Томом. Он тоже поэт.

Септимус. Знаменитые поэты – и плохие.

Второй Мужчина. Ты бы тоже хотел стать знаменитым, да у тебя не получается.

Септимус. Плохие знаменитые поэты.

Первый Мужчина. Лежи, где лежишь, если не желаешь быть вежливым.

Септимус. Да плевать мне сейчас на все, кроме Венеры и Адониса, а также других планет на небе.

Второй Мужчина. Ну и наслаждайся один их обществом.

Мужчины уходят.

Септимус. Ограблен, если так можно выразиться, раздет, если так можно выразиться, кровоточу, если так можно выразиться, – а они проходят мимо по другой стороне улицы.

Появляется толпа Горожан и Крестьян. Сначала их немного, потом все больше и больше, пока сцена не заполняется взволнованной толпой.

Первый Горожанин. Вон лежит человек.

Второй Горожанин. Отодвинь его.

Первый Горожанин. Да это актер из труппы, которая будет представлять в Замке. Они вчера приехали.

Второй Горожанин. Пьян, наверно. Первая же телега с молоком его раздавит до смерти или покалечит.

Третий Горожанин. Оттащите его подальше. Пусть мы собрались пролить кровь, но ему-то погибать ни к чему. Его смерть может навлечь на нас проклятье.

Первый Горожанин. Тогда помоги.

Они пытаются оттащить Септимуса поближе к дому.

Септимус (бурчит). Не дают поспать! Толкают! Бросили на самых камнях! Нехристи!