Слушатели старшие лейтенанты Быстров, Мельницкий, Щербак, Тропин, прибывшие в академию из Прибалтийского, Белорусскою и Киевского военных округов, рассказывали, что войск там много, они не разрешат врагу вторгнуться на советскую землю. Это нас еще более успокаивало. Я лично начал подумывать о том, чтобы перевезти со Смоленщины жену Марию с маленьким Славиком поближе к Москве. Во второй половине июня решил съездить в Одинцово и подыскать там комнату. Помочь в решении жилищной проблемы обещал дядя Антон, брат моего отца. Жене надо было завершить образование, и я получил согласие ректора педагогического института на продолжение ее учебы в стенах этого учебного заведения.
Утром 22 июня на Белорусском вокзале я сел в пригородный поезд. В вагоне было шумно, весело, как и обычно в выходной день, когда горожане едут отдыхать. Ярко светило солнце. На деревьях буйно курчавилась листва, вдоль железной дороги - изумрудная трава.
- Поезд прибывает на конечную станцию Одинцово, - объявил проводник вагона.
Я вышел на платформу. Внимание привлекла большая толпа народа на привокзальной площади. Люди стояли возле телеграфного столба, на котором висел репродуктор. Было 12 часов 10 минут. "Война... Война... - бурлила толпа, когда я подошел к ней ближе. - Германия напала на нашу страну..."
Из репродуктора доносился голос В. М. Молотова, который сообщал, что от Балтики до Черного моря начались ожесточенные бои с гитлеровскими захватчиками... "Я военный, мое место на службе" - с такими мыслями я быстро вернулся в вагон. Поезд должен был возвращаться в Москву через десять минут. В голове - сплошная неразбериха. Ни с того ни с сего с молниеносной быстротой промелькнуло в сознании босоногое детство на Смоленщине. Отчетливо представил родную деревню Звягино в верховьях Днепра, где пахал землю и гонял лошадей в ночное, вел счетоводские дела в колхозе и руководил сельской комсомольской ячейкой. Там теперь мать Ксения Кирилловна, сестренки, Марийка с сыном.
После гибели отца в 1919 году - его, члена волостного комитета рабочих и крестьянских депутатов, продовольственного комиссара от Смоленской губернии, - расстреляли под Новохоперском белоказаки генерала Деникина, нас пятеро осталось на руках у матери. С помощью Советской власти всех, кроме одной сестренки, она подняла и вывела в люди.
Вспоминалось Минское военное училище. Перед зачислением в него была беседа в штабе Белорусского военного округа.
- Куда его определить? В артиллерию и кавалерию он ростом не вышел. В авиацию - тем более. В пехоту вы согласны? Мы вас спрашиваем потому, что идете в армию добровольно, - словно советуясь со мною, говорил член комиссии по отбору в военные школы.
- В пехоту, - без колебаний ответил я и прибавил:
- Это мой сознательный выбор.
Этим категорическим согласием старался ускорить решение вопроса, чтобы из-за малого роста, чего доброго, не отказали вовсе.
- Есть такая Объединенная военная школа в Минске. Согласны там учиться? - еще раз спросили меня.
- Согласен, согласен...
Это было 10 октября 1934 года. Уже давно и вместе с тем будто только вчера. А сегодня... Сегодня - война.
Сидя в вагоне, я пытался представить положение на нашей западной границе, характер развернувшихся боев. Соседи по вагону докучали вопросами: как да почему на нас напали и нужно ли было верить Гитлеру и заключать с Германией пакт о ненападении? А русский народ из-за своей доброты нередко терпел невзгоды...
- Что же теперь будет? У меня сын сложит в Западной Белоруссии. Может, и неживой, - причитала немолодая женщина, держа на руках внучку.
Ну что я им отвечу? Разве то, что хочу немедленно на фронт сражаться с врагом?
Когда я прибыл в академию, там уже шел сбор слушателей. Потом начался митинг. На нем негодовали по поводу вероломного нападения фашистской Германии на СССР. Все выступавшие завершали свои речи единственной просьбой - послать на фронт. В заключение начальник академии генерал Хозин объявил:
- Занятия в академии продолжаются строго по расписанию. Всем быть на казарменном положении. Что касается направления на фронт, то это только по нарядам Главного управления кадров Наркомата обороны.
При малейшей возможности мы - у репродукторов. Сводки Совинформбюро день ото дня все тревожнее. Наши войска отступали. Ожесточенные бои шли на шауляйском и минском направлениях, на Украине. Все это очень волновало слушателей.
- Как, почему случилось такое? - спрашивали мы себя и не находили ответа. А радио приносило вести одну горше другой. 29 июня оставлен Минск. И это на седьмой день войны!
К тревогам за судьбу Родины, за участь наших войск в приграничных западных округах у слушателей, прибывших на учебу из этих районов, прибавились и личные волнения. По месту прежней службы были оставлены семьи. Где они? Что с ними?
В конце июня к некоторым из них прибыли жены с наспех собранными вещами или вовсе без них, с детьми, кое-как одетыми, в пути раненными. Поступили сведения о том, что некоторые матери потеряли детей в военной кутерьме. Трагедии следовали одна за другой.
3 июля по радио выступил И. В. Сталин. Мы слушали его речь в Лефортовском общежитии. Несмотря на ранний час, все одетые стояли у репродукторов. После объявления диктора наступила пауза. Потом стало слышно, как забулькала вода, наливаемая из графина в стакан. Нам показалось, что Сталин волнуется, стакан несколько раз мелкой дрожью прозвенел по горлышку графина.
Наконец донеслось: "Товарищи' Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота!.. Вероломное военное нападение гитлеровской Германии на нашу Родину, начатое 22 июня, - продолжается... Гитлеровским войскам удалось захватить Литву, значительную часть Латвии, западную часть Белоруссии, часть Западной Украины. Фашистская авиация расширяет районы действия своих бомбардировщиков, подвергая бомбардировкам Мурманск, Оршу, Могилев, Смоленск, Киев, Одессу, Севастополь. Над нашей Родиной нависла серьезная опасность.. ".
Слова Председателя Государственного комитета обороны, излагавшего программу партии и Советского правительства по борьбе с врагом, буквально врубались в сердца слушателей. Мы реально ощутили всю серьезность положения, в котором оказалась наша страна. Но уныния не было. Партия намечала четкую программу действий. Она призывала отрешиться от благодушия и беспечности, от настроений мирного времени и понять, что речь идет о жизни и смерти Советского государства, о том, быть народам Советского Союза свободными или впасть в порабощение. "В наших рядах, - говорилось в этой программе, - не должно быть места нытикам и трусам, паникерам и дезертирам, чтобы наши люди не знали страха в борьбе и самоотверженно шли на нашу Отечественную освободительную войну против фашистских поработителей". Партия звала советский народ перестроить всю работу на военный лад, все подчинить интересам фронта и задачам организации разгрома врага, отстаивать каждую пядь советской земли.
