На улице было уже совсем темно. Вадим ещё постоял у окна, рассеянно наблюдая за скользившими внизу в жёлтом свете фонарей машинами и за маленькими фигурками людей, потом подошёл к бару, встроенному в мебельную стенку, и потянул на себя дверцу.

"Почему нет? - думал он, изучая плотную шеренгу бутылок. - Все долги оплачены до захода солнца… Официальная траурная церемония завершилась, и теперь можно справить тризну в очень узком кругу друзей - наедине с самим собой".

Он выбрал пузатую бутылку впечатляющей ёмкостью в полгаллона ("Портвейн - он и в Африке портвейн, тряхнём стариной!") и отвинтил пробку.

Пробуждение было странным - Вадим не сразу понял, что он у себя дома. Он лежал одетым на диване в гостиной, а не в спальне на широкой постели, и не было рядом Дианы, готовой отозваться на любое прикосновение повелителя. Особого сожаления по поводу её отсутствия Вадим не испытывал, просто это было как-то непривычно. И было ещё одно непривычное - точнее, давным-давно забытое.

Перед его глазами вспыхивали в темноте звучащие строчки.

Вадим вскочил, кинулся к столу, зажёг свет - вспугнутая тьма брызнула в стороны - и схватил чистый лист бумаги. И возникла на этом листе вязь торопливо начертанных строк.

"Гитара… Где гитара? Ритм уже родился, теперь надо сделать так, чтобы пальцы его запомнили и накрепко связали с текстом… Звукоизоляция в этих домах хорошая, да и орать-выкладываться мы не будем…"

Гитара оказалась расстроенной (и неудивительно - за столько-то лет!), и Вадим долго возился, крутя колки и беря полузабытые аккорды. Гитара отозвалась на прикосновение его пальцев жалобно, словно укоряя за то, что он так долго о ней не вспоминал, но потом заговорила, привычно превращая услышанное и записанное в звучащее.

Отложив гитару, Вадим посмотрел на недопитую бутылку, усмехнулся, снова лёг на диван и уснул - крепко, без сновидений.

Он окончательно проснулся, когда было уже совсем светло, и яркое солнце яростно било в окна. Небо было синим и безоблачным, без обычной для северной столицы серой хмари. Вадим встал, пошёл в ванную и принял контрастный душ, сначала горячий, потом холодный, выгоняя из тела похмельную дрожь. Растёрся махровым полотенцем, тщательно побрился и сварил себе кофе.

"Я знаю, как я буду жить, - думал он, глядя из окна кухни на белую гладь затянутого льдом Финского залива и прихлёбывая обжигающий напиток. - Энергоинформационный слой - какие ещё сокровища Вселенной там хранятся? Доступ туда опасен, но если подойти с умом… Нож бандита убивает, скальпель хирурга лечит - всё дело в том, что за рука держит клинок…"

Потом он взял телефон и набрал номер Лидии. И услышав в трубке её голос, произнёс слова из песни Владимира Высоцкого, вложив в них всю теплоту, на которую был способен:

– Ну, здравствуй, это я…

Санкт-Петербург, декабрь 2006 - январь 2007

 Петрович по жизни был мужчиной обстоятельным - то есть знал, что ему нужно, и чего он реально сможет достичь на земле нашей грешной. А посему он философически воспринимал все житейские катаклизмы, и даже обрушившийся на Россию в конце ХХ века шквал перемен не смог выбить его из колеи. Зависть он почитал грехом смертным, и отнюдь не истекал желчью, наблюдая кое-кого из былых своих сотоварищей по НИИ восседающими в роскошных иномарках в окружении дюжих охранников и умопомрачительных девиц. Каждому своё - Петрович полностью разделял сию несложную житейскую мудрость.

Не чувствовал он себя ущербным и от того, что его достойная супруга выбилась в бизнес-леди и успешно руководила небольшой, но крепко стоящей на ногах туристической фирмой. Жена оказалась более приспособленной к новой жизни - так что ж теперь, вешаться из-за этого? Не всем же звёзды с неба хватать - умейте довольствоваться тем, что имеете!

Поэтому в настоящий момент Петрович пребывал в состоянии умиротворённом. Супруга укатила в очередной рекламный тур (как и с кем она проводит там время, наш герой предпочитал не думать), и Петрович был предоставлен самому себе - причём в преддверии выходных. Не так плохо, не правда ли?

Изначально он намеревался зазвать к себе кого-нибудь из старых приятелей, но затея завяла на корню - все друзья оказались при делах. Мысль об адюльтере в рассудительной голове Петровича даже не возникла: он трезво оценивал свои скромные шансы в амплуа Дон-Жуана, а идея воспользоваться услугами жриц свободной любви никогда не находила у него отклика. Просчитав возможные варианты (и отбросив фантастические), Петрович остановился на реальном, а именно: скоротать вечерок у телевизора под рюмку-другую да под бередящий душу "Штрафбат". Приняв решение, эстет направился в "24 часа", где его внимание привлекла притулившаяся в уголке оригинальной формы бутылка без ценника. Озадаченный вопросом продавец почесал затылок, посмотрел в потолок и (видимо, узрев там подсказку) жадничать не стал. Петрович расплатился и возвратился с вожделённой емкостью под родимый кров. Поставив на столик перед телевизором высокую рюмку на тонкой ножке и блюдце с колбаской-сыром, он недрогнувшей дланью свинтил пробку и…

Ему показалась, что сработала подсунутая хитроумным террористом адская машина - всю комнату заволокло синеватым дымом. Огня и грохота не последовало (равно как и ран-увечий), но в дымном облаке материализовалась неулыбчивая восточная физиономия. "Террорист всё-таки…" - обречённо подумал Петрович.

– А вот хрен тебе! - раздражённо буркнула рожа. - Джинн я, а не террорист! Слыхал, небось? Ну, там, Алладин-Хоттабыч. Сказки читал?

– Э… я… да… - промямлил ошарашенный хозяин. - Это, конечно! Ты… желания, да? Выполняешь? А?

– Угу, - по-прежнему недружелюбно подтвердил джинн. - Работа такая. Но учти: ты тут особо губу не раскатывай - всякие там дворцы-принцессы… Нету!

– Почему? - не въехал в тему Петрович.

– Потому! - отрезал джинн. - Я в этом вашем лабазе по собственной дурости оказался - в кости ифритам проиграл. Пятьдесят желаний! После каждого - опять полезай в бутылку, бутылка в магазин - другого клиента ждать. Лимит желаний выбран - тебе могу предложить одно.