Литмир - Электронная Библиотека

Уокер горделиво расхаживал по рингу, размахивая чемпионским поясом над головой. Впервые за все время Гиббонс увидел, как он улыбался.

Сестра Сесилия мельком взглянула на Уокера, потом перевела взгляд на бездыханное тело Сидни. На лице ее было презрение. Она покачала головой.

– Видишь, Сэл, как все получилось. Как говорила наша бабушка: Господь все видит и провидит. Господь не оставит нас своей милостью. Я знаю. Поверь мне.

Сэл усмехнулся ей в лицо.

– Заткни свою дерьмовую глотку. Сил.

У монахини отвисла челюсть. Вспышки камер отражались в стеклах ее очков. Через толпу и сверху по проходу к ним пробирались полицейские с оружием наготове.

Гиббонс раздраженно усмехнулся, глядя на них. Успели как раз вовремя. Он поглядел по сторонам.

Тоцци стонал, закрыв лицо руками.

Сэл что-то бормотал и дергался, точно боров на цепи.

Джозеф с трудом удерживался, чтобы не зарыдать в голос.

Белый как мел Нэш сидел, теребя нижнюю губу.

Сидни мертва.

Рот у монашки был все еще открыт. Она быстро крестилась, один раз, другой, третий.

Гиббонс покачал головой. Аминь.

Глава 24

Вычурные бронзовые часы на столе Иверса показывали двадцать минут десятого. Куда он запропастился? Такому важному начальнику полагается быть более пунктуальным. Он сказал Гиббонсу, что желает поговорить с ним в понедельник в самом начале рабочего дня, и Гиббонс явился ровно в девять. А что же Иверс, никак не может дожевать свой завтрак? Гиббонс закинул ногу на ногу, положил руку на колено и окинул взглядом кабинет.

На столе рядом с часами стояли две фотографии в рамочках: на одной рядком чинно сидели трое сыновей босса, на другой была запечатлена достопочтенная миссис Иверс. Гиббонс чуть развернул к себе фотографию, чтобы получше разглядеть ее. Иверс обычно держал фото лицом к себе, и Гиббонсу никогда не удавалось толком взглянуть на нее. Когда-то миссис Иверс, вероятно, была вполне привлекательная, но теперь она была как две капли воды похожа на любую замужнюю даму из пригородных районов. Невзрачная усталая блондинка с болезненным лицом, чуть вздернутые брови придавали ее взгляду беспокойное выражение. Чем-то она напоминала ему актрису, которая играла роль жены в старом шоу «Дик Ван Дайк». Черт, как же ее звали?

Гиббонс поставил фотографию на место и перевел взгляд на картину на стене. Но мысли его по-прежнему были заняты миссис Иверс. Потом они, разумеется, обратились к Лоррейн: неужели она со временем станет такой же? Ему вдруг вспомнилась подружка Тоцци в шляпе а-ля Дик Трейси. Он попытался представить себе, как выглядела бы в ней Лоррейн. Скорее всего отлично и даже чуть загадочно. Он снова поглядел на фото. Впрочем, о какой Лоррейн он думает – о прежней или о нынешней? Неужели все закончится вот такими же унылыми фотографиями на столе? Он тяжело вздохнул. Может, стоит все-таки забыть о свадьбе, просто жить вместе? Чтобы снова все стало как прежде.

Как прежде... Мало вероятно. Когда он в последний раз видел Лоррейн, она вопила, что отменит свадьбу, если только он посмеет выйти за порог. Когда он в воскресенье наконец вернулся к себе, там не оказалось ни Лоррейн, ни даже записки. Он раз двадцать звонил ей в Принстон, но все время натыкался на автоответчик. Судя по всему, у него нет больше повода страшиться предстоящей семейной жизни с фотографией жены на столе...

Дверь кабинета открылась. Гиббонс глянул через плечо, ожидая увидеть Иверса, но это был Тоцци.

– Ну и вид у тебя, приятель, – сказал Гиббонс. – Ты что, с крыши свалился?

Тоцци захлопнул дверь. На носу у него была металлическая скобка, закрепленная перекрещивающимися полосками пластыря, и два огромных фингала под глазами – один слегка, припухший. Тоцци мрачно плюхнулся в кресло рядом с Гиббонсом.

Он указал на пустое кресло начальника.

– Ну и где же он?

Гиббонс пожал плечами.

– Задерживается. А ты что тут делаешь? Я думал, что ты сидишь дома.

– Какого черта мне делать дома? Принимать лекарства и валяться в кровати?

Глуховатый голос Тоцци не выражал никаких эмоций, украшенное фингалами и пластырем лицо оставалось непроницаемым.

– Ну... я просто думал, что ты еще плохо себя чувствуешь.

В ответ Тоцци пожал плечами и уставился в окно.

Они замолчали. Зазвонил телефон на столе Иверса, на панели загорелась лампочка. Телефон умолк на середине второго звонка, должно быть, секретарша сняла трубку.

Гиббонс повернулся к Тоцци.

– Что слышно о Валери?

Тоцци кивнул, по-прежнему глядя в окно.

– Я видел ее вчера. Был у нее в больнице. Ненавижу больницы.

– Ты говорил с ней?

– Да.

– И как она?

– Ей уже лучше. Она поправляется.

– Ну и?

– Что «ну и»?

– Ну и как вы с ней? Она все еще злится?

Тоцци снова кивнул.

– В общем-то да.

– Но она все же разговаривала с тобой. Уже неплохо.

– Неплохо... – Тоцци потрогал лицо. – По-моему, ее порадовал мой вид. Теперь мы с ней почти в одинаковом положении.

– По крайней мере, она не отказалась говорить с тобой.

Тоцци кивнул, но мысли его где-то блуждали. Может быть, она послала его к черту и он просто не хочет признаться в этом?

Они снова замолчали. Из-за двери доносилось негромкое постукивание принтера. Гиббонс ждал, что скажет Тоцци. Отчего он такой заторможенный? Наглотался болеутоляющего?

– Что они тебе прописали от боли?

– Перкоден.

– Нагоняет сон?

– Сегодня я не принимал его. Я же за рулем.

– Понятно.

Гиббонс сжал губы и кивнул. У Тоцци депрессия. Вероятно, он все же получил от ворот поворот, но не хочет говорить об этом. Бедняга.

– Черт побери, где его носит? – сказал наконец Тоцци. – Я думал, что он поджидает меня с пушкой в руках, чтобы разрядить ее в мою задницу.

– За что?

– Что значит «за что»? За то, что я завалил расследование. – Глаза Тоцци влажно заблестели. – Девять недель провел у Нэша и ни хрена не нашел. В последний день нам просто повезло. Вот и все. Так он и скажет. Он отстранит меня от оперативной работы, вот увидишь. Отстранит как пить дать.

– Ну, совсем необязательно, – неуверенно возразил Гиббонс. Ему хотелось надеяться на лучшее, хотя он понимал, что Тоцци скорее всего прав.

Снова зазвонил телефон. На этот раз был всего один звонок.

– Подумай сам. Гиб, – сказал Тоцци, – всего за один день мне трижды надавали по заднице. Я же специальный агент ФБР и должен уметь постоять за себя. Каждую неделю я два-три раза занимаюсь айкидо. А что толку? Мне по-прежнему дают по заднице.

Чтобы Тоцци так говорил про айкидо? Дурной знак – по-видимому, у него сильная депрессия. Раньше айкидо для него значило гораздо больше.

– Послушай, Тоц, в первый раз ты имел дело с пятью телохранителями Нэша. Во второй раз с тобой разбирался чемпион мира в тяжелом весе, а его парни буквально висели на тебе. А в третий раз – Иммордино. Ты уже изрядно выдохся и был сильно избит. Чего же ты еще ожидал?

– Да, но мне случалось видеть парней, владеющих айкидо так, что они с легкостью управлялись с пятью мужиками. Не моргнув глазом.

– Черные пояса? А ты кто? Всего-навсего оранжевый пояс. На изучение восточных единоборств уходят годы и годы. Придется еще изрядно попотеть, прежде чем ты научишься чему-то путному. И сможешь не тревожиться за собственную задницу.

Тоцци удивленно поглядел на него.

– А ты откуда знаешь?

– Может, ты и не поверишь, но я обычно слушаю тебя, когда ты морочишь мне голову своими байками про айкидо.

Ну улыбнись же, Тоцци, подумал Гиббонс. Я так стараюсь немного развеселить тебя. Будь хоть раз в жизни человеком, улыбнись.

Дверь распахнулась, и в кабинет влетел Иверс.

– Доброе утро, – поздоровался он с ковром на полу.

Иверс бросил бумаги на стол и уселся в кресло с высокой спинкой. Судебное заседание можно было считать открытым.

– Что вы тут делаете, Тоцци? Я думал, что вы дома. Вид у вас просто чудовищный.

57
{"b":"4811","o":1}