3

Июльское небо в поселке темно. Летит мошкара в золотое окно. Горячий приемник звенит на полу, И смелый Гиллэспи подходит к столу.

От черной педали до твердой судьбы, От шума в начале до ясной трубы, От лирики друга до счастья врага На свете прекрасном всего два шага.

Я жизни своей не люблю, не боюсь, Я с веком своим ни за что не борюсь, Пускай что угодно вокруг говорят, Меня беспокоят, его веселят.

У каждой околицы этой страны На каждой ступеньке, у каждой стены, В недельное время, брюнет иль блондин, Появится дух мой, в двух лицах один.

И просто за смертью, на первых порах, Хотя бы вот так, как развеянный прах, Потомков застав над бумагой с утра, Хоть пылью коснусь дорогого пера.

4

Два всадника скачут в пространстве ночном, Кустарник распался в тумане речном, То дальше, то ближе, за юной тоской Несется во мраке прекрасный покой.

Два всадника скачут, их тени парят. Над сельской дорогой все звезды горят. Копыта стучат по застывшей земле. Мужчина и женщина едут во мгле.

ПРОПЛЫВАЮТ ОБЛАКА

Слышишь ли, слышишь ли ты в роще детское пение, над серебряными деревьями звенящие, звенящие голоса, в сумеречном воздухе пропадающие, затихающие постепенно, В сумеречном воздухе исчезающие небеса?

Блестящие нити дождя переплетаются среди деревьев и негромко шумят, и негромко шумят в белесой траве. Слышишь ли ты голоса, видишь ли ты волосы

с красными гребнями, маленькие ладони, поднятые к мокрой листве?

"Проплывают облака, проплывают облака и гаснут..." это дети поют и поют, черные ветви шумят, голоса взлетают между листьев, между стволов неясных, в сумеречном воздухе их не обнять, не вернуть назад.

Только мокрые листья летят на ветру, спешат из рощи, улетают, словно слышат издали какой-то осенний зов. "Проплывают облака..." - это дети поют ночью, ночью, от травы до вершин всё - биение, всё - дрожание голосов.

Проплывают облака, это жизнь проплывает, проходит, привыкай, привыкай, это смерть мы в себе несем, среди черных ветвей облака с голосами, с любовью... "Проплывают облака..." - это дети поют обо всем.

Слышишь ли, слышишь ли ты в роще детское пение, блестящие нити дождя, переплетаются звенящие голоса, возле узких вершин в новых сумерках, на мгновение видишь сызнова, видишь сызнова угасающие небеса?

Проплывают облака, проплывают, проплывают над рощей, где-то льется вода, только плакать и петь, вдоль осенних

оград, всё рыдать и рыдать, и смотреть всё вверх, быть ребенком

ночью, и смотреть все вверх, только плакать и петь, и не знать утрат.

Где-то льется вода, вдоль осенних оград, вдоль деревьев

неясных, в новых сумерках пенье, только плакать и петь, только листья

сложить. Что-то выше нас. Что-то выше нас проплывает и гаснет, только плакать и петь, только плакать и петь, только жить.

1961

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ РОМАНС

Евгению Рейну, с любовью

Плывет в тоске необьяснимой среди кирпичного надсада ночной кораблик негасимый из Александровского сада, ночной фонарик нелюдимый, на розу желтую похожий, над головой своих любимых, у ног прохожих.

Плывет в тоске необьяснимой пчелиный ход сомнамбул, пьяниц, в ночной столице фотоснимок печально сделал иностранец, и выезжает на Ордынку такси с больными седоками, и мертвецы стоят в обнимку с особняками.

Плывет в тоске необьяснимой певец печальный по столице, стоит у лавки керосинной печальный дворник круглолицый, спешит по улице невзрачной любовник старый и красивый. Полночный поезд новобрачный плывет в тоске необьяснимой.

Плывет во мгле замоскворецкой, пловец в несчастие случайный, блуждает выговор еврейский на желтой лестнице печальной, и от любви до невеселья под Новый Год, под воскресенье, плывет красотка записная, своей тоски не обьясняя.

Плывет в глазах холодный вечер, дрожат снежинки на вагоне, морозный ветер, бледный ветер обтянет красные ладони, и льется мед огней вечерних, и пахнет сладкою халвою, ночной пирог несет сочельник над головою.

Твой Новый Год по темно-синей волне средь моря городского плывет в тоске необьяснимой, как будто жизнь начнется снова, как будто будет свет и слава, удачный день и вдоволь хлеба, как будто жизнь качнется вправо, качнувшись влево.

28 декабря 1961

* * *

Сбегают капли по стеклу как по лицу. Смотри, как взад-вперед, от стен к столу Брожу внутри. Внутри.

Дрожит фитиль. Стекает воск. И отблеск слаб, размыт. Вот так во мне трепещет мозг, покуда дождь шумит.

СОНЕТ

Г.П.

Мы снова проживаем у залива, и проплывают облака над нами, и современный тарахтит Везувий, и оседает пыль по переулкам, и стекла переулков дребезжат. Когда-нибудь и нас засыплет пепел.

Так я хотел бы в этот бедный час приехать на окраину в трамвае, войти в твой дом, и если через сотни лет придет отряд раскапывать наш город, то я хотел бы, чтоб меня нашли оставшимся навек в твоих обьятьях, засыпанного новою золой.

ноябрь 1962

СОНЕТ

Переживи всех. Переживи вновь, Словно они -- снег, Пляшущий снег снов. Переживи углы. Переживи углом. Перевяжи узлы Между добром и злом. Но переживи миг. И переживи век. Переживи крик. Переживи смех.

Переживи стих. Переживи всех.

Т.Р.

Из ваших глаз пустившись в дальний путь, все норовлю - воистину вдали! увидеть вас, хотя назад взглянуть мешает закругление земли.

Нет, выпуклость холмов невелика. Но тут и обрывается пучок, сбегающий с хрустального станка от Ариадны, вкравшейся в зрачок.

И, стало быть, вот так-то, вдалеке, обрывок милый сжав в своей руке, бреду вперед. Должно быть, не судьба нам свидеться - и их соединить, хотя мой путь, верней, моя тропа сужается и переходит в нить.

ФЛАММАРИОН

Одним огнем порождены две длинных тени. Две области поражены тенями теми.

Одна - она бежит отсель сквозь бездорожье за жизнь мою, за колыбель, за царство Божье.

Другая - поспешает вдаль, летит за тучей за жизнь твою, за календарь, за мир грядущий.

Да, этот язычок огня, он род причала: конец дороги для меня, твоей - начало.

Да, станция. Но погляди (мне лестно): не будь ее, моей ладьи, твоя б - ни с места.

Тебя он за грядою туч найдет, окликнет. Чем дальше ты, тем дальше луч и тень - проникнет.