Дворф тоже кивнул, правда с неохотой:

— Согласен.

Гарет Джакс в последний раз взглянул на битву внизу, а потом повел отряд обратно в скалы.

— Посидим там и подождем темноты. Джайр направился было следом, но кто-то схватил его за локоть и удержал. Это был Слантер.

— Заметил, меня он спросить не удосужился, — пробурчал гном и раздраженно прошествовал вперед.

Путешественники забрались в самую середину нагромождения валунов и остались там ждать, пока не стемнеет. Они наскоро перекусили и сидели в угрюмом молчании. Потом Форкер и Гарет Джакс так же молча поднялись и направились вниз по склону — проверить восточный проход. Эдайн Элессдил встал на страже, а Хельт растянулся на усыпанной камнями земле и почти мгновенно заснул. Пару минут Джайр посидел один, но в конце концов встал и подошел к Слантеру, который все время сидел неподвижно и глядел в пустоту перед собой.

— Я тебе очень признателен, — тихо сказал долинец, — за то, что ты для меня сделал. Там, в Клине. Гном даже не повернулся:

— Забудь об этом.

— Но я не могу. Ты уже третий раз спас мне жизнь.

Слантер хрипло хохотнул:

— Что, уже третий?

— Ну да.

— Бр-р-р. А вот в следующий раз меня может рядом не оказаться, мальчик. Что тогда будешь делать? — Даже не знаю, — покачал головой Джайр.

После этого разговор оборвался. Так они и сидели в неуютной тишине — Слантер вызывающе не обращал внимания на долинца. Джайр уже хотел было уйти и оставить гнома в покое, но почему-то остался. Он даже нарочно подсел поближе:

— Он все-таки должен был у тебя спросить.

— Кто? — фыркнул гном. — О чем спросить?

— Гарет Джакс. Спросить у тебя, хочешь ли ты идти с нами к крепости.

И тут Слантер повернулся к Джайру:

— Он и раньше меня как-то не спрашивал. С чего бы теперь?

— Ну, может быть, если бы у тебя…

— Если бы у меня были крылья, я бы уже смотался отсюда! Как птичка! — Гном покраснел от ярости. — И вообще, тебе-то какое дело?

— Мне есть дело.

— До чего? Что я тут, с вами? До этого тебе есть дело? Тогда скажи мне: что я здесь делаю?

Джайр отвел взгляд, но Слантер схватил его за руку и развернул к себе:

— Нет, ты уж смотри на меня! И говори: что я тут делаю? На кой черт мне все это сдалось? Знаешь, где я все это видал?.. И теперь я торчу здесь лишь потому, что свалял дурака и согласился вести тебя в Кальхавен. Только поэтому! Что ты там говорил? Помоги нам пройти мимо черного странника! “Помоги нам добраться до Восточной Земли! Ты ведь можешь, ты — следопыт!” Ха! — Он подался вперед. — И этот твой идиотский сон! Да, мальчик, сон, и не больше! Нет никакого Короля Серебряной реки, и весь этот поход на восток — пустая трата времени! Да, и все равно я здесь! Причем мне нет до этого никакого дела, но, черт возьми, я здесь! — Гном с горечью покачал головой. — И все, между прочим, из-за тебя!

Джайр резко вырвал руку. Он тоже начал сердиться:

— Возможно, и так. Наверное, я виноват, что ты здесь. Только то видение не было сном, Слантер. И не надо говорить, что тебе нет до этого никакого дела. Откуда ты знаешь, а вдруг есть? Вот ты меня называешь — “мальчик”, а сам ведешь себя как дите малое! Слантер опешил:

— Волчонок ты, а не мальчик!

— Называй, как тебе нравится, — вспыхнул Джайр. — Только подумай еще, кто ты сам, хорошо?

— Что ты хочешь сказать?

— Только то, что нельзя постоянно твердить себе, что тебе наплевать на других. Потому что на самом-то деле — не наплевать, Слантер!

Они молча уставились друг на друга. Тьма уже окутала землю, и вокруг стало как-то странно тихо: ветра не было давно, а теперь вдруг замолкли и крики сражения, и барабанная дробь.

— Я что, так тебе не нравлюсь? — наконец спросил Слантер.

Джайр устало вздохнул:

— Да нет. Если хочешь знать, даже наоборот. Гном еще мгновение пристально смотрел на него, потом опустил глаза:

— Ты вот тоже мне нравишься. Я уже говорил как-то: в тебе есть мужество. Иногда ты мне напоминаешь меня самого. В лучшие минуты моей жизни. — Слантер невесело рассмеялся и снова взглянул на долинца. — А теперь слушай, дважды я повторять не стану. Все это не мое. Не моя это битва, понятно? Нравишься ты мне, не нравишься, но, как только представится случай, я сматываюсь. — Пару мгновений он молчал, словно хотел удостовериться, что его слова прозвучали достаточно убедительно, и испытующе поглядел на Джайра. Потом отвернулся. — И уйди сейчас от меня.

Джайр поколебался, не зная, стоит ли продолжать разговор, но в конце концов с неохотой поднялся и пошел прочь. Проходя мимо спящего Хельта, долинец услышал, как тот сонно пробормотал:

— Я говорил, ему не наплевать. Джайр Омсворд с изумлением уставился на кал-лахорнца, потом улыбнулся и пошел дальше.

— Я знаю, — шепнул он уже на ходу.

Ближе к полуночи Гарет Джакс вывел отряд из укрытия. Они поднялись на ту же вершину: внизу, по обеим сторонам осажденных шлюзов, на утесах горели костры гномов — сотни сторожевых огней.

Теперь — вниз. Эльб Форкер пошел впереди. На середине спуска дворф свернул на узенькую тропу, петляющую по теснинам и выступам скал. Словно ночные тени, путешественники пробирались сквозь мрак.

Через час они вышли к внешнему ряду костров вражеского лагеря. Гномов здесь было немного — основные силы скопились у крепости. И костры тут располагались не так близко друг к другу. С этой, южной, стороны Капааля, сразу за рубежами осады, громоздились высоченные скалы, похожие на скрюченные, переломанные пальцы. Они закрывали собой горизонт, но шестеро путников знали, что там, за утесами, начинается край пологих холмов, обрамляющих южные берега Циллиделлана, а дальше к востоку — дремучие леса Если только удастся добраться туда, можно будет спокойно свернуть на север.

Но сначала им нужно подойти достаточно близко к Капаалю, чтобы Хельт мог послать в крепость стрелу с запиской Форкера. Уже решили, что стрелять будет Хельт, потому что, хотя все придумал Эдайн Элессдил, человек с границы был куда сильнее эльфа. Стрелу нужно было пустить с расстояния не ближе чем двести ярдов. Только Хельту такое по силам.

Итак, они продолжали спускаться по склону, пока что благополучно минуя кордоны гномов. Те следили лишь за широкими спусками к лагерю и почти не обращали внимания на узкие тропы, оплетающие поверхность скалы. Вот почему Форкер повел отряд именно так, по уступам и узким тропинкам, хотя это тоже было опасно: в любое мгновение нога могла не найти опоры. Да и случись что, укрытия не отыскать. Путешественники заранее подвязали подошвы кусочками мягкой кожи и зачернили лица углем. Никто не произнес ни слова. Они почти на ощупь пробирались вперед, следя, чтобы ни единый камешек не упал с уступа и не привлек внимания гномов-стражников.

Однако, когда до крепости уже осталось две сотни ярдов, необходимых Хельту, чтобы стрела с посланием долетела до дворфов, вдруг выяснилось, что тут проходит передний рубеж осады. Повсюду пылали сторожевые костры — все пространство за спиной у шестерых друзей освещалось почти как днем. Отряд затаился в зарослях невысокого кустарника. Хельт вытащил из колчана стрелу с уже привязанной к ней запиской Форкера, натянул тетиву и, держа лук наготове, шагнул в темноту. У самого края зарослей — еще на несколько дюжин ярдов вперед — он остановился, встал на одно колено… через мгновение стрела унеслась в ночь.

Тоненький звон тетивы показался путешественникам оглушительным грохотом, но там, в лагере гномов, его, конечно же, не могли услышать. Тем не менее все сжались в своем укрытии и, затаив дыхание, ждали, не послышится ли что-то подозрительное. Но нет. Обошлось. Их не заметили. Вернулся Хельт и коротко кивнул Форкеру: послание доставлено.

Итак — обратно. Через ночь, караулы гномов и отблески света костров. Теперь Эльб Форкер повел отряд на восток, в обход нагромождения вершин-пальцев, к Циллиделлану, вода которого блестела в мягком свете луны. А на той стороне озера, где плотина соединялась с северным склоном гор, на утесах полыхали костры. Гномы заняли скалы над шлюзами и почти весь северный берег. При виде такого скопления огней Джайр Омсворд похолодел. Да сколько же их там, гномов? — в отчаянии думал долинец. Сколько тысяч на одну, пусть хорошо укрепленную, крепость? Много. Пожалуй, даже слишком много. Пламя костров отражалось в воде — красноватая рябь растекалась по зеркальной поверхности, словно кровь.