студентов!
Внезапно из группы студентов выделяется один и
поднимается на фонарь.
Студент. Сограждане, слушайте! (Достает листок, заглядывает в него.) Не
вынесла душа поэта позора мелочных обид!..
Гул в толпе стихает. Полиция от удивления застыла.
Восстал он против мнений света... Один, как прежде, и убит!
В группе студентов: "Шапки долой!"
Квартальный. Господин! Что это вы делаете? Студент. Убит! К чему теперь рыданья, похвал и слез ненужный хор... и жалкий
лепет...
Полицейский засвистел.
Квартальный. Снимайте его с фонаря!
В толпе смятение. Женский голос: "Убили!.."
Студент. Не вы ль сперва так долго гнали...
Свист. Полиция бросается к фонарю. Толпа загудела. Крик в толпе: "Беги!"
Квартальный. Чего глядите! Бери его! Студент. Угас, как светоч, дивный гений!..
Слова студента тонут в гуле толпы.
Его убийца хладнокровно навел удар... Спасенья нет!.. (Скрывается.) Квартальный. Держи его!
Полиция бросается вслед за студентом. Окна квартиры
Пушкина начинают гаснуть. В то же время на другой фонарь
поднимается офицер в армейской форме.
Офицер. Сограждане! То, что мы слышали сейчас, правда! Пушкин умышленно и
обдуманно убит! И этим омерзительным убийством оскорблен весь народ! Квартальный. Замолчать!.. Офицер. Гибель великого гражданина свершилась потому, что в стране
неограниченная власть вручена недостойным лицам, кои обращаются с
народом как с невольниками!..
Полиция засвистела пронзительно во всех концах. В
подворотне возник Ракеев.
Ракеев. Э-ге-ге... Арестовать!
Появились жандармы. Офицер исчезает в толпе, В тот же
момент послышался топот лошадей. Крик в толпе:
"Затопчут!.." Толпа шарахнулась, взревела.
Тесните толпу!
Пространство перед подворотней очистилось. Окна квартиры
Пушкина угасли, а подворотня начала наливаться светом.
Стихло.
И тут из подворотни потекло тихое, печальное пение,
показались первые жандармские офицеры, показались первые
свечи. Темно. Пение постепенно переходит в свист
вьюги.
Ночь. Глухая почтовая станция. Свеча. Огонь в печке.
Смотрительша припала к окошку, что-то пытается
рассмотреть в метели.
За окошком мелькнул свет фонарей, послышались глухие
голоса. Первым входит станционный смотритель с фонарем и
пропускает вперед себя Ракеева и Александра Тургенева.
Смотрительша кланяется.
Ракеев. Есть кто на станции?
Тургенев бросается к огню, греет руки.
Смотритель. Никого нету, ваше высокоблагородие, никого. Ракеев. А это кто? Смотритель. Жена моя, супруга, ваше высокоблагородие. Тургенев. Что это, чай?.. Налейте мне, ради бога, стакан. Ракеев. И мне стакан, только поскорее. Через час дашь лошадей, под возок
тройку и под... это... пару.
Тургенев, обжигаясь, пьет чай.
Смотритель. Тройку-то ведь, ваше... Ракеев. Через час дашь тройку. (Берет стакан, пьет.) Смотритель. Слушаю, слушаю. Ракеев. Мы на час приляжем. Ровно через час... часы-то есть у тебя? Через
час нас будить. Александр Иванович, угодно, час поспим? Тургенев. О да, да, я не чувствую ни рук, ни ног. Ракеев. Ежели будет какой-нибудь проезжий, буди раньше и дай знать жандарму. Смотритель. Понял, понял, слушаю. Ракеев (смотрительше). А тебе, матушка, нечего в окно смотреть, ничего там
любопытного нету. Смотритель. Ничего, ничего... Слушаю. Пожалуйте на чистую половину.
Смотрительша открывает дверь, входит в другую комнату,
зажигает там свечку, возвращается. Ракеев идет в другую
комнату. Тургенев - за ним.
Тургенев. О боже мой!..
Дверь за ними закрывается.
Смотрительша. Кого, кого это они? Смотритель. Ежели ты на улицу выглянешь, я тебя вожжой! Беду с тобой
наживешь! Вот оказия навязалась! И нужно же было им по этому тракту...
Выглянешь, я тебе... Ты с ним не шути! Смотрительша. Чего я там не видела!
Станционный смотритель выходит. Смотрительша тотчас
припадает к окошку.
Наружная дверь открывается, в нее осторожно заглядывает
Пономарев, потом входит.
Пономарев. Легли? Смотрительша. Легли. Пономарев. Давай на пятак, кости замерзли.
Смотрительша наливает стакан водки, подает огурцы.
Пономарев выпивает, закусывает, трет руки.
Давай второй. Смотрительша (наливая). Да что же вы так? Вы бы сели и обогрелись. Пономарев. Обогреешься тут. Смотрительша. А куда путешествуете? Пономарев. Ох вы, бабье племя! Все равно как Ева... (Пьет, дает смотрительше
деньги и уходит.)
Смотрительша набрасывает платок и уже собирается выйти
наружу, как в двери показывается Битков. Он в шубенке,
уши у него под шапкой подвязаны платком.
Битков. Заснули? (Охает, подходит к огню.) Смотрительша. Озябли? Битков. Ты в окно погляди, чего ты спрашиваешь? (Садится, разматывает
платок.) Ты - смотрительша. То-то я сразу вижу. Как звать? Смотрительша. Анна Петровна. Битков. Давай, Петровна, штоф.
Смотрительша подает штоф, хлеб, огурцы. Битков жадно
пьет, снимает шубенку.
Что же это такое, а? Пресвятая богородица... пятьдесят пять верст...
Вот связала! Смотрительша. Кто это связала? Битков. Судьба. (Пьет.) Ведь это рыбий мех, да нешто это мыслимо?.. Смотрительша. Ну, никому! Ну, никому, язык отсохни, никому не скажу! Кого
везете? Битков. Не твое дело, а государственное. Смотрительша. И что же это, вы нигде не отдыхаете? Да ведь замерзнете. Битков. О нас горевать не будут, а ему теперь не холодно. (На цыпочках
подходит к внутренней двери и прислушивается.) Захрапели, это зря. Ведь
сейчас же будить. Смотрительша. Куда везете? Битков. Но, но, но! У меня выпытывать! Это, тетка, не твое дело, это наше
занятие.
Пауза.
В Святые Горы. Как его закопают, ну, тут и мою душу наконец на
покаяние. В отпуск. Его в обитель дальнюю, а меня в отпуск. Ах, сколько
я стихов переучил, будь они неладны... Смотрительша. Что это вы меня мучаете, все непонятное говорите. Битков (выпивает, пьянеет). Да, стихи сочинял... И из-за тех стихов никому
покоя, ни ему, ни начальству, ни мне, рабу божьему, Степану Ильичу... я
ведь за ним всюду... но не было фортуны ему... как ни напишет, мимо
попал, не туда, не те, не такие... Смотрительша. Да неужто казнили его за это? Битков. Ну, ну, ну... Ну что с бабой разговаривать! Ох, дура! Смотрительша. Да что вы ругаетесь? Битков. Да как же тебя не ругать? А впрочем, может быть, ты и не дура...
