– Действительно могу. – Грейс улыбнулась подруге, угадав ее мысли. – Наконец-то я уверилась, что они будут жить, – уверилась отчасти благодаря тебе, твоему здравому смыслу и четким указаниям. Я... кроме тебя и Донато я не могла ни с кем поделиться своими страхами. Знала, что должна преодолеть их сама, но ведь хотелось и поговорить...
– Я тебя понимаю, – мягко сказала Клэр.
– Я только хочу...
– Что?
– Чтобы ты не пострадала из-за этой истории. Он идиот, Клэр, настоящий идиот. Потерял тебя, и я даже не знаю, что теперь делать: стукнуть его как следует или пожалеть.
Грейс и вчера говорила то же самое; поиски уважительных причин для странного поведения Романо перемежались у нее с приступами праведного гнева, и хотя Клэр понимала, что Грейс говорит все это из любви к ней, ничто не помогало скоротать длинное, жаркое воскресенье. Но вот наступил понедельник, и в этот день Клэр улетала из неаполитанского аэропорта сразу после ленча. С Донато она попрощалась утром, когда он уходил в свой офис. С Лоренцо – едва сдерживая слезы – рассталась тоже утром, еще до его уроков. С учителем попрощалась поспешно и коротко – щадя скорее его, чем себя. И вздохнула с облегчением, когда все кончилось.
– Я буду готова, как только скажешь, – предупредила Грейс, – а твои чемоданы шофер уже уложил в багажник моей машины.
Они допивали третью чашку кофе, завершавшего неторопливый завтрак. Другие домочадцы давно разошлись по своим делам.
– Хорошо. Пожалуй, пойду попрощаюсь с Бенито, он никогда мне не простит, если я этого не сделаю, – сказала Клэр совершенно серьезно, и Грейс кивнула.
– Правильно. Он знает, что ты уезжаешь, и все последние дни сам не свой.
Попугай сидел на жердочке в своей клетке, в гостиной, отведенной Лоренцо. Пока Клэр шла от двери к его клетке, Бенито угрюмо смотрел на нее, как-то недовольно склонив голову. Экзотические перья казались еще ярче при свете солнечного утра.
– Привет, старина, – сказала Клэр. Подойдя к клетке, она стала гладить шелковистые перья, приговаривая: – Ты же знаешь: я не хочу уезжать, но у меня нет выхода. Ты ведь понимаешь, правда?
– Бенито – славный старикан, – печально произнес попугай. – Клэр и Романо. Романо и Клэр, а?
Неужели он догадывается? – подумала Клэр. С одной стороны, это невозможно, с другой – черные круглые глаза птицы смотрят с таким пониманием...
– Я бы хотела, чтобы Клэр и Романо были вместе, – ответила девушка, – правда, хотела бы. Но боюсь, на этот раз ты ошибся.
– Ошибся, ошибся, – сказал Бенито так печально, так по-человечески, что Клэр невольно улыбнулась. Все-таки он смешной старый прохвост, подумала она, я буду скучать по нему. Впрочем, мне будет всех недоставать.
Она посмотрела за окно, под которым красовался сад. Листва на деревьях уже сверкала в солнечном свете. На ярко-голубом небе не было видно ни облачка. Пахло травой только что подстриженной лужайки. Этот праздник цвета, света и тепла был полной противоположностью тому, что ожидало ее дома.
– Ты готова?
Клэр и не слышала, как подруга подошла сзади. Девушка поспешно изобразила на лице бодрую улыбку, отвернувшись от окна и прогнав тайные мысли.
– Да, готова. – Погладив птицу в последний раз, она поспешила вслед за Грейс.
В этот день аэропорт Неаполя походил на все прочие аэропорты мира: в нем царили привычные шум и суматоха. Взад и вперед сновали пассажиры – одни прилетали, другие улетали.
Пока машина везла ее из усадьбы в аэропорт, Клэр пребывала в каком-то трансе. В том же состоянии она регистрировала билет, а потом выслушала сообщение, что вылет несколько откладывается.
– Грейс, ты можешь уехать домой, я серьезно говорю, – принялась убеждать подругу Клэр. Конечно же, Грейс беспокоится о детях... – Ты знаешь, как эти отсрочки тянутся иногда. Со мной будет все в порядке, у меня с собой хорошая книжка. А задерживая тебя, я нервничаю.
– Отстань, – упрямо повторила Грейс.
– Грейс, ну правда, – продолжала настаивать Клэр. Но вдруг глаза ее подруги остановились на одной точке, и Клэр невольно повернулась в ту же сторону. В нескольких шагах от них стоял Романо. Черная шелковая рубашка и черные джинсы подчеркивали стройность и гибкость его спортивной фигуры. У Клэр перехватило дыхание.
– Романо! – воскликнула Грейс, пришедшая в себя первой. – Что ты делаешь здесь, черт побери? – Ее обычно мягкий голос был сейчас резким.
– Мне кажется, причина очевидна, – он улыбнулся. – Приехал попрощаться с Клэр.
– Ты хочешь... – в голосе Грейс было возмущение и недоверие. – Не может быть.
– Что ты увидела странного в том, что один человек хочет проводить другого? – вкрадчиво спросил Романо. Потом поднял руку, останавливая Грейс. – Я знаю, что вы с Клэр подруги. Но Клэр взрослая девушка, и есть нечто такое, что касается только нас двоих.
Значит, он приехал не для того, чтобы попросить ее остаться. Клэр не отрываясь смотрела на этого высокого, темноволосого мужчину, а сердце больно стучало в груди. Он приехал, чтобы проститься с ней. Зачем он устроил ей эту пытку?
– Вас двоих? – чеканя слова, повторила Грейс. – Прости, Романо, но я другого мнения.
– Ну что ж... Однако, хочешь ты или нет, я должен поговорить с Клэр, причем наедине.
Ситуация становилась неприятной. Клэр положила руку на плечо подруги.
– Все в порядке, Грейс, я с ним поговорю. Ничего страшного, правда...
– Я вижу, что ничего страшного. – В голосе подруги, однако, звучала тревога. – Ты думаешь, мне можно уехать?
– Так будет лучше. А я позвоню тебе, как только окажусь дома. Малыши тебя ждут, не следует оставлять их надолго.
– О'кей.
Целую минуту подруги стояли обнявшись.
Глаза Грейс увлажнились.
– Не смей, слышишь, не смей ее снова расстраивать, – сказала она шипящим шепотом, повернувшись к Романо, который удивленно вскинул брови. Ответить он не успел: Грейс ушла, как-то странно сутулясь и опустив голову.
– Мне кажется, Грейс немного свихнулась на почве материнства, – проговорил Романо низким, глубоким голосом.
Клэр приготовила речь в защиту подруги, но поперхнулась, увидев странное, печальное выражение на этом обычно жестком лице. Он явно нервничал. Клэр как во сне двинулась вслед за Романо, который повел ее, взяв за руку, в тихий угол. Она рухнула на стул, потому что ноги ее больше не держали.
– Принести тебе кофе? – спросил итальянец. Теперь, оставшись с ней наедине, он, качалось, жалел, что она уезжает. Клэр медленно покачала головой, не в силах говорить. Ею владело единственное желание – покончить со всем этим, и поскорее. И ей совсем не хотелось, чтобы он запомнил ее плачущей, цепляющейся за него. Но она чувствовала, что вот-вот расплачется.
– Спасибо, не надо. Может, ты скажешь мне то, что собирался сказать, и уйдешь? – спросила Клэр.
Только белое как полотно лицо выдавало ее волнение.
– Клэр. – Он резко остановился, потом сел на стул напротив и взял обе ее руки в свои. Лицо его выражало отчаяние. – Не знаю, возможно, мне не стоило сюда приходить. Я в полной растерянности. Но... но не могу позволить тебе улететь из Италии... уйти из моей жизни, так и не услышав правды. Не знаю, станет ли нам от этого легче или еще тяжелее, теперь я уже ничего не знаю. Однако... я должен объяснить.
– Что именно? – Ее пугало выражение его лица.
– Ты считаешь, что я любил Бьянку и до сих пор ее люблю. Думаешь, что у нас был идеальный брак. – Он вздохнул. – Клэр, моя женитьба была самым мрачным кошмаром... наяву. Это были дни, недели, месяцы бесконечной пытки, – сказал он горько. – Бывали минуты, когда я думал, что схожу с ума. Я смотрел на других людей и спрашивал себя: почему у них все так хорошо, а у меня все так плохо?
– Романо, – Клэр смотрела на него, не веря своим ушам, – я не понимаю...
– Я тоже так и не понял всего до конца. – Он покачал головой. Потом сделал глубокий вдох прежде чем продолжить, отпустил руки Клэр, повернулся на стуле и долго смотрел в пол. – Но, видимо, мне лучше начать рассказ с самого начала... Про свое детство я уже рассказывал. Ты уже знаешь, что семья, где рос Донато, стала моей семьей. В юности мы наслаждались с ним жизнью. Точнее говоря, не отказывали себе в удовольствиях. – Он говорил глухим голосом, который приводил Клэр в дрожь. – А Бьянка была сестренкой, правильно? Сестренкой Донато. Никем больше. Однако ей исполнилось пятнадцать, потом шестнадцать, и я стал понимать, что она испытывает ко мне вовсе не родственную любовь. К тому же она умела управлять людьми, манипулировать. Потом, позже, я догадался, что это у нее болезнь. В общем, она просто хотела меня. Я пытался объяснить ей как можно мягче, что не испытываю к ней никаких чувств. Не помогло. Я перестал бывать в Каса Понтина. Я думал: со временем она что-то поймет, может быть, влюбится в кого-то еще...
