За основу был взят индианаполисский вариант, только разыгрывался он в более крупном масштабе: Сан-Франциско семидесятых годов, с его вольными нравами, предоставлял гораздо больше возможностей для вербовки юных искателей приключений.

«Храм» вскоре стал обращать на себя внимание: на многолюдных шумных сборищах Джонс одновременно клеймил грешников и исцелял больных. По воскресным дням там яблоку негде было упасть. «Храм» с небывалым размахом занялся благотворительностью, устраива бесплатные обеды, открывая приюты для бездомных, которые затем отрабатывали свой хлеб, трудясь на пользу «Храма». Джонс открыл бесплатную поликлинику, где делали рентген, лечили венерические заболевания и брали анализ крови на выявление малокровия. Открыл он и больницу для наркоманов, а также наладил попечительство о детях и престарелых.

Неутомимый Джонс внедрился в районную администрацию, свел знакомство с политиками, активно занимался общественной работой, вел занятия в вечерней школе, по ходу дела набирая все новых и новых последователей. Как и прежде, повсюду расклеивались весьма лестные для «Отца» плакаты. На одном плакате его именовали «пророком, учителем и государственным деятелем», уверяя, что он «обладает даром ясновидения и спасает всех, кто к нему обращается», и даже «чудесным образом» исцеляет от рака. Листовки заманивали в «Храм» новичков, обещая хор в 185 голосов и бесплатный банкет.

Если говорить о денежных доходах Джонса, то он жил на широкую ногу и разъезжал с шиком, всегда в окружении помощников и телохранителей. Политическая его карьера тоже шла в гору: все политики и журналисты отмечали активнейшее участие его церкви в программах социальной помощи и хвалили его кипучую христианско-просветительскую деятельность. Разумеется, от таких заметок росло число новообращенных и пожертвований.

Джонс сосредоточивал в своих руках власть, как мелкий чиновник районного масштаба, вознамерившийся стать мэром. По его указке то и дело затевались массовые кампании по сбору подписей, а многотысячные толпы отряжались на участие в какой-нибудь демонстрации протеста или в политическом митинге. Кандидаты на государственные посты выстраивались в очередь, чтобы заручиться его поддержкой. В 1976 году во время предвыборной президентской кампании ему наносили визит видные политические деятели, у него даже был неофициальный обед с Розалин Картер, женой кандидата от демократической партии. Учитывая сферу его влияния, ему предложили возглавить местное отделение Национальной ассоциации по улучшению жизни цветного населения – этому назначению способствовало письмо, подписанное всеми прихожанами его «Храма». Он приглашал на свои службы репортеров – чтобы они познали «радость»; он делал щедрые взносы в различные журналистские фонды. Он свел знакомство с Карлтоном Гудлетом, известным негритянским издателем, чья газета «Сан-репортер» назвала Джонса самым популярным политическим деятелем.

В прессе постоянно приводились высказывания Джонса о насущных проблемах городской жизни. За общественную работу его чествовали и награждали. После очередной кампании по сбору подписей, проведенной его «Храмом», Джонса назначили членом комиссии по жилищному строительству; он вскоре её возглавил благодаря мощной поддержке прихожан, которые могли продвинуть любое начинание и захлопать любой возглас протеста.

«Этот парень просто не может сделать ничего плохого», – так отзывался о Джонсе некий газетчик.

Но душевное состояние Джима Джонса оставляло желать лучшего. За глянцевым рекламным образом – за аплодисментами, наградами, высокими назначениями – проглядывало что-то нечистое. Как ни странно, все темные истории сохранялись в тайне, пока не стало слишком поздно.

О сексуальной необузданности Джонса поговаривали всегда. Будучи бисексуалом, он хвастался перед дружками, что даже после перемены нескольких партнеров испытывал потребность мастурбировать и делал это не менее десяти раз на дню. Свой интерес к мужчинам он, правда, не афишировал и по вечерам отправлялся в Хайт-Эшбери или в южную часть города за «новобранцами» из числа юных бродяг, приехавших в Сан-Франциско ловить птицу удачи. Джонс с легкостью менял личины: то он, нанюхавшись кокаина, снимает голубого в ночном кинозале (за это его арестовали было в 1973 году, но тотчас же отпустили за недостатком улик), то громогласно клеймит со своей кафедры сексуальную распущенность современной молодежи.

Джонс требовал от своих последователей воздержания – хотя сам, по слухам, устроил настоящий гарем из прихожанок, причем только из белых, – и всячески старался ослабить в своей общине семейные узы. Вовсе запретить брак он, конечно, не смог. Зато можно было попытаться отделить детей от родителей, что он и проделывал. Ведь если узы внутри семьи ослаблены, легче завладеть имуществом отдельных ее членов. И случалось даже, что все, чем владела семья, постепенно отписывалось «Храму».

Легче всего под влияние Джонса подпадали молодые люди, образованные, восприимчивые и при этом имеющие доступ к родительским деньгам. Как и все прочие организаторы сект, он делал ставку на юношеский идеализм. Новообращенные шли гуртом. А угодив в загон, оказывались внутри мощной организации, где не было места случайностям, где все человеческие чувства, мысли, действия подлежали строгому контролю.

Службы в «Храме» теперь все больше походили на театрализованные представления, напоминая отчасти гастроль бродячего проповедника, отчасти политический митинг, а подсвеченный алтарь был скорее декорацией, на фоне которой разыгрывал свою роль Джонс: отекшее от пьянства и наркотиков, лоснящееся потом лицо, глаза скрыты за темными летчицкими очками, крашеная черная челка липнет ко лбу, красные одежды развеваются, в одной руке микрофон, в другой – Библия… Карикатурный персонаж – и ничего более. Но для своей паствы он был Богом.

Джонс нанял театрального гримера, который пудрил ему лицо, подрумянивал щеки и даже подрисовывал черные бачки, чтобы придать сходство с Элвисом Пресли. Джонс платил мошенникам, которые разыгрывали исцеленных, и нанимал актеров на роль одержимых бесами, которых Джонс победно изгонял.

Тайные осведомители, которые прежде поставляли Джонсу компрометирующую информацию для обличений с кафедры, теперь заводили досье на сотни прихожан: туда заносились все сведения о характере, привычках, ну и, конечно, о доходах человека (чтобы раздобыть все эти сведения, агенты не гнушались и обыском, разумеется тайным).

Джонс хорошо знал, как сильна власть, основанна на коллективном страхе. Он учредил при «Храме» следственную комиссию, призванную выслушивать и разбирать жалобы; на деле же шпионы, заседавшие в ней, строчили доносы на недовольных. В конце недели в обязательном порядке проводились сеансы «очищения», которые тянулись невыносимо долго, пока у людей не темнело в глазах от усталости. На этих собраниях зловещие подручные Джонса били смутьянов палками. При этом истязаемые должны были кричать: «Спасибо, Отец!»

Со временем разговоры о преследовании и мученичестве стали повторяться все чаще. Привыкший по ходу дела изобретать все новые ходы в собственном богословии, Джонс выдвинул новую теорию – «перемещение», по которой всем членам его церкви суждено одновременно принять смерть и перенестись на другую планету, где вместе со своим пастырем они будут вкушать вечное блаженство. Тогда же Джонс, которого надлежало называть не иначе как «Отец» или «Папа», начал заносить в особый список тех, кто, по его мнению, без особого энтузиазма откликался на призыв умереть со всеми заодно. Уличенных он, по обыкновению, гневно обличал с кафедры: «Тем, кого я сейчас назвал, нельзя доверять!» По его словам, эти люди были еще не готовы умереть «за дело».