Джинни Миллз, которая в конце концов откололась от джонсовской паствы, в своей книге «Шесть лет с Богом» вспоминает, как Отец исподволь заставлял своих подопечных смириться с мыслью о коллективной смерти. «Давайте сейчас проголосуем, чтобы я мог убедиться в вашей верности». И, стоя у алтаря, распинался о том, что наша жизнь – «тоска». «Многие ли из вас, – вопрошал он затем, – готовы отдать жизнь за то, чтобы оградить церковь от грозящего ей позора?»
Предательства можно ждать с любой стороны, говорил он и подчеркивал, что «Народный храм» – это единая семья. И защитить семью от деспотизма может только Отец. Возобновились разговоры о поисках нового убежища. В середине семидесятых Джонс начал усиленную кампанию по сбору средств для перенесения «Храма» в надежное убежище, сродни некой социалистической утопии, где можно не опасаться предательства и грядущей ядерной катастрофы.
Странно, но всю эту сумятицу подчас противоречивых идей последователи Джонса принимали как должное, беспечно повтор друг за другом: «Папе видней».
К 1977 году, когда местные средства массовой информации вслед за Джонсом повторяли, что «Народный храм» объединил 20 000 человек – а на деле их было менее 3000, – у «Папы» начались неприятности. Впервые некоторые его последователи, недовольные избиениями и унижениями членов церкви, а также встревоженные все более мрачными мессианскими фантазиями самого Джонса, стали потихоньку отходить от церкви. Поначалу они были одиноки, зачастую стыдясь того, что так легковерно отдали все секте. Но затем отступники стали разыскивать друг друга, чтобы обменяться впечатлениями. Было решено сделать публичное заявление, что власть Джонса над большинством его последователей держится на запугивании, обмане и мошенничестве.
Среди отделившихся была одна супружеская пара (оба белые) – Элмер и Деанна Миртл, они вместе со своими пятью детьми были прихожанами «Народного храма» с 1969 по 1975 год. Деанна Миртл раньше принадлежала к церкви Адвентистов седьмого дня, муж ее был борцом за гражданские права и участвовал в маршах Кинга в Селме. Они пришли в «Народный храм» потому, что оба верили в так называемый апостольский социализм, и перевели на имя Джонса все свои сбережения, а также недвижимость на сумму 50 000 долларов. Как и другие прихожане, подчиняясь странным требованиям Джонса, они поставили свою подпись под текстом ложной «повинной», но сбежали, как только поняли, что Джонс не шутя призывал к массовому самоубийству. Миртлы настолько серьезно решили покончить со своим прошлым, что даже сменили имя и фамилию и стали зваться Эл и Джинни Милс.
Они показали под присягой, что Джим Джонс имел «странную власть» над своими людьми, одним из источников которой они считали «чувства страха и вины, обостренные предельным переутомлением» во время всенощных бдений и служб «очищения». «Наказания были оправданными в наших глазах, потому что мы верили, что Джонс – Бог и не может сделать ничего плохого, – писала, оглядываясь на прошлое, Джинни Милс. – И мы искренне верили, что он всегда будет думать о нас».
После ухода из «Храма» не только Милсы, но и другие стали получать анонимные письма с угрозами, а домой к ним зачастили делегаты с требованием вернуться. К некоторым отступникам просто врывались в дом, избивали и грабили.
Но у Джонса всегда было в запасе сильное средство – он умело манипулировал общественным мнением. Отступникам пришлось создать инициативную группу «Товарищи по несчастью». Вместе с родственниками последователей Джонса, считавших, что их близкие стали заложниками опасной секты, они попытались высказаться публично, но их никто не стал слушать: такая, например, газета, как «Сан-Франциско кроникл», в которой из года в год печатались восторженные отзывы о Джиме Джонсе, достойнейшем общественном деятеле, была явно не склонна признавать свою прежнюю восторженность всего лишь данью рекламному бизнесу. И все же они сумели привлечь внимание одного репортера по имени Маршалл Килдруфф, собиравшего материал дл статьи о «Народном храме» для журнала «Нью уэст». Килдруфф стал выяснять, что скрывается за столь привлекательным для обывател фасадом, возведенным Джонсом, и обнаружил, что «Храм» зиждется на обмане, запугивании, принуждении – именно поэтому Джонсу удавалось держать в повиновении столько людей.
Нетрудно было угадать, что за этим последует. Как только Джонсу донесли о готовящейся статье, прихожане «Храма» завалили редакцию письмами в поддержку Джонса, а в здание редакции ночью проникли воры и выкрали черновик статьи Килдруффа. Тем не менее в августе 1977 года в журнале был напечатан разоблачительный материал, где Джонса обвиняли в мошенничестве, растлении малолетних, оскорблении словом и действием, а также в преступном вымогательстве якобы на нужды «Народного храма». Статья произвела сенсацию. Спуст две недели напуганные представители городских властей облегченно вздохнули, получив от Джима Джонса письмо с отказом от занимаемой должности в Комиссии по жилищному строительству. На почтовом штемпеле значилось: «Кооперативная республика Гайана».
Джонс уехал из города как всегда вовремя, на шаг опередив шерифа. Очередная кампания по сбору средств для создани социалистической коммуны подальше от любопытных глаз, там, где его власть была бы абсолютной, увенчалась беспрецедентным успехом. На строительство нового мира по собственному плану Джонс получил свыше миллиона долларов. Исследовав и забраковав предложенные участки в Кении и на Кубе, Джонс остановил свой выбор на такой точке земли, которую не всякий и отыщет на карте. Гайана, бывша британская колония, расположена на атлантическом побережье Южной Америки как раз между Венесуэлой и Бразилией. Правительство Гайаны, представленное в основном чернокожими марксистами, по достоинству оценило пропагандистское значение бегства целой группы американцев, в большинстве своем чернокожих, от империалистической тирании США. К тому же у главы переселенцев была куча денег, которыми он сорил направо и налево.
«Народный храм» в Гайане станет сельскохозяйственной миссией», – заявлял Джонс на первых порах (пока прежний рекламный имидж еще работал на него). Перед миссией была поставлена цель – производить как можно больше сельскохозяйственной продукции, чтобы накормить голодающих. Осуществлять надзор над делами колонии должен был родной сын Марселины и Джима Джонсов – Стивен, которому к тому времени исполнилось семнадцать лет. В 1977 году Стивен возглавил первую группу переселенцев из пятидесяти человек, прибывших в новую социалистическую утопию в непроходимых тропических лесах. Им предстояло обживать участок земли в 3800 акров в непроходимых джунглях на северо-западе страны, у самой венесуэльской границы, причем до ближайшего населенного пункта – столичного города Джорджтауна – было 150 миль. Долгие месяцы люди работали от зари до зари, вырубали кустарник, валили деревья, расчищали участки земли, пахали, сеяли, строили крытые жестью сооружения, которым предстояло стать бараками для жилья, для отдыха, а также складскими помещениями будущего примитивного поселка, который сначала назывался «Джонстаунска сельскохозяйственная и медицинская миссия», а затем просто – Джонстаун.
В последующие месяцы к поселенцам прибыло пополнение – не были забыты и «возмутители спокойствия», которые, по мнению Джонса, нуждались в наглядном примере для перевоспитания. Среди первых поселенцев были сотни пожилых людей.
В последние месяцы 1977 года – часто втайне от родных и знакомых – большая часть сан-францисского прихода «Народного храма» готовилась присоединиться к своим собратьям в Джонстауне. К концу года, когда обличения, начатые журналом «Нью уэст», стали обрастать все более зловещими подробностями, вся община благополучно переместилась из Сан-Франциско в отдаленный, затерянный в глуши рабочий лагерь в Гайане. В начале следующего, 1978 года даже газета «Сан-Франциско кроникл», некогда превозносившая Джонса, вдруг прозрела и в довольно резкой форме представила своим читателям Джонстаун как заставу в джунглях, где преподобный Джим Джонс руководит публичными экзекуциями, держит пятьдесят вооруженных охранников и готовит своих приверженцев – а их тысяча сто человек – к массовому самоубийству.
