Всю дорогу миссис Бейкер никому не давала даже слово вставить, но, как только их с мужем высадили у порога их дома и Джед пообещал, что пригонит их машину, когда его механик разберется с неполадкой, атмосфера в салоне накалилась до предела.

Выехав за пределы городка, они оказались в кромешной тьме; небо освещалось лишь тонким месяцем и мириадами мигающих звезд, словно толстое бархатное одеяло, закутавшее землю в угольно-черные тени.

Когда тишина стала такой оглушающей, что Генриетта оказалась не в силах ее больше выносить, она заставила себя произнести:

– Это был замечательный вечер, Джед. Насколько я поняла, вы каждый год организуете подобные мероприятия для жителей городка и своих друзей?

– Да. – Односложный ответ не предполагал продолжения беседы, и Генриетта твердо решила не предпринимать больше усилий, чтобы разрядить наэлектризованную атмосферу.

Уходя из дома, она оставила свет в нескольких окнах, чтобы не заблудиться в темноте по возвращении, и, когда машина плавно затормозила у крыльца, Генриетта приготовилась коротко поблагодарить Джеда за помощь и скрыться в дверях, но в этот момент он в очередной раз ее удивил.

– Мне очень жаль, Генриетта. Черт, по-моему, я все время вам это говорю, да? – мягко произнес он, заглушая мотор, и они оказались в полной тишине. – И тем не менее это правда!

– Вам жаль? – Она повернулась к нему, но различила в темноте лишь его профиль. – Я не понимаю, – осторожно сказала она.

– Вы были со мной откровенны сегодня, и я это ценю… – (Нет-нет, не надо, чуть не закричала Генриетта, благодаря темноту, которая скрыла ее румянец.) – Но когда вы спросили о моем детстве… Просто это тема, которую я не обсуждаю, – бесстрастно проговорил он.

– Да, я понимаю. – Она дрожала от напряжения и не знала, что сказать.

– С детством и отрочеством у меня связано много неприятных воспоминаний, – продолжал Джед, и впервые у него в голосе прозвучала горечь. – Отчасти поэтому я предпочитаю проводить в Фотрингеме как можно меньше времени. Я вернулся в этот раз в ноябре, потому что закончил работу в Америке раньше, чем предполагал. Ну, и потом, Рождество и традиции, которые надо поддерживать… Мне показалось, будет проще приехать пораньше. И все-таки обстоятельства сложились не так, как я планировал. – Он повернулся к Генриетте и с суховатой улыбкой указал на свою ногу.

– Да уж. – Она кивнула в знак согласия, но решительно не знала, что говорить дальше, и быстро начала шарить в сумочке в поисках ключа. – Мне пора идти, Мерфи будет волноваться…

– Вы очень милы, знаете? – Теперь голос у него был хрипловатым, а темнота в салоне – теплой и обволакивающей. Он улыбался своей завораживающей улыбкой, от которой в уголках его глаз собирались мягкие лучики.

Это надо остановить. Она знала, чего он хочет, – его желание дрожало между ними как живое существо, заставляя ее сердце биться сильнее, а кровь – бежать с удвоенной силой. Но это не должно произойти. Ей нельзя начинать отношения – серьезные или нет – ни с кем, и тем более с Джедом Винсентом. Он прожует ее и выплюнет, даже не заметив. Но в этот момент он наклонился к ней, хрипло прошептав ее имя.

Генриетта задрожала, ощутив прикосновение его губ, и его теплый, чувственный аромат окружил ее, отравляя сознание. Он умел целовать, заботясь прежде всего об ее удовольствии. Но Мелвин тоже умел целовать и поначалу так же околдовал ее нежностью.

Эта мысль пришла ниоткуда, но поразила Генриетту с такой силой, что девушка отшатнулась и прижалась к дверце машины. От неожиданности Джед зарычал: «Какого…»

– Извините, правда, но я не хочу. – Она рванула на себя дверную ручку и почти выпала наружу, с трудом удержавшись на ногах.

– Генриетта, Бога ради, послушай… – Он вышел из машины вслед за ней. – Я не собираюсь делать тебе больно или принуждать к чему-то, что тебе не нравится. Это был просто прощальный поцелуй.

– Не нужны мне прощальные поцелуи, разве не видно? – задыхаясь, ответила она, отчаянно борясь с приступом паники. – Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое, вот и все! Я приехала на мельницу, чтобы быть в одиночестве!

– Хорошо-хорошо. – Джед выставил перед собой руки и отступил на шаг. – Я все понял.

– Я серьезно. – Она видела перед собой не Джеда Винсента, а высокого, ослепительно красивого мужчину с длинными волосами и сверкающими глазами; глазами, которые могли превращаться в острое, как бритва, оружие, обладающее силой ввергать ее в панический ужас. Мелвин был подобен ртути – изменчивый, блестящий и взрывоопасный гений, чьи капризы несли в себе темную, разрушающую, но колдовскую и гипнотизирующую энергию. И меньше всего Генриетте хотелось снова с кем-то сблизиться, даже на расстояние поцелуя. Если крепко держать оборону и широко раскрыть глаза, то можно избежать боли. Все действительно очень просто.

– Я знаю, что вы говорите серьезно, Генриетта. – Лицо Джеда не выражало ничего, кроме космического холода.

– Моя жизнь меня вполне устраивает, – дрожащим голосом сказала Генриетта, отступая к тяжелой дубовой двери. – У меня есть работа и Мерфи, и больше мне ничего не надо. Спасибо за вечер, – добавила она, лихорадочно шаря ключом в замочной скважине. Наконец ей удалось открыть дверь. – Спокойной ночи.

Она так и не узнала, ответил он или нет, потому что уже вбежала в маленькую, облицованную камнем прихожую и захлопнула за собой дверь. Мерфи прыгал вокруг нее, в восторге приветствуя хозяйку, но она, бессильно прислонившись к деревянной двери, не чувствовала ничего, кроме бешеного стука собственного сердца.

– О, Мерфи… – простонала она, и гигантская овчарка насторожила уши, а потом и сама тихонько завыла. – Почему я вела себя так, глупо? Отбивалась, как разъяренная девственница, сражающаяся за свою честь… Я ведь была замужем, и он это знает…

Тяжелый вздох Мерфи выражал сочувствие, понимание и полное бессилие.

– Что ж, вот и все. – Она смотрела в преданные собачьи глаза, безнадежно качая головой. – Я ненавижу мужчин, Мерфи, – проговорила она, будто споря сама с собой. – Нет, правда, я их всех ненавижу. – А потом Генриетта отправилась на кухню и занялась приготовлением подстилки для Мерфи, не забыв снабдить его на ночь большим печеньем в виде косточки.

Погода на Новый год стояла очень мягкая, и весна пришла рано, наполнив воздух благоуханием цветущих деревьев, ароматом примул и легкой снежной поземкой. В апреле ожила река, и все это вместе представляло собой отличный фон для пейзажей Генриетты.

Ее студия располагалась в пристройке к мельнице. Огромные окна, протянувшиеся вдоль стены, делали флигель идеальным местом для рисования. Генриетта распорядилась о доставке электрического гончарного круга, запаса глины и гипса и печи для обжига. Ей очень, очень повезло. Так думала Генриетта свежим апрельским утром, стоя у огромного окна и глядя на луга с белыми овцами вдалеке, казавшимися крошечными белыми точками. Вокруг мельницы вся земля была усеяна цветами, и Генриетта, гуляя по полю с холстом и красками в руках, часто ощущала себя дамой эпохи короля Эдуарда.

Да, ей повезло. Она резко кивнула головой при этой мысли. И ей дела нет до того, что Джед Винсент с самого Рождества не навещал мельницу. Абсолютно. Ни капельки.

Она обернулась и посмотрела на сумку и чемодан, притулившиеся возле двери. Ее керамика и картины уже перекочевали в Лондон благодаря брату, который прислал за ними свой грузовик, и теперь на выставке ее работ, начинавшейся на следующий день, не хватало только ее собственного присутствия. Дэвид предоставил в ее распоряжение крохотную комнатушку у себя дома. Конечно, нелегко будет разместиться там вместе с Мерфи, но семья брата обожает гигантскую овчарку, так что дети и Сара, жена Дэвида, составят собаке компанию, пока Генриетта будет занята на выставке.

– Пойдем, Мерфи, пора в путь. – Девушка погладила бархатные уши, подобрала сумку и чемодан и вдвоем с овчаркой направилась к выходу.