Выключив телефон, она сняла очки и протянула ему руку.

- Это действительно непредвиденное обстоятельство. Прощайте. Дорогу найдете?

- Потерпите минутку. - Он вдруг выбросил перед собой левую руку, сжатую в кулак, и, глядя в одну точку, медленно разжал пальцы. Лицо его вспотело. - Видите?

Последнее слово он произнес шепотом.

Девушка не отрывала взгляда от его ладони, на которой будто что-то шевельнулось... нет, показалось: ладонь была пуста.

- В следующий раз получится, - сказала она - скорее с сочувствием, чем с насмешкой.

Он покачал головой.

- Следующего раза не будет. Помогите мне открыть бочку, - попросил он. - Не таскать же мне все это добро в сумке.

- Извините. - Она снова надела очки. - Конечно. И кстати, вы обещали рассказать, как узнали мое настоящее имя.

С усилием подняв вверх три рукоятки, они сняли крышку с бочки, наполненной - но не доверху - ярко-желтой краской. Содержимое сумки пистолет, обоймы, гильзы - он высыпал в бочку.

- Машину не хотите проверить, Анюта?

- Конечно, - уже смущенно сказала она. - Спасибо.

Они тщательно обследовали машину, но нашли только одну гильзу. Она заметила, как он быстро провел рукой под панелью, и насторожилась.

- Скажите своим профессионалам, - проговорил он с нескрываемым удовлетворением, - что иногда выходящие на задание машины полезно снабжать радиомаяками.

- А зачем? - Она вылезла из машины и бросила гильзу в бочку.

Промахнулась. Пришлось искать гильзу в траве.

- У меня же телефон... - Она обернулась к нему. - Что за глупости!

Держа пистолет в левой руке, он вытащил у нее из кармана телефон и бросил в бочку.

- Теперь, пожалуйста, разденьтесь, - деловито приказал он. - И не тяните - времени мало.

- Но вы же понимаете, что...

Он вздохнул.

- Пока я буду говорить, вы раздевайтесь, пожалуйста. Где-то я читал, что дневной запас слов у женщины превышает двенадцать тысяч. У мужчины - не более двух с половиной тысяч. Бюстгальтер и трусики тоже. Амулет можете оставить. Не хотите же вы сейчас истратить весь свой дневной лексический запас? У вас менструация?

- Тоже снять?

- Нет, это даже к лучшему: краска не сразу попадет в органы малого таза.

- Краска? - Она сняла очки - руки ее дрожали. - Вы маньяк.

- Вещи и очки туда же. Ну же!

Она неловко вскарабкалась на край бочки, спустила ноги внутрь. Наконец спрыгнула. Бочка слегка покачнулась.

- Присядьте.

Голова ее скрылась в бочке.

- Спасибо. - Не выпуская пистолета из левой руки, он подхватил правой крышку и ребром поставил ее на борт бочки. - А вы сентиментальны. Что ж, у хорошего командира все подчиненные должны быть чуточку сентиментальны: таких легче посылать на бессмысленную смерть.

Девушка вдруг встала. Тело ее до подбородка было покрыто ровным слоем ярко-желтой краски.

- Это за девочку? - спросила она севшим до хрипоты голосом. - Я ничего не знала... У меня нет командиров. И вы просто случайно угадали мое имя. Что за фокус вы хотели мне показать?

- Ваше тело очень красиво, особенно ярко-желтая грудь. Это масляная краска, готовая к употреблению. В ацетоновой вы задохнулись бы через несколько минут.

- Вы сожжете меня в этой бочке?

- Садитесь. Ну, быстро! И ни о чем не думайте несколько минут привыкайте. - Он тщательно запер крышку. - Прощайте или до свидания - кому как повезет. Аннам иногда везет, Анютам - реже. - Посмотрел на небо. Обещают дождь.

Из бочки не донеслось ни звука.

Пистолет он сунул под сиденье, под педалью сцепления установил круглую коробочку, которая сработает от нажима, двери машины оставил полуоткрытыми, ключ - в замке.

Бросив куртку на крышку бочки, он легко зашагал по дорожке между гаражами, которая через полчаса вывела его к станции метро. Спускаясь на эскалаторе, вдруг заметил, что ноготь указательного пальца выпачкан краской. Вытер ноготь о нагрудный карман голубой рубашки. Получилась короткая косая яркая полоска. Деталь декора.

В ожидании поезда он прошел в дальний конец перрона, где никого не было, и снова вытянул перед собой левую руку. Зажмурившись, медленно открыл ладонь. На ней сидела ярко-желтая бабочка. Она дернула тельцем и взлетела. Лицо его стало мокрым от пота. Получилось. Но почему же никогда не получается при свидетелях?

Подошел поезд.

- Следующая остановка - "Домодедовская".

"А может, никакой это был не ребенок? - подумал он. - Может, там была кукла. Кукла-сукла, сукла-макукла, срукла, жукла, недобукла, крукла, фрукла, мукла, кла, гиперперпенсупердрюкла! И она никогда не мочилась, потому что в мочевом пузыре у нее жила золотая рыбка. Многие так считали. Где это было? Далеко. Давно. Братья всегда таскали с собой куклу..."

Девушка напротив с таким наслаждением ласкала губами и кончиком языка мундштук гобоя, что он смущенно отвел глаза.

На "Каширской" он выскочил из вагона, когда двери уже закрывались, и бросился к переходу на Серпуховскую линию.

Когда вагон тронулся в сторону "Нахимовского проспекта", он понял, что не ошибся: за ним следили.

Муравей полз снизу вверх по позвоночнику. Один-единственный муравей. Знак тревоги. Изобразив полудрему, он внимательно огляделся. Напротив два угрюмых потных парня в куртках нараспашку, пьющие пиво из горлышка. Справа - наискосок - дама, старательно камуфлирующая свой возраст: просторные бело-розовые и светло-зеленые одежды, серебряные кольца на запястьях, книга в руках, широкополая шляпа, шелковый шарф на шее, темные очки.

Никого.

А муравей полз. Муравья не обманешь. Может быть, в соседнем вагоне. Можно выскочить на пересадочной станции, запутать следы, получить сполна деньги (они физически не успели бы блокировать счет) и исчезнуть. А возможно, это из-за девочки. Ее не должно быть в машине. Да и вряд ли красавицу Анюту успели извлечь из бочки с краской - ярко-желтое ей так идет - и, выбив из нее связную информацию, приняться за дело. Ей еще у токсиколога надо побывать. Или в реанимации. Дай Бог, чтобы она осталась жива. Анна, Анюта... Почему она сказала, что он почти угадал ее имя? Что Анна - руку готов дать на отсечение. В городке почти всем девочкам давали это имя. Анна или Ханна. Или Лавиния. Нет, Лавиния - редкое имя. Единственное.

На "Боровицкой" он все же вышел, пропустил поезд и сел в следующий.

- Станция "Чеховская"! - объявил металлический голос.

Он торопливо зашагал к переходу на "Пушкинскую". Здесь всегда один из эскалаторов на ремонте - по нему он и сбежал вниз. Уворачиваясь от торговцев в чалмах, спустился в большой зал и, лавируя, почти бегом бросился к лестнице, над которой высился бронзовый бюст Пушкина. Еще переход. Эскалатор медленно, пристукивая, пополз вверх. Муравей - тоже. Но его никто не преследовал, это очевидно. Во всяком случае - сейчас.

Значит, кукла.

Или все же - девочка?

Он ведь по-настоящему не разглядел лица тех, кто сидел в машине. Месиво. Девичье платье. Нет, кукла, которую третий брат всюду таскал с собой.

Наверху, в переходе, он свернул налево и в несколько прыжков поднялся на тротуар, окаймлявший Пушкинскую площадь. Постоял у газетного киоска рядом с входом в "Московские новости", неторопливо выкурил сигарету. Руки не дрожали.

Неторопливо зашагал вверх - к Тверской. На углу Тверской и Страстного бульвара - охраняемый банкомат. У тетки в красно-синей майке купил полиэтиленовый пакет (сумма-то крупная), но когда увидел томившуюся у входа очередь, не останавливаясь, спустился в подземный переход. Ускорил шаг. Тотчас выскочил наверх и торопливо миновал памятник Пушкину, возле которого, сбоку и сзади, в инвалидной коляске сидел одинокий старик, тупо следивший за людским потоком.

Сорвав солнцезащитные очки и швырнув их в сторону бронзового памятника, он бегом спустился в следующий переход и, увернувшись от компании юнцов с серьгами в ушах, вприпрыжку бросился наверх - на широкий тротуар Тверской. Пакет бросил в мусорный ящик. Еще успеется. Но теперь он только бежал. Быстрее, еще быстрее. Если кто-то вдруг и спросит, как его зовут, он не сможет остановиться и в спешке выкрикнет первое пришедшее в голову. Авессалом! Мохаммед! Серапион! Но им все равно...