Ольга Николаевна. Ну походи.
Глуховцев. Ты действительно любишь меня?
Ольга Николаевна. Как же ты можешь сомневаться в этом? Ты посмотри только, какая я измученная: у меня кровинки в лице не осталось. Сегодня утром посмотрела на себя в зеркало, и так стало жалко, что даже заплакала. Молодости жалко, красоты своей жалко. (Тихонько плачет.)
Глуховцев. Да. Молодости… Вот ты говоришь, похудел я… А ты знаешь, что я за эту неделю чуть не сошел с ума? Вдруг так неожиданно, так сразу… Я ничего не понимаю. Почему? Зачем? Наконец, что я сделал такое, чтоб меня наказывали так больно?
Ольга Николаевна. Оставь, Коля! Ты ничего не сделал, ты благородный. Я во всем виновата.
Глуховцев. Нет, Оль-Оль. Сделал что-то, я чувствую это, — но что? То, что я ни о чем не думал? Может быть, мне и вправду нужно было задуматься, расспросить тебя, не быть таким неосмысленным теленком, который увидел траву, обрадовался и тут запрыгал… Конечно, к своим поступкам нужно относиться сознательно, особенно когда вступаешь в связь с женщиной. Но понимаешь, Оль-Оль, я ведь ни разу не подумал, что наши отношения могут быть названы связью.
Ольга Николаевна. А разве я думала о чем-нибудь? И разве можно думать о чем-нибудь, когда любишь?
Глуховцев. Ну, ты женщина, то есть девочка, если принять в расчет твои года, — ну а я? Меня Онуфрий называет испанским ослом, а вот как начали мы вместе с ним соображать, так оказалось, что и он такой же осел. Ты знаешь, уже третью ночь мы с ним не спим и все обсуждаем этот инцидент.
Ольга Николаевна. Он против меня, Онуфрий Николаевич?
Глуховцев. Он против тебя и против меня, а сегодня и против себя оказался. (Гундосит, передразнивая Онуфрия.) Ты, Коля, дурак, ну и я, Коля, тоже дурак. Знаю только, что тебе не удалось образовать тихое семейство, — но почему, про то написано в энциклопедическом словаре. Осел!
Ольга Николаевна. Нет, я очень люблю его, он прекрасный человек. Колечка, сядь около меня.
Глуховцев. Зачем? (Садится.)
Ольга Николаевна (обнимает его, тихо). Помнишь Воробьевы горы?
Глуховцев (обнимая ее). Оль-Оль, ты правда будешь работать?
Ольга Николаевна. Буду, родной. Ты только поверь мне, не торопи меня. Дай мне хоть немного оправиться.
Глуховцев. Но ты же говорила, что ничего не умеешь делать?
Ольга Николаевна. Ты меня научишь всему. Ты умный!
Глуховцев. А ты будешь слушаться? (Вдруг отталкивает ее, пытаясь высвободиться из ее объятий.) Нет, Оль-Оль, не надо. Пусти меня. Я опять ничего не понимаю. Где же правда, Оль-Оль? Где же эта проклятая правда?
Ольга Николаевна (грустно). Правды нет на свете, Колечка. (Снова притягивает его к себе и целует.)
Глуховцев. Вздор! Есть! (Целует.) Есть, Оль-Оль! (Целует.)
Ольга Николаевна. Нету, Колечка. (Целует.)
Глуховцев. Пусти меня!
Ольга Николаевна. Нет.
Глуховцев. Пусти меня!
Ольга Николаевна. Нет. Нет. Нет. (Целует его.)
Глуховцев (вскакивая). Нет, это невозможно! Оль-оль, оставь меня, я схожу с ума!
Ольга Николаевна (нагоняет его и обнимает). Куда же ты? Нет, нет, обними меня! Я тебя люблю. Я тебя люблю.
Глуховцев (обнимает ее и смотрит прямо в глаза). Оль-Оль, очарование мое, ведь это правда? Правда, что ты меня любишь? Правда, что я смотрю тебе в глаза? Что ты опять со мною, мое счастье, моя прелесть?
Ольга Николаевна. Правда, правда! Все правда, мой любимый!
В дверь стучат.
Постой, кажется, стучат!
Глуховцев. Нет, теперь я тебя не пущу!
Резкий стук в дверь.
Ольга Николаевна (вырываясь). Пусти, пусти! Это мама. Уходи скорее. Потом, потом мы увидимся.
Глуховцев. Почему же уходить? Она же сама сегодня извинялась и… (Кричит.) Войдите! Войдите!
Евдокия Антоновна (входя и презрительным взглядом окидывая студента). Оля! А вы еще здесь, господин Глуховцев?
Ольга Николаевна. Он сейчас уйдет. Коля, миленький, послушай… (Ведет его к двери.) Я сейчас, мамаша, я только провожу его до номера.
Глуховцев (вырываясь). Прошу вас не трудиться! Я сам! (Быстро уходит.)
Ольга Николаевна (заламывая руки). Ушел! Коля, Колечка, вернись!.. (Падает на кресло и плачет.)
Евдокия Антоновна (угрожающе). Оля! Это что еще за драмы?
Ольга Николаевна. Все… все пропало. Не увижу я его больше, моего голубчика… И некому меня пожалеть.
Евдокия Антоновна. Оля! Сейчас же извольте умываться и поправить волосы. Это еще что такое — драмы, а? Мальчишка! Студентишка!.. Вы слышите? Если ты сейчас же не пойдешь мне и не умоешься, то… Оля!
Ольга Николаевна (грубо). Чего орете? Видите, иду. (Сморкается и, толкнув мать плечом, проходит за перегородку.)
Евдокия Антоновна. Скорей, скорей, Олечка! Он только в парикмахерскую заехал и сию минуту будет здесь.
Ольга Николаевна. Опять мои шпильки вы потаскали. Сколько раз вам говорила: купите себе свои и украшайтесь сколько угодно. (Презрительно.) Тоже!
Евдокия Антоновна. Скажите пожалуйста, одной шпильки взять нельзя! Лучше бы юбки свои убирала, а не разбрасывала по стульям! Что же, мне так и ходить, распустивши волосы, как Офелия?
Ольга Николаевна. Ведьма!
Евдокия Антоновна. Что-с? Это вы про кого?
Ольга Николаевна. Ведьма!
Евдокия Антоновна. Прошу вас замолчать! И это называется институтское воспитание! Потаскушка! Дрянь!
Ольга Николаевна. А зачем меня продали? Вот и не была бы потаскушка. Ведьма! Черт!
Евдокия Антоновна. Продали? Кто тебя такую купит? Таких, как ты, на бульваре сотни шатаются.
Ольга Николаевна. Мамаша!
Евдокия Антоновна. Ну-с? Я слушаю вас, моя дочь.
В дверь громко и властно стучат. Обе женщины замолкают.
Олечка, полковник. Поторопись, дитя мое. Пожалуйста!.. Entrez, monsieur.[4]
Фон Ранкен (входя; одет в штатском). Здесь?
Евдокия Антоновна (расцветая). S'il vous plait![5] Пожалуйста! Как я счастлива, полковник! Надеюсь, больной ваш не опасен? Я так много наговорила Олечке о вас, и она ждет не дождется, бедняжка. Оля, дитя мое, ты знаешь, кто пришел?
Фон Ранкен. Вы сказали, почтеннейшая Евдокия Григорьевна…
Евдокия Антоновна (приседая). Антоновна, полковник.
Фон Ранкен. Евдокия Антоновна, что вы живете в номере пятьдесят четвертом, — а в действительности ваш номер пятьдесят второй.
Евдокия Антоновна. Разве? Какая ужасная ошибка!
Фон Ранкен. Да, нужно быть внимательнее. И пожалуйста, почтеннейшая, не зовите меня полковник, а зовите просто господин фон Ранкен. А где же Ольга… не знаю, как дальше.
Евдокия Антоновна (молитвенно). Зовите ее Оля, господин фон Ранкен: она ведь у меня такая еще девочка. Олечка, тебя ждут.
Входит Ольга Николаевна, сильно напудренная; молча протягивает гостю руку.
Позвольте представить: моя дочь, Оля. Какие очаровательные духи, — ты не знаешь этого запаха, Оленька?
Фон Ранкен. Peau d'Espagne.[6] Счастлив познакомиться, Ольга…
Евдокия Антоновна. Оля, полковник, Оля.
Ольга Николаевна. Я тоже очень рада.
