-Вы ей скажите: она как эту прочтет, я новую принесу.

Марья Егоровна даже испугалась:

-Откуда ты берешь их столько?

-У меня отец "Библиотеку военных приключений" выписывает. Ценные книжки очень. Я тогда завтра вечером приду. Скажете ей?

-Скажу, непременно скажу... О корень не споткнись... Дошел, не споткнулся? Ну и хорошо: привыкать, гляжу, начал...- прибавила потише: - С худой овцы, говорят...- и полистала наскоро новое позаимствование.

Сема услышал, приостановился:

-Вы про меня?

-Да господь с тобой! Какая ж ты овца? Про нее сказала... Оступился все-таки? Хозяин виноват: не спилит никак...- Она дождалась, когда он закроет калитку, проворчала:- Телевизор она смотрит, жди!.. С Мишкой где-нибудь сидят, целуются...- и ушла в дом.

-Почему это именно с Мишкой?- приревновала себя же Тоня.- Может, еще с кем?

-А потому!..- и Миша, выведенный из себя ее нарочитым небрежением, взбунтовался, шагнул к ней и схватил за руки: сжал как клещами или наручниками. Тоня разразилась заклинанием, выученным ею еще в училище:

-Адзынь, салага, третий сорт, щас как звиздну по организму, тресну по одному месту!..- и поскольку он не отпускал ее, повторила то же более доходчиво:- Что вцепился? Заклинило тебя, что ли? Склещенило?

Алексей встревожился: у него были на то свои основания.

-Эй, петухи, не драться!.. Сейчас весь дом на ноги подымете...

И в самом деле: на крыльцо снова вышла Марья Егоровна - на этот раз сопровождаемая хозяином. Миша все держал Тоню за руки: в своего рода объятиях на расстоянии.

-Да пусти ты!- прикрикнула она и вырвалась на волю.- Схватился, как механик за трактор!..

Хотя она и сказала это вполголоса, отец расслышал.

-Есть тут кто-то,- уверенно произнес он, оглядываясь.

-Ну и есть,- сказала жена.- Тебе что до этого?

-Твои же грядки потопчут?

-Мои грядки давно с землей сровнялись,- возразила она.- Скажи лучше завидуешь.

-Чему?..- Он все вглядывался в темноту, но идти в кусты и шарить там ему не позволяло нравственное чувство.- Этому-то?.. Вчера одна на ферме глаза строила.

-И ты что?- с пренебрежительным любопытством спросила она.

-Да вот - не сразу понял. Недогадлив стал. Утром укусят, к вечеру почешусь... Не Тонька там?

-Не думаю. Не такая уж она дуреха, чтоб этими делами дома заниматься.

-Какими?- не понял он.

-Да такими... Доктор, наверно. Хлеб с колбасой понес кому-то... Глазастый. Кого-нибудь, да высмотрел.

-Все такими были... Воздух хороший. Так бы и дышал им.

-Дыши - кто не дает? Умирать, что ль, собрался? Тебя ж никто не торопит?

-А она всегда рядом.

-И думать о ней поэтому не надо. Когда надо, сама найдет.

-Думать не думать, а помнить следует.

-Зачем?- Они привыкли спорить по этому поводу.- Что этим изменишь? Не ты первый, не ты последний.

-А мне до других дела нет. Я сам по себе.

-И я тебе никто?

-Почему? Ты вроде свой кусок... Ладно, захочет, сама придет. Пошли...-Хозяин вернулся в дом, а за ним - Марья Егоровна: воровато оглянувшись напоследок в непроглядную черноту сада.

Тоня встрепенулась. Они с Мишей все еще стояли друг против друга.

-Побегу! Надо и совесть знать. Прощай, Мишенька!..- и на полпути, обернувшись, пропела: -Со свиданьицем вас, Алексей Григорьич! Осторожней: у нас ступеньки на крыльце скрипучие!..

Она скрылась в доме. Ирина Сергеевна покраснела, но этого в темноте никто не заметил: у молодых людей были свои заботы. Алексей посочувствовал Мише, заметно приунывшему:

-Не жалует она тебя?

Миша думал то же, но выразил иначе:

-Да мне, понимаешь, ребята сказали: она того, это самое, а я две недели хожу и все без толку,- и помрачнел еще больше.

-Хочется?

-А то нет?..- и глянул с неудовольствием: как бедняк на богача, снизошедшего до него вопросами о его материальном положении.- Я отцу говорю: не женишь меня, я тебе диван одним местом сворочу. Это мы шутим, конечно!-спохватился он и поклонился Ирине Сергеевне, пришедшей от его слов в замешательство.- Вы извините, если что не так.

Алексей отпустил ему грехи:

-Все так. Мы медики... Знаешь, почему не выходит у тебя? Ты хитришь, а женщины простых любят...- Это он над Ириной Сергеевной теперь потешался.-Они все всерьез любят и надолго. Надо и нам такими быть.

-Ты научишь,- негромко упрекнула его Ирина Сергеевна, но Миша был другого мнения:.

-А почему не научить, если знает? Надо делиться опытом...- Он подошел к тому рубежу в жизни, когда обращаются в новую веру.- Надо поведение менять. Я тоже заметил: как от них добиваешься чего, они все наоборот делают...- и не желая обсуждать с чужими людьми столь личные и интимные темы, пошел к себе: не через калитку, конечно, а сквозь забор, в котором давно были проделаны для этого многочисленные прорехи и отверстия.

-Способный парень,- похвалил москвич и поглядел с легкой насмешкой на коллегу:- Что призадумались, Ирина Сергевна? Миша вас не устраивает?

-Что, мол, я лечу их, когда из них такие дяди вырастают? - завершила она его мысль.- Нет, не это. Думаю, что все надо делать вовремя. А любовью заниматься - в особенности... Молодых бог опекает и за руку водит.

-Вовремя - это точно! Минуту упустишь - потом год не воротишь!..- и снова, и решительней, приступился к ней, но она вывернулась из его рук: будто он сделал нечто противоположное ожидаемому.

-Перестань! Что за манеры у тебя?.. Ты как учитель один. Тоже - теорему Пифагора мне рассказывал, будто я ее не знала, - очень ему "штаны" эти нравились, а потом целоваться полез.

-Спасибо за сравнение... Когда это было? Теорему Пифагора в пятом классе проходят.

-В восьмом. Повторяли перед экзаменом. Я тогда видная была, рослая, заметная... Меня все глазами провожали.

-А ты?

-А я скромная была - серьезная, как ты говоришь. Как этот Сеня.

-И чем кончилось?

Она помедлила:

-Тебе все знать надо?.. Сам говоришь, не надо в чужие дыры лезть...

-Своей нет - поэтому.

-Нахал ты после этого... Не нашего поля ягода, как Торцов говорит... Уеду вот, как два года отработаю, в деревню свою, рязанскую - там молодые люди тихие, мечтательные, про любовь говорят, за руки не хватаются...- и поглядела на него:- Что ж ты так за женщинами ухаживаешь? Наговорил с три короба - и все гадости... Разве можно о таких вещах говорить? Сказал бы что-нибудь легкое, приятное... Поцеловался бы для приличия...

-Попробовал только что. Не заметила?

-Было что-то непонятное. Ткнулся в грудь, как кутенок в мамку.

-Типун на языке вскочил - поэтому. Вообще-то я специалист в этом деле. Обожают.

-Не очень верится... Что ты вообще болтаешь?

-Не могу... Рот болит... И чувствую себя нехорошо. Поэтому и развел, наверно, эту антимонию...

-Не вовремя это у тебя,- успела только сказать она: по инерции.

-А когда болезнь вовремя?

Она пригляделась к нему, встревожилась:

-Что у тебя?.. Тут же не видно ничего. Пойдем на свет. Под фонарь на улице... Что за день сегодня?!.- и поглядев с суеверным чувством ему в рот, обнаружила, при свете фонаря, те же язвы, что и у тарасовских детей, а, пощупав лоб, нашла его потным и дышащим жаром. Со стороны эта врачебная пара производила, наверно, странное впечатление: дикарей, обменивающихся ритуальными приветствиями, или актеров, разыгрывающих немую сцену.

-Полный набор?- удостоверился Алексей.- А я сам только сейчас понял. Умный слишком стал - самому противно.

-Помолчи,- сказала она, медленно собираясь с мыслями.- Это все меняет.

-Что меняет?..- Она отмолчалась.- Что у меня?

-То же, что у других,- словчила она, уже справившись с собой: будто белый халат надела.

-А у других что? Это совсем другой интерес принимает: когда сам заболеваешь.

-То же, что у тебя. Пошли - не разговаривай. А то язвы болеть начнут...- и повела его к дому, затем - по ступенькам, которые вовсе не скрипели: Тоня придумала это ради красного словца или из девической вредности - постучала.- Открывайте!..- крикнула она, не желая входить в дом без спроса, забарабанила в дверь сильнее.