- Ты лучше нам расскажи теперь,- говорил хозяин, когда Яков заканчивал свой облет земного шара и приземлялся в Шанхае,- кого ты еще разыграл? Мы с Зиной в прошлый раз смеялись очень.
- Ах это?! - засмеялся и Яков: он сам любил рассказывать о своих проделках и даже гордился ими.- На днях был на выставке - меня водила по ней очень серьезная особа...
- Кто? -Александр Иванович любил в таких делах точность.
- Приятельница Сун Цинлин,- пояснил ему Яков: женщины могли не знать связанных с этим именем обстоятельств, Александр Иванович же кивнул, подтверждая, что ему все понятно.- Весьма утомительная особа. Сун Цинлин, собственно, сплавила ее мне: англичанка, занимается историей живописи, может назвать наперечет всех художников эпохи Мин и знает о них столько, что никакого китайцу не снилось. Тут полно европейцев, помешанных на китайской культуре,- сказал он Рене.
- Коммунисты их, между прочим, вербуют,- сказал Александр Иванович, а Рене подумала, что то же происходит с любителями русского во Франции, но говорить об этом не стала.- Ладно, давай дальше.
- Так вот, повела она меня по картинной галерее, называет всех авторов по имени...
- А ты, небось, спросил, как они переводятся на английский? - попытался угадать хозяин.
- Нет. Слушал, слушал, потом спрашиваю: я все это понимаю, мне одно непонятно - как эти картины держатся на стене и не падают.
Они засмеялись, и больше всех - Яков.
- Не поняла? - спросил Александр Иванович.
- Нет, конечно,- я ведь с серьезнейшей миной спросил это. Каждая картина, говорит, прикреплена шпагатом к гвоздю - все десять раз проверено.-И не падают? - спрашиваю.- Нет. Вы же видите, висят. Я, говорит, извините, мысль потеряла и не помню, на каком из художников остановилась...и Яков снова заразительно засмеялся.
Однажды и Рене стала жертвой такого розыгрыша. Яков позвонил ей из города, представился хозяином жилища и, изменив голос, начал выспрашивать, чем они занимаются и не нарушают ли китайских законоположений. Рене насторожилась, отвечала со всей доступной ей вежливостью и беспечностью, а у самой кошки скребли на сердце - пока Яков не засмеялся, не выдал себя и не похвалил ее за выдержку. Она сильно тогда разозлилась:
- Ты что?! Разве так можно?! Я уже черт знает что подумала! - но он так и не понял неуместности своего озорства...
Потом мужчины уединялись в кабинете хозяина: чтобы обсудить то, что не предназначалось для ушей женщин. Зинаида Сергеевна оставалась наедине с гостьей. Она хотела бы задать ей сотни вопросов, но знала, что это не положено, и потому разговор вертелся вокруг невинных тем: вроде того, где они с Яковом едят и где покупают продукты. Иногда, впрочем, она не выдерживала и осторожно выспрашивала ее о прошлом. Рене говорила то, что не могло навести на ее след: она и прежде была сдержанна на язык, а теперь вовсе замкнулась. Но о своих злоключениях на "Полковнике ди Лина", о том, как ее раскусили два итальянских морских офицера, она все-таки рассказала. К этому времени подошли мужчины. Зинаида Сергеевна пришла в ужас:
- Так и спросили - из какой вы разведки?!
- Да. У них спор был: один считал, из английской, другой не знал сказал только, что на русскую разведчицу я не похожа. На русских, говорит, работают одни евреи и коммунисты, а я на ни к тем, ни к другим отношения не имею.
- Интересное замечание,- сказал Александр Иванович.- Ценный работник у тебя. Ты-то Абрам, похож на того и на другого - тебя бы сразу вычислили.
- Раскусили,- сказала Рене.- Хотя я ничем особенным там не занималась.
- Способные ребята,- признал хозяин.- От таких подальше надо держаться.
Яков принял все близко к сердцу, посерьезнел, сделался озабочен.
- Надо менять паспорт. Они могут сообщить по приезде в итальянскую контрразведку.
- Не думаю,- сказала Рене.- У них не было ничего - одни предположения. И не будут они впутывать в это дело своего капитана: ему ж в первую очередь влетит, если выйдет наружу. Эти ребята из тех, кому своя рубашка ближе к телу. Говорят так по-русски?
- Именно так и говорят! - поздравил ее с успехами в изучении русского Александр Иванович. - И главное думают! - а Яков не унимался:
- Ты уверена?
- Абсолютно. Половина людей такова.
- Если не девять десятых,- сказал хозяин.- Как вот только с ними социализм строить?
- Ничего! - Яков не унывал.- Десять процентов, если они организованы и сжаты в кулак, могут все. Остальных уговорят или заставят.
- Вопрос только в том, что из этого выйдет,- сказал Александр Иванович, и Яков поглядел на него в минутном замешательстве.- Дай-ка им с собой икры,-распорядился он жене, и та принесла большую банку, наполненную красными зернами.
Яков, любивший икру до беспамятства, скорчил виноватую физиономию.
- Но это ж дорого, наверно?
- Перестань. Своим за копейки дают. Надо же как-то стимулировать. Чай будем пить. Элли, наверно, красное вино предпочитает? - Это был единственный намек на происхождение гостьи, но им все и ограничилось...
Посещение благополучных супружеских пар: а от их дуэта так и веяло покоем, взаимопониманием и сыгранностью - могло склонить к браку кого угодно. И Яков в гостях, хотя оставался собою, выглядел иначе и вписывался в приемлемые для Рене рамки. В нем чувствовалось что-то надежное и безопасное - подобное утесу, за которым можно спрятаться в бурю. Рене тогда сильно ошиблась, но ее подталкивала к этому внутренняя готовность к браку, потребность в мужчине-защитнике и помощнике. Она к этому времени была уже вполне зрелой и самостоятельной женщиной и именно поэтому начала нуждаться в постоянном спутнике: к этому времени женщина начинает думать о семье и детях, и мужчина нужен ей в первую очередь для этого. Она сама не знала, как и почему ответила согласием на его очередное предложение, но помнит, что, когда произнесла его, по ней, по всему ее телу, растеклось чувство безбрежного мира и спокойствия, будто она окунулась в мировую нирвану.
Яков тоже был счастлив - но выразил это по-своему:
- Элли! Теперь мир у наших ног! Мы с тобой будем вдвоем делать мировую революцию!..
Она широко раскрыла глаза, чувство блаженства в ней пошатнулось, поколебленное прозвучавшим в ее ушах призывом. Она сама была сторонником той же идеи, но не хотела основывать на ней или впутывать в нее свое личное счастье. Но дело было сделано, отступать было некуда.
Было 8 августа 1934 года. Через два дня ей исполнялся двадцать один год. Яков от избытка чувств принес домой столько цветов, что они не поместились в двух оставленных прежним квартиросъемщиком вазах и в тех немногих кастрюлях, что были на кухне: дома они почти не готовили. Цветы положили в наполненную водой ванну, а счастливый жених побежал покупать к ним кувшины и чаши. Брак, конечно, не регистрировали, но Яков сообщил о нем в Управление, а оно было для них святее церкви и самого ЗАГСа.
В этот день он накупил ей цветов на всю оставшуюся жизнь: позже их почти не было.
5
Однажды Яков принес от Ван Фу запечатанный конверт - с интересными, по мнению китайца, материалами. Прежде он давал им документы в отдельных листах: взламывать и подделывать потом печати они не умели, и некоторые, и по всей видимости наиболее ценные, бумаги оставались им недоступны. Яков, увидав пакет, "пожадничал", позарился на него, как лисица на виноград, и взял его на авось: вдруг что-нибудь да удастся - у него бывали такие "наития", когда он руководствовался мотивами, ему самому не вполне ясными. Вечером, уже по рассеянности, он положил конверт на холодную батарею отопления. Ночью без предупреждения провели пробную топку - печати расплавились и расплылись: товар был безнадежно испорчен. Яков был в отчаянии. Рене отличалась большим бесстрашием: в ней в минуты опасности появлялось особенное, телесно ощущаемое, "физиологическое" хладнокровие и бесстрастие - она посоветовала рассказать все Ван Фу. Тот тоже отнесся к происшедшему с завидным спокойствием, хотя и по иной причине: почта проходила через его учреждение с проволочками - пакет мог застрять на неделю без ущерба для его репутации. Но через неделю печати должны быть готовы и не отличаться от настоящих, предупредил он и сказал это тоном, не допускающим возражений: мол, раз занимаетесь таким делом, то для вас это пустяки, а не работа. За дополнительное вознаграждение он передал им образцы печатей, подлежащих восстановлению. Надо было сделать с них достаточно твердый слепок и с его помощью сделать оттиски. Подобной службы в консульстве не оказалось, посылать печати дальше по инстанции не было времени - пришлось все делать самим, то есть Рене, потому что Яков пасовал перед всякой ручной работой: он и гвоздя не мог забить, чтоб не отбить себе пальцы, ни зарядить авторучки без того, чтоб не измазаться с головы до ног чернилами. К тому же Рене многому научили в школе, которую Яков, имевший к началу службы в разведке чин бригадного комиссара, конечно же не закончил.
