- Еще и в Париж ехать?.. Может, нарисуешь, как он выглядит?
Рене набросала общие черты плаката.
- Какой колер хоть? Цвет какой?
- Не знаю. Бурый, наверно. Я его и минуты не видела. В темноте к тому же.
- Это ж самое главное: какие краски с собой брать. По бурому белила хорошо идут. Подписать две буквы вверху?
- Да. И "ре" с "акцент эгю" написать.
- А это зачем?
- Так положено. Надо все грамотно сделать. Чтоб видели, что и мы не лыком шиты.
- Не лыком шиты,- повторил он и глянул мельком.- А веселее что-нибудь нельзя? Простому человеку наплевать на этот "акцент эгю". Сам в первый раз слышу. Дулю не хочешь посередине плаката нарисовать? Чтоб всем ясно было?
- Дулю? - Рене не была готова к новшеству, но сердце ее было открыто всему толковому и разумному.- Но это трудно, наверно?
- Трудно?! Да я тебе ее в два счета, одним росчерком пера изображу,- и Леон показал, как будет выглядеть растиражированная на плакатах фига.-Народу буквы ни к чему - им картинку подавай. Заплатишь хоть?
- Нет, наверно,- повинилась Рене.- Может, удастся что-нибудь выбить, но не обещаю.
- Хоть честно говоришь... Не знаю... Еще кто-нибудь будет? А то я только свою работу делать буду, а ведра с красками носить да на стреме стоять - это пусть другие.
- Найду,- пообещала Рене.- Двоих хватит?
Он глянул снисходительно и насмешливо.
- Хватит. Поставят краску возле меня и за угол пойдут. А ты стоять смотреть будешь. За правописанием...- Рене встала, готовая идти дальше, за другими подельниками.- Не боишься? Как ты меня нашла хоть? В зверинце этом?
- Женщина показала. Посмотрела на меня, будто...- и Рене недоговорила, застеснявшись.
- Будто ты шлюха уличная? - бесстрашно выпалил он.- А у них другого в голове нет. Воображение напрочь отсутствует. Такая уж публика - голь перекатная. А ты за их счастье бороться хочешь. Ладно. Приходи, когда всю команду соберешь. А я пока время послушаю - что оно мне еще нашепчет...- и снова опустился в кресло, уткнулся в него по самые уши...
Еще двух помощников она нашла у Филина. Она, как и посоветовал ей Жак, пошла на соседнюю улицу и обратилась там к первому встречному мальчишке. Тому было лет одиннадцать-двенадцать, у него были живые наблюдательные глаза; звали его, как выяснилось потом, Батистом; он держал за руку совсем уже крохотного малыша и просьбе ее нисколько не удивился.
- От кого сказать?
- От Жака. С улицы маршала Фоша.- Рене научилась уже ссылаться на отсутствующие авторитеты и пользоваться их заочной поддержкой.
Батист кивнул и приказал своему подопечному:
- Стой, не уходи никуда. Вчера ушел,- нажаловался он Рене.- На ярмарке были - я его три часа потом искал. Залез под карусель и заснул там. Хорошо под колеса не попал. Последи за ним. Его Люком звать...
Он вернулся с Филином и еще одним парнем, стал в отдалении и снова взял за руку Люка, который, по его мнению, каждую минуту мог исчезнуть. Филин был одет по той же моде, что и Жак: бант на шее, лиловая рубашка навыпуск, узкие брючки, лакированные ботинки - все не к месту и не ко времени, как генеральский мундир, носимый везде и во всякое время суток и только в бою сменяемый на гимнастерку. Но если к Жаку эта одежда только прилипала и еще не пристала вплотную, то с этим франтом она срослась окончательно. Второй парень, крупный, неповоротливый, в светлой коричневой паре, гляделся важно и спесиво, но и у него это выражение лица сменялось просительным и даже заискивающим, когда он поворачивался к спутнику.
- Помоги, Филин. Дай работу какую-нибудь. Без бабок сижу - совсем прожился. Девки все. Сосут как конфету. В кредит и слышать не хотят. Никаких грошей не хватает.
- А ты их так бери,- сказал ему тот.- Что им платить вообще?
Парень вспыхнул с досады:
- Так это только ты можешь. Ты у нас каид. (Глава банды на французском жаргоне. Примеч. авт.) А я без них не могу. Мне они каждый день нужны, и не какие-нибудь, а покрасивше, поприличнее. Дай, Филин, что-нибудь подходящее. Я отработаю при нужде. Позовешь - разве я откажу когда?..
Филин не отвечал: видно, точил на него зуб или набивал себе цену - как некий чиновник, который, как известно, ничто так не любит, как показать свою силу и унизить просителя. Вместо ответа он зорко оглядел улицу и нашел на ней Рене.
- Это ты от Жака?..- В его взгляде было нечто оправдывающее его кличку: глаза его хоть и не были похожи на два круглых блюдца, но глядели столь же неотрывно и жестко, как у сравниваемой с ним птицы.- Как он там? - Он приветливо осклабился, в лице его появилось умело разыгранное тепло и участие. В воровском мире - точно так же как в бюрократическом (чтоб продолжить сравнение) - уважение к рекомендателю переносится на посыльного и здесь тоже не обходится без оказания необходимых почестей и произнесения любезностей.- У него неприятности? Ты ему скажи, мы поможем. В беде не оставим,- добавил он внушительно, обращаясь к публике сзади него, хотя там были только Батист с малышом да субъект в коричневом костюме, который слушал его рассеянно и был занят своими, далеко не радостными мыслями. Филин отметил эту невнимательность, запомнил ее и нарочито ласково обратился к Рене: - Что у тебя? Чем могу помочь?
Рене рассказала, в который уже раз, про зловредный плакат и про борьбу с клеветниками и эксплуататорами рабочего класса. Филин слушал и не слушал в одно время.
- На стреме, словом, постоять? - подытожил он, перебив ее.- А почему, зачем - этого не надо. Чем меньше будут знать, тем трудней потом сдать будет,- пояснил он, видя, что она совсем неопытна.- Ты работу хотел? оборотился он к парню в коричневом, который совсем уже рассеялся и глядел по сторонам, хотя и сохранял просительную позу.- Возьмись. Жак просит. А я по делам пойду,- и ушел стремительной походкой, похожий на птицу - уже не на увальня-филина, а журавля на длинных ногах-ножницах. У него было столько дел, что он решал их именно так, как большой начальник: по два, по три разом, закрывая одно другим и сталкивая двух просителей носом к носу.
Если Филин слушал и не слушал Рене в одно время, то парень не слушал вовсе и пропустил мимо ушей все ею сказанное.
- Что у тебя? - спросил он ее, обретая прежнюю важность и даже сановитость.
- На стреме постоять.- Рене научилась воровской краткости.
- На стреме? - Парень опешил от ее дерзости, но спросил все-таки: Сколько дашь?
- Ничего, наверно,- беспечно отвечала та.- Может, у отчима выбью что-нибудь, но вряд ли.
Парень оторопел вдвойне и воззрился на нее исподлобья. Так низко его еще не опускали.
- Может, свечку подержать? Твоему отчиму?..- Он ругнулся про себя и двинулся восвояси. Батист, следивший за порядком в отсутствие Филина, напомнил ему:
- Филин недоволен будет. Он не любит, когда не подчиняются.
Парень остановился на полпути, подумал, признал справедливость его слов, обратился к Батисту:
- Может, ты постоишь? Не мне же: меня за версту видно. Как телеграфный столб буду.
- Можно, конечно,- покладисто согласился тот.- Но надо дать что-нибудь. У тебя девки, а у меня этот на руках,- и показал на Люка.
Парень ругнулся, выудил из кармана серебряную монетку.
- Последняя,- не то соврал, не то сказал правду он и ушел, бормоча ругательства. Батист припрятал денежку.
- С Люком пойдете? - спросила его Рене.- Он не помешает?
- Наоборот. Поможет только,- сказал Батист.- Будешь стоять с ним - на тебя никто не подумает. Верно, Лючок?
- Верно,- прокартавил тот, и Рене так и не поняла, работают ли они вдвоем, в паре, или Люк и вправду - вольная птица...
На дело пошли ночью. Вечером отсиживались в кафе, где Рене истратила на сэндвичи и пиво, которого не пила, некую накопленную ранее сумму, потом у Леона, где допивали уже не закусывая. Она сказала матери и отчиму, что едет к отцу, так что операцию скрыли даже от Жана. Действовать надо было в Париже, но в этом и заключалась соль замысла: врага настигали в его же логове. Можно было подъехать на автобусе, но Леон и Батист настояли на пешем переходе: разношерстная компания, да еще на последнем рейсе, могла задним числом привлечь к себе внимание специалистов. С той же конспиративной целью они прошли весь путь не главными улицами, а узкими переулками и задворками. Леон шел впереди крупным размашистым шагом свободного художника, ничем в жизни не стесняемого и не обремененного; за ним, соблюдая расстояние, катился Батист с ведрами в руке; далее, тоже на определенной дистанции, спешила Рене, таща за собой Люка. На площади у конечной станции автобуса было темно - глаза выколи, так что непонятно было, как можно исправить что-нибудь в плакатах, которых было тут великое множество: все стены были ими обклеены, но оказалось, что Леон обладал зрением кошки. Он без труда разглядел ползущих отовсюду бандитов с кинжалами в зубах: их было тут что тараканов в его гостинице - и принялся за дело с искусством и вдохновением истинного художника: клал последние штрихи и мазки на незаконченные творения и доводил их до совершенства. Батист подсовывал ему ведерко с краской и зорко следил за дальними и ближними подступами к площади; Рене была занята тем, что опекала Люка и была, как ей казалось, лишней в этой компании. Она не знала еще своего истинного назначения "подсадной утки", и выяснилось оно для нее самым неожиданным и драматическим образом.
