– Какой лейтенант? Откуда? – недовольно откликнулась трубка.

– Из спецгруппы «Затея».

Сказал – и испугался: вдруг спецгруппу за это время расформировали?

– Почему не докладываете по начальству?

– Не могу найти товарища старшего майора, а дело не терпит отлагательства. Честное слово!

Эх, несолидно прозвучало, прямо как «честное пионерское».

– Наркома пока нет. Позвоните через полчаса.

Что же делать? Егор в волнении переступал с ноги на ногу. Пропуска нет, телефона других сотрудников «Затеи» он не знает.

Пойти к дежурному по городу?

Волынка, конечно. Видок у него подозрительный – мало ли к дежурному за день психов ходит. Пока втолкуешь, в чем дело, пока установят личность. За это время Вассер запросто может уйти.

Вот в романе «Петр Первый» писателя Алексея Толстого описано, как в древние времена любой человек мог крикнуть: «Слово и дело государево!» – и его сразу вели в Тайный приказ к самому главному дьяку. Если наврал человек, обеспокоил органы из-за пустяков, шкуру спустят. А если дело вправду важное – ему сразу давали ход.

В общем, заколебался Егор: то ли «Слово и дело» кричать (в смысле, к дежурному ломиться), то ли оставаться на посту – стеречь шпионку.

Всё за Дорина решила судьба.

В высокие двери быстрой походкой вошел высокий человек в генеральской форме, с маленькими усами и решительно выпяченной челюстью.

Егор чуть не всхлипнул от радости, от неимоверного облегчения.

– Товарищ старший майор! Шеф! – И, уже шепотом, добавил: – Она здесь!

На них таращились. Зрелище и вправду было необычное: мятый тип в кожаной куртке, отчаянно жестикулируя, нашептывал что-то на ухо представителю высшего комсостава. Тот слушал, и густые брови карабкались по лбу всё выше и выше.

– Иди ты! – один раз воскликнул командир, словно не веря.

Потом:

– Да ты что?!

Дослушав про главное, шеф не стал тратить времени на второстепенные вопросы.

– Детали потом, – сказал он, оттаскивая Егора в сторону. – Ты мне вот что скажи: пропуск она предъявила бумажный или корочку?

– Не обратил внимания, – виновато ответил Дорин. – Растерялся.

– За мной! – махнул Октябрьский.

И на проходную – корешки разовых пропусков смотреть.

– В разовых сержанта с женской фамилией нет, – сообщил он, быстро пролистав бумажки. – Значит, постоянная. Пятнадцать – двадцать минут назад кто был на контроле? Вы? – спросил он у начальника караула.

– Так точно.

– Женщин – сержантов госбезопасности пропускали?

– Само собой, товарищ старший майор. Девять часов, начало смены. Народу навалом. В транспортном женщин много, в главной канцелярии, в административно-хозяйственном…

– Меня интересует брюнетка, – перебил его Октябрьский. – Молодая. Рост под метр семьдесят. Ну, лейтенант, шевелите мозгами. Вас ведь не зря сюда поставили, у вас должна быть профессиональная зрительная память.

– Сержант, молодая, брюнетка, высокая, – медленно повторил караульный. – Таких было две. Обеих видел раньше. Одна из 3-го отдела. Фамилия на «П» и кончается на «ович» или «евич». Вроде «Петревич», «Петрункович», точнее не припомню. А вторая из шифровального, интересная такая женщина. Насчет фамилии только… Виноват.

Егор дернул шефа за рукав:

– Интересная! Точно она!

– А из 3-го отдела что, неинтересная? – спросил Октябрьский.

– Дело вкуса, товарищ старший майор. Есть любители, кто худых уважает. Но лично я считаю, что баба, то есть женщина, должна быть в достатке. – Лейтенант показал округлыми жестами, что он имеет в виду.

– Не из шифровального! – крикнул Дорин. – Наша – которая неинтересная!

Но шеф уже сам понял – сорвался с места, пришлось догонять.

Третий отдел НКГБ ведал обысками, арестами и наружным наблюдением. В кабинет начальника, майора Людвигова, Октябрьский ворвался без стука, коротко разъяснил суть дела, и майор, человек грузный, немолодой, стал хватать ртом воздух.

– Ты мне только с инфарктом не бухнись! – прикрикнул на него Октябрьский. – За то, что шпионку прошляпил, после ответишь, и не мне – Наркому. А сейчас дело, Людвигов, дело!

Через несколько минут на столе появилась папка – личное дело сержанта госбезопасности Петракович Ираиды Геннадьевны, 1913 года рождения, сотрудницы отделения НН (наружное наблюдение). С карточки на Егора смотрели хорошо знакомые глаза, только не враждебно прищуренные, как в подвале, а испуганно вытаращенные – именно так обычно глядят на фотографа в момент вспышки.

– Артистка, – заметил Октябрьский по поводу снимка. – Дурочку валять умеет.

Дело пролистал наскоро, без интереса, и захлопнул.

– Ладно, легендой мы потом займемся. Что скажешь про нее, Людвигов?

– Да плохого ничего, непосредственным руководством характеризуется положительно. Универсалка – это, сам знаешь, редко бывает: может под студентку работать, под колхозницу, под дамочку. Тебе лучше с начальником отделения потолковать, – хмуро ответил майор. – У меня несколько сотен сотрудников. А она точно шпионка?

– Ты про это вон у Дорина спроси, – подмигнул Егору шеф. – Чего она там с тобой на койке делала, пока ты связанный лежал? Ладно-ладно, после расскажешь. Давай, Людвигов, зови свою красотку. Будем ее брать.

– А может, лучше установить слежку, выявить контакты? – рискнул предложить Дорин.

Октябрьский почему-то взглянул на часы, мотнул головой.

– Брать. И сразу трясти. Каждая минута на счету.

Людвигов уже набрал номер, буркнул в трубку:

– Стенькин? Сержант Петракович твоя сотрудница? …Она на месте? …Пришли-ка ее ко мне… Да нет, не по службе. У меня тут парторг сидит. Есть мнение твою Ираиду к работе в стенгазете привлечь… Ага, пускай дует сюда, да поживей.

Егору шеф велел встать за большим несгораемым шкафом, сам вынул из кобуры пистолет, сунул сзади за ремень. Майор тоже приготовился – спрятал свой ТТ под газету.

– Ничего, с одной бабой как-нибудь справимся, – резюмировал Октябрьский.

Минуту спустя в дверь постучали, и голос, от которого у Дорина непроизвольно сжались кулаки, спросил:

– Товарищ начальник, вызывали? Сержант Петракович. Разрешите войти?

– Входи, Ира, входи, – добродушно поманил ее Людвигов, откидываясь на спинку стула.

Майор совершенно переменился. Нервозности как не бывало, лицо так и лучилось мягкой улыбкой.

Вассер-Петракович взглянула на незнакомого командира, вытянулась по стойке «смирно». Дорина не заметила – он оказался у нее сзади.

Есть на свете справедливость, думал Егор, глядя на прямую спину своей мучительницы.

Октябрьский с любопытством разглядывал молодую женщину. Руки держал сзади – должно быть, на рукоятке.

– Bleiben Sie stehen, Wasser, – медленно произнес он. – Endlich treffen wir uns.[11]

Егор приготовился броситься на шпионку, скрутить ей руки, но Петракович не шелохнулась.

– Извините, товарищ старший майор, – удивленно сказала она. – Это по-немецки? Я на курсах польский учила.

Шеф чуть повел подбородком в сторону Дорина – тот понял.

Вышел из-за сейфа, прошептал (говорить не мог – горло перехватило):

– Ну здравствуй, сука.

Она дернулась в его сторону, и тогда, пока не опомнилась, он крепко взял ее за кисти рук, а ногами наступил на носки сапог, чтоб не брыкалась.

Глаза Вассер полезли из орбит, челюсть отвисла – любо-дорого поглядеть. Узнала погорельца.

Шеф подошел сзади, быстро обшарил арестованную, прощупал швы и воротник.

Женщина не мигая смотрела Егору в глаза, зрачки остекленели. Всё ее тело тряслось крупной дрожью.

– Всё, майор, – приказал Октябрьский хозяину кабинета. – Вы мне больше не нужны.

Людвигов безропотно вышел.

Тогда шеф снова обратился к шпионке:

– Wir sollten keine Zeit verlieren? Wollen wir reden?[12]

Ох как хотелось Егору, чтобы Вассер задергалась, попробовала сопротивляться. Уж он бы ей показал пару-тройку болевых приемов, не посмотрел бы, что женщина. Тем более никакая она не женщина, а ядовитая фашистская гадина.