Это уж когда о фантастическом перелете Рудольфа Гесса напечатали во всех газетах, Егор призадумался всерьез. Тон сообщений был странный: то ли Гесс переметнулся к англичанам, то ли сошел с ума. Вообще-то ТАСС эту историю особо не комментировал. И о переговорах между Гессом и Черчиллем тоже ничего не сообщал.

Потом Октябрьский разъяснил, в чем тут штука. Оказывается, Германия предприняла дерзкую попытку замириться с Англией, сыграв на противоречиях между британскими политиками. Заместитель Фюрера вылетел к своему британскому знакомому будто бы по собственной инициативе, так сказать, по зову души. Мол, сердце у него разрывается наблюдать, как два великих нордических народа истекают кровью в борьбе друг с другом. Лорд Гамильтон, в поместье которого приземлился Гесс, принадлежит к так называемой «Кливлендской клике», аристократическому кружку, который терпеть не может Черчилля и хотел бы заключить с Германией мир на почетных условиях.

Если бы ловкий маневр Гесса удался и немцы с англичанами замирились, тогда всё, сказал Октябрьский. Спецгруппу «Затея» можно было бы распускать, а всех сотрудников переводить прямиком во фронтовую разведку. Вопрос о немецком нападении прояснился бы. Занимай оборону, все силы на передний край – и ни шагу назад. Однако есть в Англии наши люди, и свое дело они знают. Сорвали гитлеровскую авантюру, не допустили перемирия. В результате Черчилль проявил твердость, с посланцем Фюрера встречаться не стал. Пришлось немцам сделать вид, будто никаких мирных инициатив не было, а просто у Гесса от непосильной нагрузки мозги набекрень съехали.

– Героям невидимого фронта, сумевшим защитить нашу Родину в кулуарах британской политики, вечная благодарность и высокие правительственные награды, а наша спецгруппа продолжает работу, – заключил шеф. – До истории с Гессом я оценивал вероятность скорой войны процентов в семьдесят – восемьдесят, теперь – максимум в пятьдесят. Фюрер – мужчина обидчивый, он англичанам такого афронта не простит, будет их дожимать. Но наше дело маленькое: ловим Вассера.

Группе Григоряна, и без того уставшей от долгого ожидания, эти слова энтузиазма не прибавили. Во-первых, Вассер ловиться явно не желал. Во-вторых, если войны в этом году скорее всего не будет, то это совсем другое дело. Ну а, в-третьих, очень уж было скучно.

Дорин хоть почерк отрабатывал, а остальным троим была вовсе тоска. Григорян-Демидыч не мог даже радио включить, потому что глухой. Васька Ляхов замучился сидеть у окна, идиотически пучить глаза. Галя Валиулина для правдоподобия поторговала немножко мороженым и снова засела на больничном.

Однажды Егор ночью вышел на кухню, попить воды и застукал, как Ляхов с Валиулиной целуются взасос. Оно и понятно: оба молодые, здоровые, три недели взаперти.

Она ойкнула, убежала в комнату, а Васька ничего, только язык на сторону свесил и слюну пустил – мол, что с меня идиота взять.

Это маленькое происшествие развлекло Егора на пару дней. Во время очередной прогулки он зашел в «Педкнигу», купил «Словарь иностранных слов» и брошюрку Уголовного кодекса РСФСР.

Помнил, что есть какое-то такое особенное слово. Полистал, нашел:

Обвел красным карандашом и подложил словарь Галине на кухонный стол. В тот день остался без щей, но потеря была небольшая.

Назавтра как бы случайно забыл в уборной УК. Брошюрка была открыта на статье «Насильственные действия полового характера», пункт «Принуждение к половому акту лица, признанного умственно неполноценным и находящегося в опеке».

– Дурак ты, Дорин, – сказала ему Валиулина и надулась всерьез – перестала разговаривать, только про служебное.

Так и жила коммуналка на Кузнецком Мосту до 16 мая.

А шестнадцатого всё закончилось.

В тот вечер Егор решил вместо прогулки сходить в кино. Почему бы немецкому шпиону не посмотреть «Валерия Чкалова»? Должен же он прикидываться нормальным советским человеком. Сеанс был в 20.40, так что на квартиру Егор вернулся около одиннадцати, думая: смог бы он, как Чкалов, пронестись на истребителе под мостом? Теперь, наверно, уже не рискнул бы – давно все-таки не летал. Часов десять – двенадцать налетать, тогда другое дело.

И вдруг стало ужасно жалко, что судьба разлучила его с небом. Это в фильме говорили таким языком, красиво.

Гонял бы себе на И-Шестнадцатом или «чайке» над облаками. Еще, говорят, новый штурмовик Ил-2 – мировой самолет. Не ломал бы себе голову над муторными вопросами: зря утопили троллейбус или не зря. И Надежда нос бы не воротила…

Только сунул ключ в скважину – дверь рывком распахнулась сама.

В коридоре теснилась вся группа и сам Октябрьский в придачу. Лица такие, что Егор вмиг понял без слов.

– Где тебя черти носили? – втащил его внутрь старший майор. – Ладно, башку я тебе потом откручу. Звонили. Дважды. Ровно в десять и в пол-одиннадцатого. Мужчина. Вроде бы с акцентом. Галя сказала, ты обещался быть в одиннадцать.

На часах было без трех минут. У Егора сразу пересохло во рту.

– Первый раз звонили от Никитских ворот, из уличного автомата. Второй раз – из автомата возле «Художественного». От обоих мест до немецкого посольства меньше десяти минут пешком… Да не дрожи ты! – Октябрьский схватил Егора за плечи, тряхнул за плечи и прошептал на ухо: – Про троллейбус помни. Признайся: думал – зря?

Прямо на этих словах зазвонил телефон, поэтому закончил шеф скороговоркой:

– В тот район отправлено несколько групп захвата. Приказ – брать. Твоя задача – растянуть разговор, чтобы успели определить место и подъехать. Всё, Валиулина, давай! – махнул он Гале, напряженно застывшей над телефоном.

Та быстро схватила трубку, однако заговорила лениво, сонно:

– Але… Чтоб он провалился, твой Степан. Ночь на дворе! …Да пришел, пришел, куды он денется. Щас позову. Тьфу!

Октябрьский держал возле уха трубку спецтелефона. Глаза были устремлены на циферблат часов.

– …Сорок секунд. Больше нельзя. Давай!

– Кто это? – настороженно спросил Егор и шмыгнул носом.

Октябрьский кивнул: всё нормально, так держать.

– Карпенко, это вы? – спросил неуверенный голос, пожалуй, что и вправду с легким акцентом. – Я от Петра Семеновича. Почему так долго шли?

– Есть, засекли, – одними губами прошептал старший майор. – Тяни время!

– Я долго? – зло зашипел в трубку Дорин. – Сижу тут чуть не месяц! Ящик отобрали, сами исчезли! Не знал, что и думать. Гроши кончаются, соседи пристают – чего не работаешь…

– Спокойно, спокойно, – перебил его неизвестный.

Хотя неизвестный ли? Поразительная вещь: этот голос Егор вроде бы уже где-то слышал. Но где?

– Вы что, меня не узнаете? – спросил Вассер (наверняка это был он) и кашлянул. – Мы же с вами…

Не договорил – на том конце лязгнуло, и разговор прервался.

Егор растерянно оглянулся на шефа. Тот поднял ладонь в перчатке: тихо, не мешай.

В спецтелефоне что-то заурчало, и Октябрьский шлепнул рукой по стене, но не с досадой, а триумфально.

– Ко мне его, живо! – сказал он кому-то. – Не нашумели? Уверены? Ну, молодцы.

Широко улыбнулся Егору и остальным:

– Взяли! Отлично сработано. И вы, товарищи, тоже молодцы.

Два раза «молодцы» от шефа – это что-нибудь да значило.

Дорин едва успел вытереть рукавом испарину со лба, а Октябрьский уже тащил его на лестницу.

– Живо, за мной!

Пока шли в ГэЗэ (проходными дворами, с оглядкой), Егор успел рассказать о голосе – вроде бы знакомом, только не вспомнить откуда.

Октябрьский бросил:

– Не мучайся. Через десять минут мы эту тайну пещеры Лейхтвейс разгадаем.

Разгадали.

Сначала в кабинет заглянул старший группы захвата (Егор видел этого сотрудника впервые). Гордо доложил: