«Держись, очень и очень нужно…»

Ясно было, что слишком туго пришлось пехотинцам, нельзя ни одного стервятника пропустить к нашему переднему краю.

Бросаюсь в новую атаку, но тут же вижу, что меня крепко взяли в клещи два «мессера». Попробовал ринуться влево, вправо – огненными трассами преграждают путь. Я круто переломил траекторию полета, взмыл ввысь. А там как раз выстраивались в колонну «юнкерсы», – врезался в нее. Строй снова распался, а мне от «мессеров» оторваться не удалось. Они, как привязанные, идут следом, вот-вот изрешетят мою машину.

Деваться некуда – как в бездну, бросаюсь вниз. А там поджидают еще два «мессершмитта».

– Скоморох, ты где? – вдруг услышал я знакомый голос.

Онуфриенко! Вот так встреча!

– Я – Скоморох, отбиваюсь от «мессеров».

– Вижу, иду на помощь…

У меня сразу приток новых сил. Как же все-таки много значит в бою чувство локтя…

Повинуясь моей воле, истребитель снова резко взмыл ввысь. Мы почти разминулись с преследовавшей меня на пикировании парой. Ну, теперь не возьмете, гады!

Но почему вдруг стало тихо вокруг? Почему машина начала заваливаться набок? Ах, черт! Горючее кончилось. В последние секунды я совсем забыл о нем.

– Скоморох, что с тобой? – слышу Онуфриенко.

– Баки высохли, иду на вынужденную.

– Тяни к Северскому Донцу, прикрою…

Он отбивал наседавших на меня «мессеров». Я, стараясь приземлиться на своей территории, снижался пологим планированием.

До самой земли шел под надежной охраной своего крестного отца. Потом, занятый посадкой, потерял его самолет из виду.

Мне казалось, что внизу ровное поле – решил шасси выпустить, чтобы не вывести самолет из строя. Но я попал впросак: поле изрыто окопами. Пришлось лавировать, чтобы не угодить в них колесами, не сломать стойки. Но в конце короткого пробега правое колесо попало в окоп, машина круто развернулась и застыла на месте.

Все-таки недаром инструкции требуют в случае вынужденной посадки приземляться на «живот». Это спасало жизнь многим летчикам.

Мою машину сразу же облепили гвардейцы Чуйкова.

Они наблюдали за боем и теперь не столько спрашивали, сколько благодарили за то, что мы не позволили врагу отбомбиться. Я смог лично убедиться, насколько важно было держаться до последнего, не дать противнику осуществить его черный замысел. Теперь в небе Онуфриенко – никто сюда не прорвется. Спасибо ему, что вовремя подоспел, помог мне.

Пехотинцы взялись по телефонным линиям сообщить обо мне в полк, но им это долго не удавалось. Часа через два я включил приемник, стал прослушивать эфир. И уловил голос Толи Володина. Связался с ним, сказал, где нахожусь.

Через пятнадцать минут Володин разыскал меня, стал в круг. Передал, что в полку меня считали сбитым.

Договорились, что завтра сюда придет наш ПО-2.

Друзья-пехотинцы помогли мне устроиться на ночлег в копне сена. Под утро чувствую – какая-то сила стала поднимать меня. Проснулся – и тут уже услышал:

– Встать, руки в гору!

Я выбрался из сена и увидел бородатого старика, направившего прямо мне в грудь острые вилы.

– Кругом, диверсант, шагом арш! – скомандовал дед.

– Да свой я, летчик, – стал объясняться, улыбаясь. Но дед был неумолим.

– Знаем мы таких своих! Шагом арш, там разберемся…

Теперь уже под стражей я снова предстал перед друзьями-пехотинцами.

Несмотря на усталость, крепкий сон, проснулись все, кто был в землянке. Смеялись долго, громко. А старик, ничего не понимая, только удивленно моргал глазами.

– Що, диду, набрали сина? – шутил круглолицый солдат.

Спать больше не пришлось. Совсем рассвело – затарахтел По-2. На нем прилетел механик, старший сержант Ларичев, привез три канистры горючего и баллон со сжатым воздухом. Вместе обследовали Ла-5. Не нашли на нем ни одной пробоины, даже царапины от пуль.

– Вы что, заколдованный? – изумился Ларичев.

– Сам удивляюсь, – пожал я плечами, – снаряды летят мимо. А вот вынужденная – третья…

Но и в этих случаях мне очень везло – ведь пока что ни разу не пришлось садиться на оккупированной врагом территории.

Гвардейцы-пехотинцы помогли нам выкатить машину на проселочную дорогу. Мы ее заправили, и я, устроив в фюзеляже Ларичева, взлетел. Сверху взглянул на поле – там совершал разбег юркий По-2.

Удивительно простая это, но надежная машина. Среди немцев ходила легенда о «бесшумном, сверхсекретном русском ночном бомбардировщике». Им и был наш У-2, позже переименованный в По-2. На нем прошли обучение тысячи летчиков, и я в том числе. А в войну этот «небесный тихоход» оказался просто незаменимым там, где требовалось взлететь и сесть в условиях крайне ограниченной площадки, произвести разведку, фотографирование, бомбометание с самой малой высоты… Связной, почтовый, спасательный, санитарный, разведывательный, боевой – все это знаменитый скромный труженик По-2.

Вот и меня он тоже выручил.

После доклада о случившемся отдыхать не пришлось – тут же новый вылет, новый бой.

А на следующий день к нам прибыл генерал Толстиков.

Собрав совещание всего летного состава, он зачитал нам благодарность генерала В. И. Чуйкова за обеспечение надежного прикрытия его армии, а затем передал просьбу командиров стрелковых дивизий о том, чтобы наши летчики находились не 25-30 минут над полем боя, а минут 45. Как это сделать наилучшим образом – надо обсудить.

Думалось, что вопрос решится очень просто – располагать полк поближе к переднему краю. Если базироваться от линии фронта в 20 километрах – можно иметь сорок – сорок пять минут чистого боевого времени. Но это без учета высот и скоростей. А как только начинали в расчеты вводить всевозможные коэффициенты – они становились далеко не радужными. Среди «коэффициентов» были и такие, которые начинали нас раздражать.

С появления радио истребителей накрепко привязали к станциям наведения. Нам полагалось находиться на дистанции визуальной видимости с земли, на высоте 1,5-2 тысячи метров. Практически это означало, что мы должны были ходить в одном месте, по кругу со строго определенным радиусом. По этому поводу летчики шутили: «Не сражайся на ножах, а ходи в сторожах».

Между тем фашисты хоть и придерживались шаблонной тактики, но истребителю своему предоставляли полную свободу. Даже сопровождая бомбардировщиков, он имел право находиться там, где считал это выгодным. Многие ведущие наших штурмовых или бомбардировочных групп требовали, чтобы наши истребители обязательно находились в непосредственной близости от них, на дистанции визуальной видимости,

Все это сковывало нашу инициативу, лишало возможности активно искать врага, вынуждало занимать выжидательную позицию. Жизнь настоятельно подсказывала: истребитель рожден для активного боя – больше самостоятельности! Недаром к тому времени у нас уже стали появляться эскадрильи и целые полки свободного боя. Жизнь брала свое. Только нас это еще не коснулось. Правда, отдельные ростки пробивались сами собой. В полку Онуфриенко был капитан Николай Горбунов. Несколько раз встречался он с фашистским асом, летавшем на «мессершмитте», на котором был нарисован черный дракон: знак многих побед в воздушных боях.

Ас действовал очень расчетливо, у него была хорошо продумана тактика внезапных атак.

Горбунову несколько раз досталось от него. Но нашего летчика сковывали то станция наведения, то необходимость прикрытия штурмовиков, он не мог позволить себе по-настоящему помериться силами с драконом. И тогда Горбунов попросил у Онуфриенко разрешения отправиться на свободную охоту. Тот дал согласие. В горячей изнурительной схватке черный дракон, был повержен. Счет сбитых Горбуновым самолетов достиг десяти.

Вот что значила свободная охота!

Пытаясь как-то развязать себе руки, мы тоже шли на всевозможные ухищрения. Станем в круг над станцией наведения, потом группа отправляется в район самых активных действий, а пара остается – она имитирует наше присутствие, совершая вертикальный маневр. Однако некоторые так втягивались в тактику «круга», что не могли от нее избавиться.