Теперь даже судья Хернандес вопросительно смотрел на меня. Я спокойно выдержал его взгляд.

– Разве не это ты только что сказал, нам?

– Да, это, – подтвердил Томми, – но я не лгал.

– Нет, ты лгал, – настаивал Бастер, – первый раз, про мистера Риза.

– Да, – признал Томми. Он взглянул в мою сторону, но вопрос Бастера отвлек его.

– И когда это не сработало, ты снова солгал.

– Нет. – Томми замотал головой. Он даже взглянул на Остина, как будто тот мог его поддержать, но Остин смотрел на него холодным, оценивающим взглядом, словно лик на старом портрете.

– И они все-таки не обращали на тебя внимания, так? Они даже не поверили тебе.

– Нет, – сказал Томми. Он вновь ощутил душевную боль от этого.

– На этот раз ты подготовился капитально. Ты обратился к учителю, к медсестре. Ты хотел, чтобы они помогли тебе убедить родителей?

– Я должен был рассказать им, – вставил Томми.

– Еще бы! Кто бы тебе поверил на этот раз, не подключи ты посторонних людей?

– Если родители не поверили мне, я должен был рассказать кому-то еще.

Бастер кивнул.

– Ты запутался в собственной лжи, потому что посторонние люди поверили в твой рассказ.

– Это не ложь! – Голос Томми сорвался на крик.

– Ну, Томми? Ты же сказал, что лгал. Ты признал это.

– Я не лгал о нем.

Томми обернулся к Остину. На это движение, казалось, ушли последние силы. Из глаз Томми брызнули слезы.

– Ты не понимал, какую боль ему причиняешь, правда, Томми?

Томми замотал головой.

Сердце Бастера не знало сочувствия. Он безжалостно настаивал на своем. Остин облокотился о стол одной рукой, выставив корпус вперед. Элиот держался в стороне. Голос Бастера сотрясал своды зала.

– Ты не знал, что все так обернется, правда, Томми? Первый раз, когда ты солгал, все обошлось? Ты не ожидал, что на этот раз дело дойдет до суда, правда?

– Ожидал, – тихо сказал он. – Я знал, что так получится.

– Ты был готов рассказать свою историю перед этими людьми?

– Да.

– Даже если пришлось бы снова лгать? – настаивал Бастер.

– Я не лгу. – Томми заплакал.

– …снова и снова, пока твои родители не пожалеют тебя?

– Нет, – отчаянно держался своего Томми. Он был на грани истерики. – Я не стал бы лгать об этом.

– Томми, – сказал Бастер, изменив тон, будто мальчик убедил его. Хорошо. Первая ложь простительна. Но сегодня ты поклялся говорить правду, ведь из-за тебя этот человек может попасть в тюрьму. Скажи наконец правду…

– Я не вру, – торжественно ответил Томми.

Бастер понял, что терпит поражение.

– Не лги. Скажи правду сейчас.

Томми задумался.

– Я уже сказал правду, – ответил он.

– Томми. – Бастер был в гневе. – Ты думаешь, мы поверим, что, нагородив столько лжи, ты можешь говорить правду?

– Да, – подтвердил он. Что-то в его лице дрогнуло.

– Ложь. Ты солгал, сказав, что заходил с этим мужчиной в дом. Ты все придумал, правда, Томми?

– Нет.

– Посмотри на него и скажи это, пожалуйста.

Бастер и Остин – оба уставились на Томми. Будь их воля, они вывернули бы душу мальчика наизнанку и вытрясли бы нужные им слова.

Томми поднял глаза. Он дрожал. Слезы катились по его щекам. Бекки схватила меня за руку.

Я уже думал, что Томми не заговорит. Он обернулся на Остина Пейли безо всякой ненависти. В его взгляде читалась жалость, одиночество и тоска. Остин заставлял себя смотреть на Томми.

– Он сделал это, – прошептал Томми. – Он отвез меня в тот дом, снял с меня одежду, обнял меня, и трогал меня, и заставил меня трогать его. – Он не отрывал плачущих глаз от Остина. – Он сказал, что любит меня.

– Нет! – Бастер ударил рукой по столу. – Говори правду.

– Я говорю правду, – сказал Томми.

Бастер, должно быть, понял, что упустил момент, но не сдавался.

– Ты добился своего? – спросил он. – Твои родители обратили на тебя внимание? Этой лжи было достаточно?

Я отстранил руку Бекки и наконец поднялся.

– Протестую, ваша честь, адвокат оказывает давление на свидетеля. К тому же он начинает повторяться.

Остин, похоже, вышел из оцепенения. Он бросил взгляд на присяжных и заметил, что кое-кто из них его рассматривает. Он тронул Бастера за руку.

– Протест принят, – сказал судья. Даже он почувствовал облегчение от того, что я наконец прервал это издевательство.

Бастер еще кипел от возмущения, но смирился с происшедшим.

– Вопросов нет.

– Томми, – мягко сказал я.

Он вспомнил мои давнишние инструкции и быстро поднял глаза. Он вытер слезы тыльной стороной ладони.

– Ты сказал, что называл обвиняемого Уолдо. Откуда ты узнал его настоящее имя?

Томми был удивлен таким оборотом. Он выпрямился.

– Когда я ехал в его машине… – начал он.

Я перебил его.

– Что это была за машина?

– Большая и белая, – вспомнил Томми. – Как же она называется…

– Не знаю.

– "Континенталь", – осенило его.

– А какого цвета была обивка внутри? Кресла и все остальное?

– Красного, – ответил Томми. – Темно-красного.

– И как ты узнал его имя?

– Там между передними сиденьями была коробка. Похоже на бардачок. Я открыл его и нашел несколько писем с его именем.

– И что там было написано?

– Остин Пейли.

– Тебе запомнилось что-то еще?

– Там было… – сначала Томми смотрел на меня, пытаясь угадать, что мне нужно. Затем он воскресил в памяти тот, конверт.

– Там было написано "адвокату", – сказал он.

– Спасибо, Томми. Вопросов больше нет.

Бастер прищурился. Он смотрел на Томми, прикидывая, как сломить его. Но Остин держал его за руку.

– Я тоже закончил, – произнес Бастер.

Я подошел к Томми, положил ему руку на плечо и заслонил мальчика от его обидчиков. Кэрен Ривера ждала Томми. Я даже не взглянул на нее. На полпути Томми увернулся и бросился в зал, где сидел его отец. Томми прижался к нему, и Джеймс Олгрен раскрыл ему свои объятия.

Весь зал, затаив дыхание, смотрел на эту трогательную сцену, кроме Остина и его защитников, которым оставалось ждать только приговора. Судья Хернандес позволил мне вызвать следующего свидетеля. Я подошел к Бекки, мы обменялись соображениями, и я сказал:

– Обвинение закончило, ваша честь.

Элиот подался к своему клиенту. Бастер присоединился к ним, он уже отыграл свою картину. Элиот поднялся и скованно произнес:

– Защита тоже закончила.

– Объявляю заседание закрытым, – с удовлетворением сказал судья. Он посмотрел на часы, затем на присяжных.

– Уже поздно, а нам с адвокатами есть чем заняться, – начал он. Я не слушал. Я смотрел на Элиота. Он смотрел куда-то поверх присяжных.

Защита попалась в мою ловушку на повторном допросе Томми. Нет лучшего способа расположить присяжных к ребенку, чем попытаться на суде запугать его. Элиот учуял подвох. Он был строг, но не груб с Томми.

Я предпринял отчаянный шаг: отдал Томми на растерзание защите, подкинув информацию о его взаимоотношениях с родителями. Я намеренно подставил Томми под удар.

В отличие от Элиота Остин купился на это. И Бастер тоже. Он знал, как сломить сопротивление ребенка, а Остин согласился. Бастер, безжалостно пытаясь подавить Томми, предстал настоящим монстром. А если учесть холодный взгляд Остина, то можно понять присяжных, которые воочию убедились, как взрослые мужчины издевались над ребенком. Я рассчитывал на их фантазию, они должны были представить насилие, которое сотворил один из мужчин над мальчиком.

Я полагался на Томми, на его выдержку под градом вопросов. В его словах я не сомневался, мальчик говорил правду. Именно поэтому я позволил Бастеру распоясаться, не вмешиваясь в ту вакханалию, которую он устроил, надеясь, что Томми выдержит. И он оправдал мои надежды. Я не предупредил мальчика, что его ожидает, мне был необходим его неподдельный испуг и растерянность. Томми устоял. Его настойчивость придавала вес его словам под безжалостными нападками защиты. Эту карту я и разыграл. Элиоту удалось ослабить мои позиции, и мне, чтобы как-то выправить положение, пришлось подставить Томми.