Честно сказать, я боялся, что стихи переведутся некорректно. Ведь говорил-то я по-русски, а кто его знает, справится ли здешний «синхронный переводчик» с рифмой и размером? Но древние маги свое дело знали, и сказка пошла «на ура». Хохот стоял – мама не горюй!

– Только ты больше никому не читай эти стихи, давясь хохотом, проговорил Тагр. – Тебя же на кусочки растащат по приемам и балам!

– Ой, спасибо, парень! – вторил его отец. – Я еще ни разу в жизни столько не смеялся. Ай, молодец! Знаешь, не дело гробить такой талант в кузнице. Захочешь мне помочь, милости прошу, а нет – не обижусь. И живи у нас, сколько хочешь. Слушай, а песни ты знаешь?

С песнями определиться было намного легче. Репертуар группы «Мельница» должен был подойти идеально, но я все же честно предупредил слушателей, что далеко не Паваротти. Они не испугались, и я выдал им одну из немногих песен Хелависы, рассчитанную не на женское исполнение:

Творчество фолк-рок-группы гномы, кажется, оценили, хотя и не так бурно, как «Федота-стрельца». Разве что Мила попросила переписать ей тексты еще нескольких песен. Тут я с удивлением обнаружил, что писать на здешнем языке тоже могу без проблем. Точнее, писал я по-русски, а Мила видела вместо кириллицы местную азбуку. Надо же! Интересно, а понятие шифра у них тут есть?

Посиделки закончились далеко за полночь и я, едва коснувшись подушки, провалился в сон. Не то выпитое подействовало, не то избыток впечатлений. «А что-то завтра будет», – только и успел подумать я, засыпая.

Под утро мне приснился кошмар. Причем, какой-то особо садистский, про журналистику. Всего я, конечно, не запомнил, но Андрей Макаревич берущий интервью у меня – это было круто. Я пытался объяснить, что все должно быть наоборот, но безуспешно. Причем, происходило это безобразие почему-то на диване в моей ташкентской квартире. Еще толком не проснувшись, я порадовался про себя, что мне никогда не снится Борис Моисеев. Такого ужаса моя тонкая писательская психика наверняка не выдержит. За окном только начинало светать, и я решил немного поваляться. Переварить новые впечатления, так сказать, а то больно много странного на меня свалилось. Или я – в странное, тут уж кому как нравится. Может, правы братья Стругацкие, говоря в своем «Понедельнике…» что рано или поздно способности удивляться, наступает предел? Или, как они говорили там же, я уже был готов вляпаться во что-то подобное? Да, наверно так оно и есть, я ведь писатель. Это ведь только кажется, что сочинять повести и романы легко. На самом деле автору нужно смоделировать множество ситуаций, поступков, диалогов, а это огромный труд. Особенно, если пишешь фантастику или фентези, а не детективы, как я. Кстати, я и выбрал этот жанр только потому, что прочел в свое время кучу уголовных дел. Мне и фантазировать-то особо не приходилось: что-то вспомнил, что-то поднял из архива своих газетных публикаций…

Во мне внезапно проснулся репортер, которого я давил в себе вот уже несколько лет. Елкина палка, ведь передо мной готовый фентезийный мир, а я даже не почешусь! В смысле, даже набросков никаких не сделаю. А ну как пригодится…

Порывшись в накладном кармане джинсов, лежащих на табурете у кровати, я вынул толстый блокнот с вложенной в него ручкой. Не прощу себе, если не набросаю хотя бы словесные портреты своих новых знакомых. Когда-нибудь да пригодится! Итак, прежде всего, от людей увиденные мной гномы почти ничем не отличаются. Разве что пропорциями, да и то не очень. Лиору можно было дать на вид лет сорок-сорок пять. Рост – около метра шестидесяти, телосложение… не знаю какое, в баню с ним не ходил. Но и ссориться с кузнецом тоже не стал бы. Видели когда-нибудь камышового кота? Эта азиатская животина, когда хочет, может выглядеть мирно и даже мило. А если нет – спасайся, кто может. С камышовым котом рискнет связаться не всякая овчарка, которую тот порвет, особо не напрягаясь. Вот и Лиор показался мне таким же. О Тагре и Миррете пока что сказать не могу почти ничего: выглядят похлипче отца. Особенно, Тагр. Этакий «юноша бледный со взором горящим», в смысле, творческая натура. Как сказал его отец, кузница для него – нож вострый. Зато скульптор-миниатюрист он замечательный. Вчера, когда все доели, допили, и допели, гном показал несколько своих поделок. Статуэтки из дерева, камня, глины, резные ручки ножей – все его работа. Посуда, кажется, тоже, что-то такое говорилось вчера за столом. Я не искусствовед, но поделки выглядели симпатично и даже изящно. И чего Лиору далась эта кузница? Зачем ему плохой кузнец вместо хорошего скульптора? А судя по тому, как гномский папа скривился, критикуя сына в разговоре со мной, он уже плешь проел бедолаге Тагру. Ну да ладно, что-то я отвлекся, продолжим описание. Пропорции тела у гномов вроде бы вполне человеческие, только выглядят плотнее. Кость явно широкая, даже у Милы, которая, в отличие от мужчин бодибилдершей не выглядит. Вполне себе симпатичная, только цвет волос непонятный: светлый с чуть заметной рыжинкой. Глаза, как я уже говорил, серые, с огромными ресницами. Ей бы тушь рекламировать…

Помяни черта – он и на пороге! Гномка сунулась в приоткрытую дверь и позвала завтракать. На желудке было еще тяжеловато после вчерашних посиделок, но я все же оделся и прошел в столовую. Не заставлять же хозяев разогревать мне отдельно! Да и интересно, «как у них тут пьют какаву, с сахарином, али без?».