23 мая 1637 года «Газетт де Франс», шестью годами раньше основанная Теофрастом Ренодо, опубликовала следующую заметку:
«Из Парижа. 19-го числа король покинул Сен-Жер-мен и ночевал в Версале. В тот же день м-ль де Лафайет, одна из фрейлин королевы, стала монахиней в монастыре Пресвятой Девы Марии, чем вызвала глубочайшее сожаление короля, королевы и всего двора».
Расставание было патетическим. Король пришел попрощаться с Луизой в комнату королевы, и там, в присутствии Анны Австрийской, чрезвычайно взволнованный, не смог сдержать слез.
После нескольких слов, которые он «скорее пролепетал, чем произнес», король ушел, а фаворитка подбежала к окну, чтобы посмотреть, как он садится в карету. Забыв об этикете, запрещавшем называть Его Величество каким-нибудь местоимением, она воскликнула с рыданиями:
— Увы! Я никогда больше его не увижу…
В июне месяце она приняла постриг и стала смиренной сестрой Анжеликой.
Только после того, как м-ль де Лафайет покинула свет, Ришелье вздохнул с облегчением и принялся сводить счеты с остальными: отец Жозеф заболел и внезапно умер, отец Коссена был отослан в Ренн, м-м де Сенесе была вынуждена покинуть двор и удалиться в свой замок в Рандане, а епископа Лиможского обязали вернуться в свою епархию.
Людовик XIII, лишившись Луизы, никак не мог утешиться. Время от времени, втайне от кардинала, он отправлялся в монастырь на улице Сеит-Антуан, чтобы навестить маленькую монахиню. Разумеется, Рншелье знал об этом. Полагая, что только женщина сможет заставить короля забыть о своем горе, он вернул в Луар м-ль де Отфор. Но грациозная Мария не имела больше никакой власти над сердцем Людовика XIII. Она быстро это поняла. Он глядел на нее невидящим взором, был молчалив в ее присутствии и постоянно жил в ожидании того момента, когда сможет отправиться на улицу Сент-Антуан. Дважды в неделю, под предлогом поездки на охоту в Венсанский лес, он продолжал посещать монастырь. При каждом его посещении маленькая сестра Анжелика, считавшая себя большой грешницей, читала ему мораль [123] и умоляла сблизиться с Анной Австрийской.
— Вот уже двадцать два года, как вы женаты, сир, а у вас все еще нет дофина.
Людовик опускал голову и начинал говорить о чем-нибудь другом. Чтобы иметь ребенка, надо было совершать акты, которые вызывали у него слишком сильное отвращение…
Как-то в августе он приехал в монастырь бледнее и печальнее обычного.
— Королева тайно переписывается со своей семьей, — сказал он Луизе. — Господин де Ришелье только что перехватил шифрованное письмо, отправленное ею испанскому послу Мирабелю…
— Да ведь король Испании ее брат, — ласково успокаивала его Луиза.
— Это наш враг, — отрезал король. — Франция находится в состоянии войны с ним.
Так начинало разворачиваться невероятное дело, доставлявшее огромную радость Ришелье, который надеялся на этот раз засадить королеву в темницу по обвинению в государственной измене. Лапорта, камердинера Анны Австрийской, бросили в Бастилию. При нем нашли письмо, предназначавшееся м-м де Шеврез, которая, разумеется, была замешана в новом заговоре [124]. Провели обыск в монастыре в Валь-де-Грас, где у королевы были свои апартаменты. При обыске ничего не нашли, поскольку монахиням хватило сметливости спрятать все компрометирующие бумаги.
Тогда Ришелье отправился в Сея-Жермен, чтобы прямо там допросить Анну Австрийскую, которая, заболев от страха, видела уже себя арестованной, отвергнутой и отправленной в Испанию
Кардинал показал ей письмо, адресованное послу Мирабелю.
— Могу ли я позволить себе, Ваше Величество, попросить у вас объяснений касательно этого письма?
После длительных тайных маневров оба противника оказались, наконец, лицом к лицу. Их глаза, полные смертельной ненависти, встретились на мгновение, и в эту минуту королева ответила, что никогда не видела этого листка.
Опустив глаза, Ришелье улыбнулся:
— Я вам верю, Ваше Величество, но в каждом факте можно усмотреть несколько истин. Могу заверить вас, что если вы скажете все, что вам известно, до последней мелочи, король вас, конечно, простит. В любом случае я буду там, чтобы защитить вас.
В течение целого часа, продолжая разговор в том же желчном тоне, он мучил королеву и довел ее до полного изнеможения. Рыдая, она призналась, что писала письмо, но поклялась, что не писала других.
— Вам давно известно, каковы мои чувства к вам, — ласково произнес Ришелье. — Я немедленно пойду к королю и употреблю все мое влияние, чтобы король признал вас невиновной.
Анна Австрийская в свою очередь поддержала игру:
— Ах, господин кардинал, — сказала она, — сколько же в вас доброты!
И она протянула ему руку. Но Ришелье не взял ее, изображая покорность и уважение…
* * *
Только когда Анна Австрийская села в свою карету, она до конца осознала свое положение и ужаснулась. Надо было во что бы то ни стало сделать так, чтобы Лапорт, которого также подвергнут допросу, отвечал то же, что и она. Но как сообщить ему, что она говорила? Она попросила совета у м-ль де Отфор, с которой подружилась.
— Напишите письмо, — сказала ей девушка. — Я постараюсь сделать так, чтобы оно попало к Лапорту.
Наутро, переодевшись в субретку и спрятав большую часть лица с помощью широкополой шляпы, м-ль де Отфор отправилась в Бастилию и заявила, что ей надо увидеться с одним своим другом, шевалье де Жаром, отбывавшим там небольшое наказание.
— Я — сестра его слуги, — сказала она. Охранники подумали, что перед ними одна из тех девиц легкого поведения, которые частенько заглядывают в Бастилию, пошли за шевалье и оставили его наедине с Марией.
Кар пришел в изумление, увидев свою приятельницу.
— Вы?
Она сделала знак рукой, чтобы он умолк.
— Вот письмо от королевы, которое необходимо передать Лапорту. Его камера находится двумя этажами ниже вашей, дело это чрезвычайной важности…
Несколько часов спустя шевалье, просверлив отверстие в полу, передал письмо своему соседу этажом ниже, а тот тем же способом передал письмо Лапорту.
Когда Ришелье явился, камердинер уже знал, как следует отвечать на вопросы. Анна Австрийская была спасена…
Не зная, что его провели, кардинал пришел к выводу, что дело выглядит менее интересным, чем показалось ему вначале, и прекратил преследования. Королева пообещала больше не писать писем своим близким, и в начале зимы король смог сообщить Луизе, что он простил свою жену.
Юная монахиня была счастлива.
— А теперь помиритесь с ней окончательно, — сказала она, — ведь у Франции все еще нет наследника.
Ей и в голову не приходило, что король может попытаться обрести отцовство с ее помощью.
Вот что об этом рассказывает отец Гриффе в своей «Истории правления Людовика XIII»:
«В начале декабря король покинул Версаль, чтобы провести ночь в Сен-Море, и, проезжая через Париж, он сделал остановку в монастыре Пресвятой Девы Марин на улице Сент-Антуан, чтобы навестить м-ль де Лафанет. Пока они беседовали, в городе разразилась гроза, да такая сильная, что он не мог ни вернуться в Версаль, ни добраться до Сеи-Мора, где ему приготовили комнату и постель и куда прибыли уже офицеры его свиты. Он решил переждать грозу, но, видя, что она все усиливается, а тем временем приближается ночь, он почувствовал замешательство: из Лувра его кровать увезли в Сен-Мор, и теперь он не знал, куда податься.
Гито, начальник охраны, у которого давно вошло в привычку разговаривать с королем довольно свободно, заметил, что у оставшейся в Лувре королевы он мог бы и поужинать, и провести ночь со всеми удобствами. Но король отверг это предложение, говоря, что надо надеяться на улучшение погоды. Подождали еще, но гроза становилась все сильнее, и Гито снова предложил отправиться в Лувр. Король ответил, что королева и ужинает, и ложится спать слишком поздно для него. Гито заверил его, что королева охотно подстроится под его привычки. Наконец, король принял решение ехать к королеве. Гито на всех парах помчался вперед, чтобы предупредить о времени приезда короля на ужин. Королева распорядилась, чтобы были выполнены все желания короля. Супруги поужинали вместе. Король провел с нею ночь, и через девять месяцев Анна Австрийская родила сына, появление на свет которого вызвало всеобщее ликование в королевстве».
