Это письмо произвело на Габриэль д`Эстре такое впечатление, что она немедленно порвала с Бельгардом. Он быстро утешился, став любовником Маргариты де Гиз и одновременно ее матери, очаровательной герцогини де Невер, вдовы герцога де Гиза, убитого в Блуа.
В сущности, обер-шталмейстер довольно своеобразно воздал должное Габриэль, показав зсем, что заменить ее можно только двумя другими женщинами…
ГАБРИЭЛЬ Д`ЭСТРЕ ПОБУЖДАЕТ ГЕНРИХА IV ОТРЕЧЬСЯ ОТ ПРОТЕСТАНТИЗМА
Ни одна революция, как в жизни империй, так и в жизни семьи, не обходилась без женщин, которые участвовали в ней то как причина, то как объект, то как средство. Это к ним Судьба обращается со словами: «Iniperum sine fine dedi».
Кондорсе
В начале 1593 года маркиз д`О с удивительной непринужденностью писал Генриху IV:
«Сир, нет нужды лукавить, через восемь дней вы будете избраны королем Франции, и к вашим прежним противникам можно будет добавить партию католических принцев, папу, короля Испании, императора, герцога Савойского. Всему этому вам придется противостоять с вашей жалкой кучкой гугенотов, если только вы не примете быстрое и галантное решение послушать мессу… Если бы вы были глубоко религиозным принцем, я бы не осмелился говорить с вами в таком тоне, но вы ведете жизнь истинного бонвивана, и потому мы не думаем, что для вас это будет вопросом совести. Боитесь ли вы оскорбить гугенотов, которые всегда признавали за королями свободу совести, но которые, если вы их обидите, помянут вас в своих молитвах? Выбирайте сами, угождать ли вашим гасконским пророкам и продолжать таскаться по притонам, оставив всех нас в ситуации „спасайся, кто может“, дрожать ли перед Лигой, которая сама ничего так не боится, как вашего обращения, благодаря которому вы задушите прямо в колыбели нарождающуюся третью партию и через месяц станете абсолютным королем всей Франции, выиграв за один час мессы больше, чем вы могли бы добиться в двадцати выигранных сражениях и за двадцать опасностей и трудов».
Маркиз д`О был прав, ситуация оказалась в высшей степени критической для Беарнца, который в последние два года слишком много времени потерял в постелях дам. Герцог Майеннский и лигисты только что созвали Генеральные Штаты в Париже, чтобы избрать короля, и народ, измученный гражданской войной, кажется, готов был поддержать их решение, которое лишало Генриха IV короны.
К тому же испанский король Филипп II, сумевший ввести в Париж свой гарнизон, уже несколько дней пытался провозгласить королевой Франции свою дочь Изабеллу, внучку Генриха II по материнской линии.
Стало ясно, что нельзя терять ни минуты. А между тем король колебался.
И тогда вмешался Сюлли.
«Вы сможете добиться полной власти и спокойного существования королевства только двумя путями: первый — сила и армия; при этом придется принимать сильные решения, практиковать строгость, твердость и жестокость, то есть все то, что, по сути, противоположно вашему характеру и вашим наклонностям, и поэтому вам понадобится преодолеть тысячи трудностей, утомление, тягот, неприятностей, опасностей и трудов, беспрерывно трястись в седле, вечно в панцире, со шлемом на голове, с пистолетом в одной руке, со шпагой в другой, но, что еще важнее, раз и навсегда распрощаться с покоем, удовольствиями, приятным времяпрепровождением, любовью, любовницами, играми, собаками, птицами, замками, потому что в вашем новом качестве вам не избежать таких дел, как многочисленные захваты городов, частые сражения, обязательные победы и много пролитой крови; второй путь — освоиться с новой религией в соответствии с желанием большинства ваших подданных, и тогда вы будете избавлены от тягот и трудностей в этом мире, а что касается иного, об этом я не стану говорить… Вам не следует ждать от меня совета отправиться к мессе, поскольку я протестант; могу только утверждать, что это самый скорый и самый легкий способ разрушить все монополии и развеять в дым все самые хитрые замыслы…»
[50]
Это второе письмо сильно встряхнуло короля, однако не заставило его принять решение.
Он испытывал угрызения совести в отношении тех, с кем вместе сражался, дорогих его сердцу гугенотов, которые следовали за ним повсюду и готовы были за него умереть.
И тогда за него взялась Габриэль.
С некоторых пор фаворитка всерьез подумывала о том, чтобы выйти за него замуж, но она также знала, что только папа может расторгнуть брак короля и Марго. Вот почему она решила убедить Генриха IV стать католиком. Как-то вечером, когда он, по обыкновению, делился с нею своими заботами, она высказала ему свое мнение.
Из боязни так никогда и не приобщиться к роскошной жизни в Лувре она вдруг сделалась необыкновенно красноречивой и нашла собственные аргументы, которые взволновали любовника. Кроме того, она обратила его внимание, как пишет Мезере, «на нищету народа и на то, что в противном случае до конца своих дней он будет проводить все время с оружием в руках, в мучениях и тревогах, подстерегаемый случаем и ловушками, без надежды на отдых и радости жизни» [51].
После чего она воспользовалась всеми средствами, которыми владеет любящая женщина, и преуспела там, где советники, маркиз д`О и даже Сюллн, провалились [52].
[53]
17 май Генрих IV сообщил своему окружению, что желает перейти в католичество.
Немедленно были начаты переговоры между представителем короля Плесси Морне и высокопоставленными прелатами. Эти переговоры длились два месяца, которые для Генриха IV, искренне привязанного к своей религии, были тяжким временем. Но Габриэль была так убедительна, так нежна, так ласкова, что он поехал в Сен-Дени и оттуда написал ей 23 июля свое знаменитое письмо:
«Я приехал сюда рано вечером, и Дьегар надоедал мне до самого отхода ко сну. Мы надеемся на перемирие и на то, что оно будет заключено сегодня. Что касается меня, я нахожусь в стане лигистов, у монахов ордена Св. Фомы. Сегодня с утра я начинаю переговоры с епископами. Помимо эскорта, о котором я сообщил вам вчера, я направляю к вам пятьдесят стрелков, из пищали, которые вполне стоят кирасиров. Надежда увидеть вас завтра удерживает меня от более длинных рассуждений. Именно в воскресенье мне предстоит совершить опасный „прыжок“. Сейчас, когда я вам пишу, за моей спиной толпится добрая сотня раздражающих меня людей, которые добьются того, что я возненавижу Сен-Дени, как вы ненавидите Мант [54]. Прощайте, душа моя, приезжайте завтра пораньше, потому что мне уже начинает казаться, что я не видел вас целый год. Миллион раз целую очаровательные ручки моего ангела и уста моей дорогой госпожи. 23 июля».
Во второй половине дня состоялась очень важное совещание, на котором король задал богословам множество вопросов, касающихся церковных догм, Пресвятой Девы и чистилища. После пятичасовых дебатов, бледный и несколько запыхавшийся, он сдался и заявил, что его достаточно просветили, чтобы он мог стать католиком окрепла в сознании этой дамы, и в то же время ей дали понять, что все министры, вместе взятые, не смогли бы аннулировать его первый брак и что только папа способен разрубить этот узел, она прислушалась к настойчивым уверениям тех, кто, сменив свои убеждения, бахвалился, что расправится с нею; и тогда она употребила всю свою красоту и все время, как днем, так и ночью, чтобы убедить короля сменить религию».
— Сегодня я вручаю вам свою душу, — произнес он, крайне взволнованный, — и предупреждаю, берегитесь, потому что оттуда, куда вы меня ввели, я выйду только со смертью, в чем клянусь вам и торжественно заверяю.
«И когда он говорил это, — добавляет Л`Этуаль, — сообщивший его слова, у него на глазах выступили слезы».