И потому бедная маленькая королева, вот уже год бывшая замужем, возможно, все еще оставалась девицей.

Иногда молодой король, почувствовав едва уловимое желание, немедленно тащил Марию Стюарт в кровать; однако при первом же затруднении силы его покидали, и все кончалось ничем.

Неудивительно, что бесконечные старания буквально лишали его сил, и Екатерина Медичи сильно забеспокоилась.

Неожиданно ее беспокойство резко усилилось.

Подумать только, Франциск, которого альковные неудачи делали просто несчастным, принялся выполнять труднейшие физические упражнения, чтобы разогнать свою кровь и обрести ту мужскую силу, о которой так мечтала несчастная маленькая королева.

Однажды, теперь уж не узнать, где и когда, Марии Стюарт все же удалось познать столь желанное удовлетворение. И с этого момента довольный собой Франциск II почувствовал себя мужчиной и стал интересоваться государственными делами. Неосторожность, из-за которой он вскоре оказался на краю гибели…

Совершенно не разбирающийся в политике, недалекий, легковерный, он слепо доверился Гизам, которые по-прежнему поддерживали самые тесные отношения с вдовой сенешаля. Протестанты полагали, что после удара копья Монтгомери они раз и навсегда избавились от Дианы, а между тем она продолжала борьбу из глубин своей ссылки. С помощью Гизов ей удалось убедить юного короля в необходимости ужесточить преследования протестантов. По всей Франции запылали новые костры.

И тогда доведенные до отчаяния протестанты решили похитить короля с тем, чтобы вырвать его из-под влияния Гизов и Дианы.

Принц Конде был тайным главой заговора, впоследствии получившего название «Амбуазский заговор»однако задуманное дело должен был осуществить наемник по имени Ла Реноди, в задачу которого входило явиться в Блуа, где находился двор, и захватить Франциска II.

Нападение на замок было намечено на 10 марта 1560 года, и все уже было готово, когда некий адвокат из протестантов, Пьер дез Авенель, прослышал о заговоре и сообщил о том, что замышлялось, герцогу Франциску де Гизу.

Пришедший в ярость герцог перевел весь двор в Амбуаз, бывший в те времена неприступной крепостью, и, далекий от мысли, что создает ситуацию, похожую больше на водевиль, чем на драму, потребовал от принца Конде явиться на службу к королю.

Глава протестантов был человеком осторожным. Не зная точно, как могут обернуться события, он откликнулся на приглашение герцога де Гиза и заявил, что готов защищать замок от любого нападения.

— Если враги короля настроены воинственно, пусть приходят, — сказал он, очень мило вздернув подбородок. — Мы сумеем их встретить!

17 марта Ла Реноди, которому пришлось изменить свой план, отправился в Амбуаз. Но далеко зайти ему не удалось — в густом лесу, окружающем замок, он был убит солдатом. После этого герцог приказал обыскать весь лес, и рассыпавшиеся по нему заговорщики были схвачены. Подвергнутые допросам и пыткам, все они признались, что служили принцу Конде.

— Что ж, подождем, пока их признания подтвердятся, — сказал герцог де Гиз молодому королю, потрясенному тем, что он узнал.

Однако импульсивный по натуре Франциск II устремился в гостиную, где в это время принц Конде любезничал с дамами, и крикнул, глядя на него:

— Есть, оказывается, люди, которые угодничают передо мной, а за спиной меня предают. Но, даст Бог, придет день, и я заставлю их в этом раскаяться. И он изо всех сил стукнул кулаком по столу. Принц Конде готов был предать кого угодно, лишь бы доказать свою преданность королю. Он указал на группу заговорщиков, проходивших в это время через сад в окружении гвардейцев, и сказал суровым тоном:

— Их всех надо повесить, сир!

На другой же день начались казни. Протестантам отрубали головы, их целыми гроздьями вешали на крепостной стене, окружавшей замок, или бросали в Луару, привязав к ногам камень. Весь двор, в том числе и герцог Конде, присутствовал при этой кровавой резне до тех пор, пока запах крови и трупов не вызвал отвращения у более деликатной Марии Стюарт:

— Здесь стало невыносимо, поедем куда-нибудь отсюда!

И весь двор в одночасье перебрался в Шенонсо, тогда как подчиненные продолжали вяло добивать последних заговорщиков…

* * *

Эта страшная расправа потрясла все королевство, но больше всех папу. В своем очень теплом и дружеском письме Его Святейшество горячо поздравил кардинала Лотарингского и в знак своего особого расположения послал в подарок картину Микеланджело с изображением Божьей матери с младенцем на руках.

Этот дар оказался причиной остроумной мистификации, которая, впрочем, лишь усугубила взаимную неприязнь католиков и протестантов.

Ничего бы, наверное, не случилось, если бы курьер, с которым была послана картина, не заболел в пути и не поручил исполнение своей миссии некоему торговцу из Лукки, уверявшему, что он служит у кардинала Лотарингского. На самом же деле человек этот был лютеранин. Добравшись до Парижа, он заказал одному художнику из своих друзей написать картину того же размера, что и полотно Микеланджело, «но, по словам одного хрониста, значительно менее божественную». Кардинал Лотарингский, королева Мария Стюарт, его племянница, королева-мать и герцогиня де Гиз были изображены совершенно обнаженными. Все они на картине обнимают друг друга за шею, тогда как их ноги сплетаются в какой-то похотливый клубок…

Тщательно упакованная, новая картина вместе с письмом папы была доставлена в дом кардинала Лотарингского, который в это время обедал в обществе кардинала де Турнона, герцога де Монпансье и герцога де Гиза. Прочтя вслух послание Его Святейшества, хозяин приказал распаковать посылку.

И тут их глазам «предстало дьявольское изображение, не имевшее ничего общего с Пресвятой Девой, посланной главой римского престола». Расширенными глазами гости взирали на картину с гневом, сильнее которого был только интерес к сюжету. Когда же все вдоволь насмотрелись, слуга сжег ее по приказу кардинала Лотарингского. «Он же, полагая, что эту злую шутку с ним проделали гугеноты, причинил им много зол, которых им пришлось после этого претерпеть», — говорит мемуарист тех лет <«Будильник для французов и их соседей, составленный Эвсебио-Филадельфом-Космополитом в виде диалога», 1574.>.

Амбуазский заговор окончательно отвратил Франциска II от занятий политикой. Теперь с каким-то болезненным неистовством он всецело отдавался вулканической Марии Стюарт.

Увы! Желая погасить огонь, которым полыхала его супруга, бедный король сам сгорел. 5 декабря 1560 года, при полном истощении сил, он умер в Орлеане от опухоли в мозгу <«Франциск II умер из-за этой большой рыжей верблюдицы Марии Стюарт», — говорит Мишле.>.

Обезумев от горя, молодая королева, в соответствии с французским придворным этикетом на сорок дней уединилась в своих покоях, затянутых черным крепом и освещенных множеством свечей. После того как ее затворничество кончилось, она надеялась по-прежнему жить в Лувре. Но ненависть Екатерины Медичи вынудила ее бежать из дворца. Она сначала прибыла в Лотарингию, где жил ее дядя, а затем, 15 августа 1561 года, отплыла в Шотландию, оплакивая милую Францию, свою молодость, а может быть, в сердце ее уже было смутное предчувствие той трагической участи, которая ее ожидала…

* * *

К моменту смерти его старшего брата новому королю, Карлу IX, было всего десять лет, и потому Екатерина Медичи объявила себя регентшей. Диану де Пуатье, жившую в своем замке Ане, вновь охватил страх. Однако флорентийка всем своим поведением давала понять, что экс-фаворитка ее совершенно не интересует. Если она и заговаривала о ней, то только чтобы лишний раз всем напомнить, что бедняжка давно уже впала в слабоумие.

Что, конечно, было абсолютной неправдой, потому что время, казалось, не имело над Дианой никакой власти. В 1565 году Брантом лично навестил ее. И несмотря на ее шестьдесят пять лет, он был поражен и нашел ее «столь прекрасной, что камень и тот бы взволновался». «Она поражала, говорит он, необыкновенной белизной своей кожи и тем, что не пользовалась ни помадой, ни румянами, но, говорят, она каждое утро пила какое-то варево, составленное из жидкого золота и прочих снадобий, мне неведомых, но хорошо известных медикам и аптекарям. Я же думаю, что, проживи эта дама сто лет, она все равно бы не состарилась ни лицом, так совершенны его линии, ни телом, пусть и упрятанным в одежду, настолько хорошо оно закалено и натренировано. Какая жалость, что земля поглощает такие прекрасные тела». <Во время ее путешествия Марию Стюарт сопровождала многочисленная свита дворян, в числе которых находились Брантом и Шастеллар, «питавший к ней нежное чувство». Как-то вечером он набрался смелости и вошел в комнату Марии. Она простила ему эту выходку. Осмелев еще больше, влюбленный явился к ней и на следующую ночь. Тогда «королева ради собственной чести и чтобы не дать повода фрейлинам подумать о ней плохо, и не только им, но и своему народу, если бы он об этом узнал, отдала Шастеллара в руки правосудия, которое немедленно вынесло приговор отрубить ему голову. На следующий день он был обезглавлен. А через двадцать шесть лет пришла ее очередь подставить шею палачу…>