В один прекрасный день Фридрих II, один из верховных электоров императора, бывший любовником Элеоноры до ее замужества за старым королем Португалии, был принят в Париже. Оставшись наедине с той, в кого он был страстно влюблен двадцать лет назад, Фридрих напомнил ей времена их тайных свиданий, и глаза ее вспыхнули.

Королева была еще хороша собой, несмотря на слишком пухлые губы. Конечно, она могла бы воспользоваться случаем и отомстить королю за все его измены разом, то есть совершить то, чем Франциск I занимался ежедневно с герцогиней д'Этамп. Но она, по-видимому, не помышляла об этом и, если верить историку Фридриха, ответила с достоинством, «что все, что было раньше, просто детские пустяки, потому что уже тогда ей хотелось быть королевой» <Говоря это, Элеонора лгала. Двадцать лет назад, безумно влюбленная в Фридриха, она бы вышла за него, если бы не Карл Пятый, который, узнав о ее связи, принудил сестру выйти замуж за португальского короля. Но, без сомнения, эта ложь была ей нужна, чтобы загасить пыл Фридриха…>.

И добавила:

— Я была счастлива в Португалии. Здесь же, при французском дворе, Бог знает, как со мной обращаются и что себе позволяет король!

То была ее единственная жалоба, единственное проявление слабости.

И, будто желая ее проучить, король через некоторое время приказал отослать за Пиренеи всех бывших при дворе испанских дам, лишив Элеонору немногих окружавших ее подруг.

Убитая этим, несчастная королева жила отныне точно в ссылке и все свободное время посвящала молитвам.

Франциск I даже не заметил отдаления королевы. Он теперь был поглощен новостью, которая наполняла его и радостью, и гордостью. Семнадцатилетний дофин Франциск вот уже больше года как обзавелся любовницей. Поглощенный собственными увлечениями, король ничего об этом не знал, и вдруг ему сообщают, что его сын не так невинен, как кажется, а точнее, просто лишился невинности.

<Когда она выходила замуж за Франциска I, Элеонора была вдовой короля Эммануила Португальского.>

Молодой партнершей дофина стала м-ль де Л'Эстранж, фрейлина королевы. Она была очень красива, если верить тому же Клеману Маро.

Дофин познакомился с ней на загородном балу. Спустя два часа после танцев он стал ее любовником.

Все эти подробности привели в восторг короля, который всегда с огорчением смотрел «на тех молодых людей, которые после четырнадцати лет все еще остаются девственниками».

* * *

В конце октября 1535 года Франциск I узнал, что Франческо Сфорца, последний миланский герцог, только что скончался, и это доставило ему огромное удовлетворение.

И тут же король задумал захватить давно манившее его герцогство, полагая, что настал момент заодно наложить руку и на Савой, который он называл «альпийским привратником» и чье стратегическое положение казалось ему очень важным.

Он поднял армию, которая впервые состояла из солдат, набранных из народа. Это и понятно, казна была слишком пуста, чтобы оплачивать наемников, к тому же после предательства коннетабля де Бурбона король не особенно доверял знати.

Командовать армией был поставлен адмирал Шабо де Брион (главный ставленник герцогини д'Этамп), а также два старших сына короля: дофин Франциск и принц Генрих.

Перед тем как покинуть Париж, Генрих с привычной холодностью попрощался с Екатериной Медичи, а затем явился к Диане де Пуатье с единственной целью — продемонстрировать, что на войну он отправляется украшенный ее цветами: белым и черным <После смерти мужа Диана де Пуатье в знак своей великой скорби дала обет до конца дней носить только белый и черный цвета. По правде говоря, сообщает Эммануэль де Лерн, именно эти два ей восхитительно шли…>.

Армия достигла Лиона, а затем устремилась к Альпам и, несмотря на суровую зиму, за несколько недель овладела Савоем и Пьемонтом.

Боязливый, нерешительный адмирал де Брион, сбитый с толку своей скорой победой, не осмелился тут же двинуться на Миланское герцогство. Эта оплошность привела короля в ярость.

Сразу же впавший в немилость, незадачливый адмирал был заменен на Монморанси, которому покровительствовала Диана де Пуатье.

Так, за кулисами военной кампании две прекрасные дамы продолжали сражаться, используя для этого своих ставленников.

Зная, что Карл Пятый готовится напасть на Францию со стороны Ниццы и Вара, Монморанси с пятидесятитысячной армией быстро добрался до Прованса, разрушил все, что могло послужить снабжению армии императора, снес до основания города и деревни, сжег мельницы, отравил колодцы и приказал крестьянам бежать в Авиньон, где он и король обосновались в неприступном военном лагере.

Император уже вступил на эту «выжженную землю», когда Франциск I узнал, что несколько дней назад в Лионе, после игры в мяч, дофин выпил холодной воды и внезапно скончался в Турноне.

Король сразу обвинил Карла Пятого в отравлении сына. Слуга, подавший стакан с водой, был арестован, предан суду, осужден на четвертование за цареубийство и казнен. Сегодня, однако, считается доказанным, что дофин скончался от плевропневмонии. По крайней мере, у историка Бокера нет никаких оснований утверждать, прячась за латынью, что наследник престола умер после слишком утомительной ночи с м-ль де Л'Эстранж…

В то время как Франция оплакивала своего дофина, война в Италии продолжалась. Карл Пятый ценой невероятных усилий добрался до Марселя, оставив за собой на дорогах Прованса более двадцати тысяч трупов.

Тактика Монморанси принесла свои плоды. Поредевшая от голода и дизентерии имперская армия была уже не в состоянии продолжать войну.

После похорон сына Франциск I возвратился в военный лагерь в Авиньоне вместе с Генрихом, новым дофином Франции, и встретил там свою сестру Маргариту Ангулемскую, которая привела за собой пополнение из Гаскони и Беарна.

Король поблагодарил ее.

— Я всего лишь женщина, о чем очень сожалею, — сказала она, — но я обещаю собрать такую армию молящихся Богу, чтобы Тот, в чьих руках находится победа, отдал ее моему брату.

Проходили недели.

Эта странная война, состоявшая в ожидании, когда противник умрет от голода или отравится водой из зараженных колодцев, стоила чертовски дорого, потому что солдаты короля не могли предаваться грабежам, на которые обычно рассчитывало интендантство. Грабежи были способом повседневного обеспечения армии, пригодным в сельской местности, но недопустимы в укрепленном лагере).

Но наступил день, когда казна оказалась совершенно пуста, и солдаты, пища которых становилась все более скудной, начали роптать; многие открыто поговаривали о том, чтобы оставить короля выпутываться в одиночку и вернуться домой.

Отсутствие денег грозило сорвать близкую победу.

Монморанси с тревогой ждал, не останется ли Франциск I без людей как раз тогда, когда армия Карла Пятого, уставшая бродить в поисках пропитания, вот-вот начнет отступать? И как раз в этот момент одна богатая авиньонская дама по имени Мадлен Лартесути, узнавшая об этих трудностях, передала королю значительную сумму, позволившую французской армии дождаться полного истощения императорского войска.

Спустя две недели, 14 сентября. Карл Пятый возвратился в Вар и отплыл на кораблях в Испанию. В этой разгромной кампании он потерял половину армии и «навсегда похоронил во Франции свою честь».

«От самого Экса и до Фрежюса,-сообщает Мартен дю Белле, — все дороги были усеяны трупами, больными, конской упряжью, копьями, пиками, аркебузами и прочим оружием, а также оставшимися без хозяев и ослабевшими от голода лошадьми. Там можно было увидеть целые груды лежащих вперемежку лошадей и людей, уже мертвых и еще умирающих, представлявшие страшное и скорбное зрелище. Тот, кто это видел, испытал не меньшее потрясение, чем Иосиф, присутствовавший при разрушении Иерусалима, или Фукидид в Пелопоннесской войне».