Неизвестно, послала ли Жозефина такую табакерку, но можно не сомневаться, ее позабавило достойное подростка желание генерала — главнокомандующего итальянской армией. Как она могла сдержать улыбку при виде такого «голубого цветка любви», — она, привыкшая к тому, что красавцы итальянцы брали ее на диванах, на коврах, на краешке стола?
Один из любовников сообщает ей о прибыльных рейсах между Италией и Францией, и она решает использовать возможность солидных доходов в интересах Ипполита Шарля, предложив его Бонапарту как «агента по снабжению армии».
Бонапарт отвечает ей из Кастильоне 21 июня письмом, полным тревоги и возмущения:
«Меня не оставляет мысль, что ты разыскала в Милане прежнюю пассию и хочешь оказать ему услугу, навязав мне. Но лучше отбросить это недостойное предположение. Впрочем, говорят и худшее — меня хотят убедить, что ты давно и превосходно знаешь этого человека, которого рекомендуешь мне (слово подчеркнуто тремя яростными чертами). Если так, ты была бы чудовищем…»
Жозефина не осмелилась настаивать и не заводила более речи о м-сье Шарле, чтобы уничтожить подозрения, она даже согласилась приехать к своему супругу в расположение армии.
Он пишет ей: «я прошу тебя 7 приехать в Брешию, где тебя ждет нежнейший из любовников».
Бонапарт никак не мог предполагать, пишет М. Луи Алье, что любовником, с которым в этот день соединится Жозефина, будет не кто иной как м-сье Шарль.
Но выслушаем Амелена;
"Мы прибыли в Брешию, но генерала там не было. Он оставил письмо, назначив встречу в Кремоне. Было уже поздно, и, несмотря на мои настоятельные просьбы — м-м Бонапарт, ссылаясь на усталость, решила не ехать дальше, а ночевать в Брешии. Она заняла апартаменты своего супруга, и я, как его адъютант, помогал ей там расположиться.
— Поднимитесь пока к себе, — сказала она. — Я лягу, столик придвину к кровати, и мы с вами поужинаем.
Когда я спустился из своей комнаты наверху, я увидел стол, накрытый на три прибора.
— Это для бедняги Шарля, — сказала она. — Он ездил с поручением, остановился в Брешии и узнал о том, что я здесь.
Шарль вошел как раз в эту минуту. Мы принялись за ужин. Я чувствовал себя весьма неловко. Кончив ужин, мы оба покинули комнату, но когда мы были у дверей, Шарля окликнул томный голос, и он вернулся, а я вышел.
Когда я поднялся к себе наверх, я заметил, что забыл свой головной убор и саблю в комнате, смежной со спальней, где мы ужинали. Я пошел за ними, но обнаружил на страже перед дверью гренадера, который заявил, что впускать никого не разрешено.
— Кто же так распорядился?
— Горничная мадам передала мне ее приказание. Я понял, что храбрая героиня Пешьеры (где карету Жозефины обстреляли австрийцы) снова стала галантной дамой Парижа.
Впрочем, она никогда не переставала ею быть".
* * *
На следующее утро Жозефина прибыла в Кремону, где Бонапарт ожидал ее, в нетерпении раздирая страницы книги гимнов, предложенной ему священником. Два дня они провели в постели, и Бартелеми рассказывает нам, что «корсиканец был так же неистов, как при Лоди».
Но утром 13 августа австрийские полки двинулись на Кремону. Получив это сообщение, Бонапарт обратился к Жозефине, лежащей в постели.
— Уезжай в Милан. Я не должен был подвергать тебя опасности, прости меня. Это было безумство.
Креолка поспешно оделась и поднялась в свою карету.
— Я боюсь, — рыдала она.
— Уезжай спокойно, — сказал Бонапарт. — Вюрмсер дорого заплатит за твои слезы.
На пути в Милан Жозефине пришлось испытать немало волнений. Уланы обстреляли ее карету, убив пару лошадей. Перепуганная Жозефина бросила свою карету и дальнейший путь проделала в крестьянской повозке.
Но на следующий вечер, когда Жозефина полагала себя вне опасности, они оказались в двухстах метрах от сражения, рикошетирующие пули свистели около повозки.
Перепуганная Жозефина дала себе клятву не навещать мужа в армии.
Прибыв, наконец, в Милан, она застала город празднующим победу Бонапарта при Кастильоне, — супруг сдержал свое обещание отомстить Вюрмсеру за слезы Жозефины. Она же, равнодушная ко всеобщему ликованию, подавленная испытанным страхом, заперлась в своей спальне с Ипполитом Шарлем.
Но на следующий день она возобновила празднества, на которых веселилась в окружении своей свиты — дам и кавалеров, прозванных «Великолепными». Каждый вечер она танцевала до упаду в легких туалетах, «вкушая все удовольствия». Нередко в разгар бала она покидала дворец, чтобы увлечь в сад Ипполита Шарля. Там, в тени кустов, под деревом, около мраморной статуи или у бассейна, она заставляла Шарля «ублажать себе трефовый туз», как иносказательно называли это тогда в высшем свете.
Однажды вечером любовники были застигнуты грозой в тот самый момент, когда они безмятежно «отдавались велениям природы».
Первый удар грома был таким оглушительным, что Жозефина потеряла сознание. Ипполит поднял ее и на руках принес в салон. Гости получили удовольствие видеть генеральшу «с растрепанными юбками» и капитана «с плохо застегнутыми пуговицами».
* * *
Три месяца Бонапарт мечтал о моменте, когда он сожмет Жозефину в своих объятиях. Чтобы снова владеть этим прекрасным телом, он одерживал военные победы, которые повергали в изумление Европу. В моменты передышек он каракулями строчил письма, которые гонцы, рискуя своей жизнью, доставляли в Милан.
Вот образчик этих посланий:
"Я ложусь спать, моя маленькая Жозефина, твой обожаемый образ царит в моем сердце, удрученном столь длительной разлукой…
Боже мой, как был бы я счастлив присутствовать при твоем туалете, видеть нежное плечо, маленькую белую грудь, такую упругую, такую красивую… А над ней головка, повязанная креольским платком, и прехорошенькая мордочка!
Ты знаешь, как я помню наши прогулки… Помнишь маленькую темную рощу. С каким нетерпением я жду мига, когда снова буду там вместе с тобой.
Посылаю тебе тысячу поцелуев! Жизнь, счастье, радость — все это даруешь только ты.
Жить в Жозефине — значит жить в раю. Целую в рот, в глаза, в плечо, в грудь — всюду, всюду".
* * *
24 ноября, после славного военного торжества в Арколе, он сообщил, что направляется в Милан.
— «Твой муж, — писал он, — жаждет для счастья только любви Жозефины».
Жозефина пожала плечами, получив это письмо. Она как раз собиралась отправиться в Геную, где сенат устраивал в ее честь праздник во Дворце Дожей, и не сочла прибытие мужа причиной, которая побудила бы ее отложить отъезд. Она уехала в сопровождении Ипполита.
26 ноября Бонапарт вышел из кареты, подъехавшей к дворцу Сербеллони. Пылая желанием, которое много одиноких ночей мучило его чувственными снами, он вбежал в спальню Жозефины. Комната была пуста.
— Где она? — крикнул он.
Испуганная горничная прошептала:
— Мадам в Генуе.
Бонапарт замер в молчании; подняв голову, он увидел вокруг себя офицеров, гвардейцев, дворцовую челядь, глазеющих на прославленного полководца в роли жертвы домашних горестей.
— Оставьте меня одного, я устал! — вскричал он. Все мигом исчезли. Бонапарт велел горничной позвать мажордома Гонтье и спросил его:
— Мое письмо было получено?
— Да. Мадам сообщила нам, что Вы прибудете…
— И все же уехала? С кем?
— Со своей компаньонкой мадам Луизой Компуан.
— И?
— И с капитаном Шарлем…
По словам мажордома, Бонапарт «побелел от ярости».
— Хорошо, иди, Гонтье!
Оставшись один, Бонапарт написал Жозефине:
«Я прибываю в Милан; я кидаюсь в твою комнату; я оставил армию, чтобы сжать тебя в своих объятиях… а тебя нет… ты устремилась в другие города в поисках развлечений… ты удалилась от меня… Неужели ты не думаешь о своем Наполеоне?.. Это было бы страшным бедствием, я страдаю, но надеюсь, что это неправда. Я буду здесь до 9-го числа. Не покидай празднества, развлекайся — ты создана для счастья, и все счастливы доставлять тебе удовольствие. Но твой муж очень, очень несчастлив…»
