Настроение меняется по мере поступления новых сообщений, пока, наконец, не приходит последнее: после 24 июля, когда казалось, что немцы уже сломлены, им удалось стабилизовать положение, частично возобновилась работа в учреждениях, начали проявлять признаки жизни местные власти.
Мы судим о происходящем по артиллерийским обстрелам: мы прислушиваемся к канонадам, грохот их то приближается, то удаляется, и это говорит нам больше, чем газеты и уличные слухи.
Недавно мы слышали стрельбу только ночью, днем она почти затихала, теперь грохот слышен и днем. Не иначе, как близится освобождение.
Самым горячим из всех жарких дней последней недели был вчерашний вечер. Он оставил след в сердцах жителей Лешно, что напротив бывшего гетто.
Это случилось в полночь. Прошло уже с полчаса после обстрела советской артиллерии, и жители поднялись из подвалов в свои квартиры.
Вдруг воздух разорвала стрельба, продолжавшаяся целый час. Сначала мы думали, что стреляют где-то поблизости. Мы выглянули в окно, чтобы выяснить, в чем дело. Ночь была темная, но мы заметили, что стреляют не так близко, как нам казалось. Стрельба доносилась со стороны Павиака. Когда выстрелы ненадолго прекращались, слышны были крики немцев. Ясно! Немцы расстреливают перед своим уходом заключенных Павиака.
До поздней ночи не прекращалась стрельба, а потом с утра и весь день поднимались со двора тюрьмы (После ликвидации гетто немцы превратили тюрьму на Генша в концентрационный лагерь.) на улице Генша клубы дыма. Значит, выстрелы доносились не со двора Павиака: заключенных перевели в тюрьму на Генша и там ликвидировали. Теперь немцы сжигают трупы...
Наступили решающие дни. Мы на пороге новой эпохи. Прошлое давит еще всей своей тяжестью, и никто не знает, что еще будет, но люди уже вдыхают воздух завтрашнего нового дня. Мы все еще читаем в глазах отчаяние, но в душе уже пробуждается жажда жизни и иногда на лице появляется улыбка.
Пробил час польского подполья. Оно выходит на поверхность и берет в свои руки управление. На всех углах висят плакаты, призывающие население быть наготове. Будто нет уже в городе захватчиков и оккупантов.
Подпольная пресса продается открыто, и ее берут уже без страха. Люди громко обсуждают политические и военные новости, не боясь, что кто-то их подслушивает. Всем ясно: немцы уже бессильны что-либо сделать.
А евреи?
Мы, евреи укрытий, живем, как никто другой, в состоянии лихорадочного душевного напряжения.
Для всех будущее - это прыжок из подневольной жизни к свободе, нам будущее должно подарить жизнь! Когда я в мыслях своих пытаюсь перешагнуть через эти страшные дни и вижу себя снова свободным, как все люди, мне становится не по себе. Еврейское одиночество гнетет меня и отравляет радость. И несмотря на все - пусть придет этот час! Евреи измучились в своих убежищах и уже изнемогают наши связные на своих тяжких постах. Нет больше терпения ждать этого великого дня - он уже на пороге, он уже стучится в дверь...
АВГУСТОВСКОЕ ВОССТАНИЕ В ВАРШАВЕ
ТРЕТЬЕ СРАЖЕНИЕ В СТОЛИЦЕ
Наступил вторник, 1 августа 1944 года. Жаркий летний день. Он начался, как все последние дни в оккупированной столице - дни больших надежд. Но в послеобеденные часы положение изменилось: день скатился с привычной колеи и перестал походить на другие дни.
В полдень атмосфера в городе была уже другой. Из уст в уста передавалось: готовится восстание. Некоторые называли и время: пять часов дня.
На улицах полно народу. Все куда-то торопятся: бегут к родным, знакомым поговорить, поделиться новостями. В магазинах - люди запасаются продуктами, папиросами, свечами. Из магазинов они выходят нагруженные пакетами, мешками. Хватают все, что можно: цены растут, продукты исчезают.
В четыре, половине пятого улицы пустеют. Все спешат попасть домой. В пять в разных концах города началась стрельба. Повстанцы атаковали учреждения и предприятия, военные объекты, муниципальные и административные учреждения. Стрельба в городе сливалась с залпами орудий, доносившимися с фронта.
В несколько часов выросли, как из-под земли, баррикады. Жители лихорадочно выламывают булыжник и плиты из мостовой и тротуаров, опрокидывают трамваи и строят на улицах и перекрестках баррикады.
Вначале восставшие одерживают победы. Немцы в некоторых кварталах даже не оказывают сопротивления, бегут, оставляя в руках восставших склады военного снаряжения, продовольствия, обмундирования.
Немцы стянули войска к стратегическим пунктам: дорогам, мостам через Вислу, окраинам столицы. Восставшие овладели большей частью города. Попадая на перекрытие улицы, немецкие автомашины метались в поисках выхода. Их обстреливали с баррикад, и они попадали в руки восставших.
Но в первые часы восстания погибло немало жителей столицы, не успевших добраться до своих домов: немцы стреляли без разбору во всех прохожих. Люди старались добраться до ближайшего дома и оказывались оторванными от своих семей, многие навсегда. Не попав к себе в квартиру, люди добегали до чужих квартир и сидели там.
В первые часы восстания погибла и связная "Дрора" Ривка Мошкович (Зося). Она хотела успеть разнести евреям в укрытиях деньги, переданные Национальным Комитетом. Возле дома No 31 на ул. Тварда ее догнала пуля. В доме жил поляк Стасик Луткевич, помогавший еврейскому подполью. Тяжело раненная, Ривка с трудом добралась до дома Стасика. Он отнес ее на руках в больницу на улице Шленска. Там во время операции Ривка скончалась... То был день первый.
Восстание разгоралось и на второй, и в последующие дни. Жестокие бои шли за газовую станцию, электростанцию и водонапорную башню, за здание Польского банка, за небоскреб, почту на площади Наполеона. Жестоко бились восставшие за Павиак и лагерь на улице Генша. Здесь они освободили несколько сот румынских и венгерских евреев, которых немецкие бандиты еще не успели уничтожить.
Немцы сосредоточили свои главные силы в районе Воля.
Они хотели во что бы то ни стало удержать этот район - дорогу, ведущую на запад. Здесь идет борьба за каждый дом, за каждую пядь земли. Немцы сжигают дома, зверски убивают жителей.
Беженцы бегут отсюда в другие районы, находящиеся в руках восставших. Беженцы выползают из-за углов, из проломов, они тащат на себе все, что удалось спасти. В каждом доме освобожденной Варшавы можно найти беженцев с Воли. Они рассказывают о зверствах немцев и о мужестве повстанцев: они защищали свои позиции до последнего человека и до последнего патрона. Героизм защитников Воли - пример для всех бойцов на баррикадах.
Пламя восстания все разгорается и не только на баррикадах, но и в сердцах граждан столицы. Освобожденные улицы узнают по развевающимся на крышах и балконах флагах и по сияющим лицам и горящим глазам стариков и молодых.
Радостная приподнятость чувствовалась всюду, где собирались люди: в каждом дворе, на каждой улице.
Иногда человеку хотелось оставаться в четырех стенах, но улица тысячами голосов властно звала к себе, и хоть пули свистели в воздухе, нельзя было оторвать глаз от красно-белых флагов, от польской военной формы, от конфедераток, которых не видно было уже пять лет. Пять лет не видно было людей с такими гордо поднятыми головами, с таким свободным взглядом.
И не спрячешь в себе эту радость, хочется поделиться ею с другими. Радость выражается в рассказах о героях-повстанцах, о гибели оккупантов, о выигранных боях, об улицах и домах, освобожденных от немцев, о приближении Красной Армии. Конечно, немало в этих рассказах и преувеличений и небылиц, но они поднимают дух, те, кто не верит им, - просто не настоящие патриоты. Все охвачены национальным подъемом.
Сочувствие гражданского населения, его стремление сотрудничать с повстанцами выражалось в отношении к бойцам. Их окружали на улицах, расспрашивали о ходе боев, о положении на восточном фронте, женщины выносили им воду, хлеб, что-нибудь горячее.
Не слышно было, чтобы люди возмущались или выражали недовольство теми, кто поднял восстание. Родители не мешают детям вступать в ряды восставших и отправляться в самые опасные места. Отцы и матери с гордостью говорили: "Мой сын среди восставших".
