Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Следующий за "Младшим сыном" роман "Великий стол" - вроде бы прямое его продолжение. Но заметно переключение авторского внимания на Тверь, на яркую трагическую страницу великих тверских князей в русской истории. Еще раз обращу внимание читателя на тягу Дмитрия Балашова к героям трагическим, к Марфе Борецкой, к Михаилу Тверскому. Как бы ни утверждал Балашов значимость деяний Даниловых для России, но настоящую художественную песнь посвятил он другому князю - Михаилу Тверскому. Здесь нет апологетики, но есть авторское восхищение фигурой главного героя. "Великий стол" - роман рубежа. Чей город озарится надеждами на будущее Руси, кто поведет за собой всех князей русских: Тверь или Москва? За каждым князем свои нравственные принципы, свои союзники, своя правота. У Юрия Московского не было юридического права на великокняжеский стол, не успел его отец Даниил Московский побывать на великом столе Владимирском, а, значит, потерялись права и для всей его московской ветви. Но не для Юрия те законы писаны. Подлостью, интригами, богатыми подарками выбил Юрий Московский у Золотой орды ярлык на великое княжение. Великим коварством навлек гнев он на Михаила Тверского у золотоордынского хана Узбека. Казалось бы, роман этот о противоборстве двух князей, об их походах друг на друга, взлетах, подъемах. Так, да не так. Есть в романе Балашова сильные характеры князей: у одного - разрушительного действия, у другого - созидательного. Есть характеры их помощников, дружинников, бояр, женщин, детей. Они показаны на широком историческом фоне, в сцеплении с развитием всей жизни, с учетом всех поступков, желаний. И характеры уже становятся неотделимы от эпохи, от живой действенной истории. Оклеветанный Юрием, Михаил Тверской перед казнью в Орде держится Великим князем, а Юрий и после гибели своего соперника не может найти в себе силы заняться созиданием Руси. Привыкши разрушать, ссорить, не так просто перевести себя на новую волну и уже соединять, мирить, строить.

По-разному можно читать и этот роман Дмитрия Балашова: как историческую хронику, пролистывая индивидуальные особенности каждого из героев, как героическую сагу о тверской странице в истории России, о событиях и сегодня почти неизвестных. Таким бы, как Михаил Тверской, на поле Куликово выходить. Да нет. Не вовремя появилась на Руси тверская великокняжеская ветвь. Пишет историк В.О.Ключевский: "На стороне тверских князей было право старшинства и личные доблести, средства юридические и нравственные, на стороне московских были деньги и умение пользоваться обстоятельствами, средства материальные и практические, а тогда Русь переживала время, когда последние средства были действительнее первых".

Понятно, почему авторские симпатии на стороне Твери, но опять Балашов склоняется перед истиной и показывает неизбежность победы Москвы. Когда сын Михаила Тверского, князь Дмитрий Грозные Очи сумел вернуть Твери величие, достигнутое его отцом, стал Великим князем, сел на великий стол - ему бы смириться, и, подобно Ивану Калите, копить деньги, землю, силы, людей, отымать у слабых соседей все, что плохо лежит, порою пресмыкаться перед сильным противником.

Нет. Не мог удержаться гордый тверской князь. Увидел в столице Золотой Орды убийцу своего отца, князя Юрия Московского, на глазах у всех расправился с ним и сам погиб от руки татар.

Брат его, Александр Михайлович, встал во главе тверского восстания против татар. И остались от великой Твери лишь легенды, сказания, да песня народная о расправе со Щелканом Дюдентьевичем.

Маловато идиллии в первоначальном взлете Москвы. Ну, а если иначе и быть не могло? Если прав был Иван Калита в молитве своей, когда утверждал: "...того, что смогу я, не смогли бы они (князья тверские. - В.Б.) по величеству души своей и погубили бы землю свою и язык свой", - значит, так и должно быть.

А дела тверские не остались без толку, пригодились они для подъема духа народного, для того, пишет Балашов, "...чтобы вышла Русь на Куликово поле. Пусть не сейчас, теперь, еще через пятьдесят лет, но Куликово поле будет! За Тверь, за разорение земли, за гордых, что даром легли в землю, за попранные честь и славу великой страны".

Потому ищет в книгах своих Дмитрий Балашов и малую правду каждого, и общую правду эпохи.

Отсюда столь частые в "Великом столе" авторские отступления, которых не было в предыдущих произведениях. Писатель позволяет себе в раздумьях отойти от разящей убедительности фактов, порой противоречащих его собственной этической правде. Это становится литературным приемом, дающим возможность Балашову сказать свою правду о каждом из героев, вывести их на суд совести, не отступая от жестких, порою неправедных путей истории. Побеждает Юрий Московский в противостоянии с Михаилом Тверским, побеждает Иван Калита в соперничестве с Александром Михайловичем. Почему же на стороне "неправых" выступает народ? Почему тянется к Москве митрополит Петр? Потому что объединительные тенденции на Руси уже неодолимо начали расти в пользу Москвы, как нового центра. Пишет Балашов: "Борьба за власть почти всегда кровава и преступна. Важно не то, как взята власть, а - кем взята. И - для какой цели. Как поведут себя захватившие власть победители? Станут ли они рачительными хозяевами... или словно незваные ночные гости, будут торопливо и жадно собирать и разорять землю, не мысля о грядущем, не заботясь о завтрашнем дне?"

Более волен писатель в поведении вымышленных героев. Но и здесь за характером Федора и его сына он показывает перемены в сознании простых крестьян, воинов, горожан. Мы видим крепнущее в них чувство дома, чувство своего народа, освобождение от страха перед татарами, опору в вере своей, в земле своей. Не скрывает писатель самые сложные проблемы, поставленные перед народом русским. Их - изобилие. Одни остались в прошлом. Другие перешли в наше время. Долготерпением спасалась Русь и победила. Но всегда ли хорошо долготерпение, принимаемое иной раз (вспомним Чернышевского, Чаадаева, маркиза де Кюстина) за рабскую покорность народа? Жесткая централизация, объединение не на правах союза княжеств, а при полном подчинении центру помогло воссоздаться русскому государству, но эта же централизация и бесправовое подчинение привели к неограниченному самодержавию.

Видит Дмитрий Балашов и крепнущую веру, подвижничество, любовь к земле и пробуждающееся личностное начало. Белинский писал, что личность без нации - это призрак, это то же, что нация без личности, что народ - это почва, в которой содержится жизненный сок для всякого роста. "Что личность в отношении к идее человека, то народность в отношении к идее человечества... Без национальностей человечество было бы мертвым логическим абстрактом, словом без содержания, звуком без значения".

В прозе Дмитрия Балашова возрождающаяся нация показана как через реально действующих исторических героев, так и через персонажи, созданные фантазией автора.

Если в ранних своих произведениях он, как ученый, хотел абсолютно все о предмете рассказать, и при стереоскопической яркости деталей иногда терялось целое, то в "Младшем сыне" и "Великом столе" выдуманный герой Федор соединил все сюжетные слои романов в единое действо. Можно говорить о схожей роли вымышленного персонажа в исторической прозе у разных писателей. Федор Михалкин у Балашова, Василий Чуткий у Дмитрия Гусарова в романе "За чертой милосердия" одинаково сглаживают противоречия документа, ведут за собой романный сюжет, связывая все слои общества, поясняя действия реальных исторических лиц созиданием народа, дающим право на эти действия.

Как бы много ни разрушали, ни жгли в своей борьбе друг с другом князья, как бы много ни копили, ни собирали, ни отвозили они в Орду подарков, народ-творец вновь создавал, строил, восстанавливал, укреплял. Народ выковал в конце концов Куликово поле. Этот путь к ПОЛЮ: медленный, по бездорожью, в темноте, путаясь, но вновь возвращаясь, - и показывает, утверждает в своей прозе Дмитрий Балашов.

У Дмитрия Балашова нет сюжетных повторов, если только их не повторяет сама история. Для того, чтобы художник привел читателя к какой-нибудь истине, необходимо, чтобы он открыл ее для себя. Его книги закономерны. Закономерны и в том, как часто ломают они сложившиеся школьные стереотипы. Авторитетны для него только первоисточники, документы. Все остальное: книги историков, писателей прошлых эпох, - он учитывает, но не всегда соглашается с авторами.

45
{"b":"46712","o":1}