К нему потянулись многие поэты, художники, прозаики, политики. А Илья Сергеевич Глазунов помогал создать тот знаменитый клуб "Родина". Помогали восстанавливать памятники культуры, проще если - кирпичи растаскивали, мусор убирали, а заодно обсуждали пути развития цивилизации, России, христианства. Конечно, клуб находился под пристальным вниманием КГБ. Тем не менее там многие из молодых ребят получили закалку. Как многие считают, этот клуб стал базой для будущей "Памяти" - не в ее чучельном представлении, а реальным идеологическим центром России. Дальше умелый селекционер Анатолий Васильевич Никонов двинул меня обратно в ЦК ВЛКСМ заведующим отделом пропаганды. Я уже, конечно, к этому времени очень многое понимал и стал собирать вокруг себя таких людей, которые реально представляли положение и хотели служить России. При этом, конечно, были разные люди. Покойный Владимир Илларионович Токмань, он стал потом главным редактором журнала "Студенческий меридиан", украинец, покрепче иного русского. Был и Саша Ципко - числился умником, философом, ему позволялось мыслить, он и назвал наш отдел пропаганды "центром красного русского патриотизма", - признавался позднее, что у нас ему дозволялось говорить то, что он никогда и нигде не мог бы сказать. Он выступал у нас с докладами о Бердяеве, о русских философах. Помню, в ответ на косые взгляды я добавил на обсуждении: "Пусть у нас будет один красный Бердяев". Он высказывал на тот момент довольно крамольные мысли, приближенные к русской философии. Был там у нас и Хасбулатов, занимался экономикой, был Альберт Лиханов, возглавляющий сейчас Детский фонд. Как-то сам собой возникал центр людей, занимающих определенные должности и владеющих русским национальным сознанием. Нам надо было как-то сорганизоваться, как нынче говорят, найти "крышу". Я предложил создать советско-болгарский клуб творческой молодежи. Я был в Болгарии, там идею поддержали. От меня такую записку могли не принять, и я ее запустил из Болгарии. Такой клуб был создан даже по решению ЦК партии. Все ключевые позиции в клубе заняли мы. Привлекли всех молодых филологов и историков, писателей и художников, критиков. Там бывали Ланщиков, Олег Михайлов, Василий Белов, Валентин Распутин. Это был как бы клуб русской национальной интеллигенции под болгарским прикрытием. Кстати говоря, со временем левые силы в Болгарии написали записку в ЦК КПСС, что клуб стал рассадником шовинистических взглядов. И Геннадия Михайловича Гусева обязали разобраться с этим вопросом. Мы оправдывались уже тем, что заседания клуба проводили в самых разных республиках, в частности, в Грузии. Как-то оправдались... А из той поездки в Грузию помню, как Вадим Кожинов и Сергей Семанов в самолете, когда мы летели уже из Тбилиси домой, встали где-то над Краснодаром со своего кресла и заявили: "Мы пролетаем над землей, где героически погиб Лавр Корнилов, просим всех встать!" И все встали, даже секретарь ЦК ВЛКСМ Камшалов постоял. А это все-таки 1972 год был... Еще в 1968 году меня назначили директором издательства "Молодая гвардия". Фактически в этом издательстве прошли почти все первые публикации о русской идее, о России, о царской монархии. Под разными предлогами, но мы прославляли русское дело.
В. Б. Думаю, о первых шагах русского движения тебе и другим соратникам надо обязательно написать книгу. И наперекор всем этим воспоминаниям участников "пятой колонны", которые так же, как и вы, под крышей ЦК партии, но, увы, гораздо успешнее, делали свое черное дело. Все эти Бовины, Черноуцаны и другие птенцы гнезда Яковлева тогда же мечтали о переделке всей России на проамериканский лад. Книгу эту надо написать и наперекор нынешним молодым русским экстремистам, считающим, что лишь они начинают с нуля, что все советское надо выжечь каленым железом... Одна знаменитая серия ЖЗЛ с ее миллионными тиражами, зачитываемая до дыр, перевернула мозги большому количеству молодежи, а ведь и эту серию преобразовывал ты.
В. Г. Я долго искал, кого назначить на эту важнейшую серию, ездил в Ленинград, пригласил возглавить Сергея Семанова, близкого мне по духу человека. И мы стали резко менять аморфную серию на серию лучших людей России. Я был в Нью-Йорке в 1968 году и там знаменитый книготорговец Камкин мне сказал: "Я знаю эту вашу серию, но почему в ней нет ни Суворова, ни Пушкина, ни Ушакова?.."
И вот появилась первая книга Олега Михайлова "Суворов". Она произвела ошеломляющее впечатление, разошлась один раз, второй раз по сто тысяч. Потом "Державин", и так далее. Это уже наладил Семанов, за что ему хвала навсегда. В издательство "Молодая гвардия" я тоже привел своих людей, сделав его национальным русским патриотическим издательством. Пригласил Сергея Семанова, Николая Старшинова, Вадима Кузнецова, покойного Пигалева. И после журнала "Молодая гвардия" издательство стало вторым очагом русского духа. Тем более, что в 1972 году произошел разгром журнала. А "Наш современник" еще не набрал своей силы. И вот выходит у нас, к примеру, сборник "О, русская земля", и хотя мы его аккуратно обкладывали всякими Евтушенками и другими, но сразу же получили выговор: "Почему о России, а не о Советском Союзе? Почему само понятие еще существует - русская земля, когда земля-то советская?" Нынче-то вся эта земля скоро будет принадлежать иноземным богачам, причем с помощью тех же самых крикунов, кто нас обвинял в те далекие годы. Публикуют письмо в "Советской России" за подписью Дмитрия Лихачева, Мошинского, что вышла в "Молодой гвардии" порочная книга. Особенно досталось за стихотворение Языкова "К ненашим". Позднее я позвонил Дмитрию Лихачеву и спрашиваю, как же вы такое подписали? Слышу в ответ: знаете, все-таки и Языков не нужен был, и слабости в подборках поэтов есть, но в целом-то вы делаете хорошее дело, прошлое надо уважать. Я сразу же в ответ: вот вы и напишите нам предисловие к книге "Русские писатели семнадцатого века". Его предисловие - это было гарантированное прохождение через цензуру. Как бы там сейчас ни говорили, а Лихачев был в высшей советской элите, многое мог. И вот он, чувствуя какую-то свою вину, дает добро на предисловие к книге Дмитрия Жукова. Так что и нам наносили удары, и мы их умели держать.
В. Б. То есть, Валерий Николаевич, вы чувствовали, что требуется русификация режима, какой-то вариант русского социализма, и даже более русского православного социализма. И постоянно вели работу в этом направлении? Но были ли высшие силы в ЦК КПСС, кто поддерживал вас? Как относились к вашим усилиям в армии, в КГБ? Существовал ли на самом деле мифический "русский орден ЦК", о котором пишет Александр Проханов в своем последнем романе "Господин Гексоген"? Все знают о пятой колонне ЦК, работающей на ЦРУ. Это Шеварднадзе, Яковлев, Горбачев. Но была ли в противовес им русская "колонна меченосцев"? Кто реально помогал вам? Никто еще никогда не писал такой книги, "Русский орден ЦК". А ведь она очень нужна, такая книга, и написанная не руками борзописцев, а знатоками вопроса, Ганичевым, Семановым, Викуловым, Лобановым... Кто реально поддерживал вас и русскую идею в целом на самом верху в ЦК КПСС?
В. Г. Да, было такое ощущение, тем более, Владимир Григорьевич, нам казалось, что в верхах крепнет определенное направление, определенное крыло, которое поддерживало русскую линию. Я не знаю подробностей, но иные детали мне известны. Когда в 1971 году Степаков стал заведующим отделом пропаганды и поддерживал все наши усилия, его быстро убрали. По слухам, Яковлеву было сказано: ты станешь заведующим, если разгромишь русское движение. А мы в это время печатаем знаменитое "Письмо одиннадцати". Начинали его писать у меня в кабинете, потом перешли в кабинет к Софронову. Мне сказали: ты не подписывай, ты занимаешь важное место. Его нужно сохранить.
Вот после этого "письма одиннадцати" Яковлев повел ответное наступление. Подключил и Лихачева. И сам выступил со своей нашумевшей статьей "Против антиисторизма". Мы тоже решили сопротивляться. Он выступил перед секретарями обкомов и ЦК комсомолов в Академии общественных наук, я там тоже сидел. И за пять дней до публикации в "Литературной газете" он ее всю зачитал руководителям комсомольских организаций. А потом там же в зале поворачивается ко мне и говорит: вот, умный человек Валерий, но как же такая патриархальщина, внеклассовый подход? Крестами все заставили... Я понимал, что, очевидно, вопрос со мной уже решен наверху. Мы вышли, все бюро ЦК комсомола, Тяжельников, Пастухов, Янаев, я стою где-то поодаль. Кстати, не забуду, как Янаев отошел от Тяжельникова и встал рядом со мной как бы в знак солидарности. Я об этом написал позже ему в Лефортовскую тюрьму, благодарил... Позже я выступаю вместе с Тяжельниковым перед ленинградским активом интеллигенции. В первых рядах сидели Товстоногов, Гранин... Тяжельников выступил о делах комсомола, а я говорил о неправильных тенденциях в нашей литературе, об излишнем пацифизме, о преклонении перед Западом. Все они были несколько ошарашены, но когда на виду у всех из-за стола президиума вышел Романов, подошел ко мне и пожал руку, спасибо вам за это выступление, за вашу позицию, всем стало ясно, кто в Ленинграде враг западничества и русофобии. После статьи Яковлева мы решили сопротивляться, обратились ко многим, в том числе к Шолохову. Как известно, Михаил Шолохов написал свое "русское письмо" к Брежневу, ныне опубликованное в "Завтра". Были тысячи писем в ЦК КПСС от самых видных людей с возмущением по поводу яковлевской статьи. Об этом нам рассказал Воронцов, помощник Суслова. После выхода в "Литературке" статьи Яковлева "Против антиисторизма", на заседании Политбюро, Брежнев спросил у Суслова: "Ты читал эту статью?" Тот сказал, что нет, даже не видел. Хотя было трудно предположить, чтобы без ведома Суслова Яковлев пошел на такую публикацию, да и главный редактор газеты наверняка справлялся... По версии Воронцова, Брежнев сказал приблизительно следующее: ну, если тот публикует без спроса такие вещи, ссорит нас с нашей интеллигенцией, - убрать этого засранца... Его сразу же назначают первым заместителем главного редактора Профиздата. Но в тот же вечер Яковлев ложится в больницу, три месяца там лежит, за это время проходит усиленная обработка нашего мягкотелого генсека, в итоге Яковлев едет послом в Канаду. Потому что считается самым крутым антиамериканистом, написавшим книгу "Пакс Американа". По иронии судьбы, эту книгу выпускал я в нашем издательстве. Но все-таки считалось, что мы тогда выиграли, Яковлева с ведущего идеологического поста подвинули. Это русское патриотическое направление проявлялось на самом высшем уровне в Политбюро ЦК и было связано с такими громкими фамилиями, как Шелепин, Мазуров, Машеров, Полянский. Поговаривают, что близок был к "русскому ордену" и Кириленко. Ну и Романов ленинградский тоже. Они противостояли космополитическому крылу в Политбюро и одновременно закоренелым догматикам марксизма, отрицающим любое национальное начало в жизни общества. Для меня не ясна роль Суслова во всем этом движении. Или он был чистый аппаратчик и не более, человек буквы... Иные считают его масоном. Не знаю... Вот Пономарев и все советники генсека были наши явные враги. Андропов, Шеварднадзе ненавидели русскую партию и боялись ее. Помню, мы выпустили несколько книг против сионизма: Евсеева "Фашизм под голубой звездой", Бегуна "Вторжение без оружия". За книгу Бегуна нам досталось по высшей мере: и от цензуры, и от начальства. Меня вызывал Севрук, кричал на меня: как вы можете выпускать такие книги? Но у нас были свои козыри, своя поддержка. Мы тоже умели обороняться. Даже стали готовить второе издание. Севрук выступил категорически против, но в это время поступил звонок от Машерова: почему у вас задерживается выход книги Бегуна? Мы отвечаем: есть возражения отдела пропаганды. Нам было сказано Машеровым: "Я считаю, что задержка неправильна, книгу надо выпускать". Спрашиваю: я могу сослаться на ваш разговор? - "Да, пожалуйста". На второй день с тихим торжеством пришел в отдел пропаганды. Начинаю разговор о книге. Слышу: хватит говорить об этом, ее выпускать не будем. А вот Машеров, кандидат в члены Политбюро, говорит, что книгу эту надо выпускать... Севрук побелел. Ну я не говорил, что не надо выпускать совсем, но надо подработать... Давайте работать. Мы работали, еще был звонок Машерова: "Поторопитесь, эта книга нам очень нужна в борьбе с буржуазной идеологией." Книга вышла 200-тысячным тиражом. Вот такую прямую поддержку нам не один раз оказывал Петр Миронович Машеров...
