Бывал и у меня в Москве дома Виктор Петрович, приглашал к себе, когда останавливался то в гостинице "Россия", то в "Москве", то у своих друзей-художников. Я не собираюсь сравнивать себя с Астафьевым ни по каким параметрам. Каждому - свое. Да и не с одним со мной из молодых писателей и критиков у него устанавливались довольно близкие дружеские отношения. Он, может быть, был одним из немногих известных писателей, который умел и желал дружить с молодыми соратниками. Сукачев, Буйлов, Пащенко, Задереев... В их ряду был и я. Тем труднее было нам всем вырывать его из своего сердца, из своей памяти. Тем тяжелее было выслушивать злые упреки в свой адрес. Мы-то слыхивали от него и иные слова. И вдруг все перечеркивалось, белое называлось черным, его же восторги нашим творчеством и порой даже чрезмерные признания нашей талантливости перечеркивались напрочь и заменялись нелестными словами... Как ни странно, легче было читать жесткие попреки тем, кто не знавал Виктора Петровича поближе, кто не был им обласкан.
Но пришло горе. Ушел уже навсегда наш мятущийся Виктор Петрович. И я не знаю, как у моих друзей красноярских, но у меня в памяти остались в результате одни добрые воспоминания, да и в прозе астафьевской прежде всего будут помниться его же добрые герои. Его изумительная бабушка, его Акимка, его ранние пасторальные офицеры. Зло улетучивается быстрее. Недаром и в завещании его виден тот прежний Астафьев. Замечательный тон, уважительное отношение к людям, доброта и требовательность. "Если священники сочтут достойным, отпеть в ограде моего овсянского дома. Выносить прошу меня из овсянского дома по улице пустынной, по которой ушли в последний путь все мои близкие люди (Какое почитание традиций, какое уважение к памяти своих предков! - В.Б.) Прошу на минуту остановиться возле ворот дедушкиного и бабушкиного дома, также возле старого овсянского кладбища, где похоронены мои мама, бабушка, дедушка, дядя и тетя. Если читателям и почитателям захочется проводить поминки, то, пожалуйста, не пейте вина, не говорите громких речей, а лучше помолитесь. На кладбище часто не ходите, не топчите наших могил, как можно реже беспокойте нас с Ириной. Ради Бога, заклинаю вас, не вздумайте что-нибудь переименовывать, особенно родное село. Пусть имя мое живет в трудах моих до тех пор, пока труды эти будут достойны оставаться в памяти людей. Желаю всем вам лучшей доли, ради этого и жили, и работали, и страдали. Храни вас всех Господь."
Проникновенные, чистые и воистину христианские слова. Будто уже оттуда, с Горних высот, завещаны нам от одного из последних лидеров ХХ века.
Ощущение такое, что неумолимый и жесткий, трагический и великий ХХ век зовет за собой всех своих свидетелей и сотворителей. На наших глазах в самом прямом смысле уходит, ускользает минувшая эпоха. За последние годы как быстро поредели ряды главных участников исторических событий ХХ века. Остается молчаливая массовка. Еще немного - и мы уже окончательно будем жить в ином, чуждом для нас мире третьего тысячелетия: с иными законами, иной моралью, иной эстетикой, иной литературой. И переделывать этот мир будут уже совсем другие люди, движения, союзы. Тем более важно нам, людям исторического промежутка между разными цивилизациями (советской и постсоветской), донести нравственные и культурные ценности русского народа в новое время, новым людям. А Виктору Петровичу Астафьеву за все то непреходящее и глубинно-народное, что есть в его литературе, сотканной из бесконечного труда и бесконечных страданий,- Последний поклон. Царь-перо выпало из рук. Кто подхватит?
Дмитрий Галковский
Галковский Дмитрий Евгеньевич, прозаик, философ, эссеист. Родился 4 июня 1960 года в Москве. Окончил МГУ. Короткое время работал в журнале "Наш современник". С 1985 по 1988 год писал огромную, в 70 авторских листов, романно-философскую книгу "Бесконечный тупик". Несколько лет печатал ее в отрывках в газетах и журналах самой разной направленности, от "Нового мира" до "Нашего современника", от газеты "Завтра" до "Независимой газеты". Нашел поддержку у Вадима Кожинова, который, пожалуй, первым высоко оценил это пространное сочинение. Кожинов писал: "Дмитрий Галковский не раз говорит о том, что главный его учитель - Василий Васильевич Розанов. И, конечно, розановское наследие во многом определило и дух, и стиль "Бесконечного тупика", хотя Дмитрий Галковский создал и некий свой собственный жанр: его примечания - это не отдельные "листья"; они растут на одном ветвистом древе,- может быть, слишком ветвистом: в "Бесконечном тупике" - пятьдесят четыре "ветви" с большим или меньшим количеством "листьев"..." Написана книга от имени некоего Одинокова. Издать ее удалось не сразу, лишь с помощью предпринимателя Паникина, главы "Панинтера". Книга вызвала большой интерес в литературной среде. Была присуждена премия "Антибукер" в сумме 12 тысяч долларов, от которой Дмитрий Галковский отказался, засомневавшись в чистоте помыслов ее создателей и финансистов. Выпустил три номера собственного журнала. В 2001 году выпустил свою антологию советской поэзии "Уткоречь" и опубликовал несколько рассказов в "Литературной газете" и "Дне литературы". Живет в Москве.
Сам писатель предоставил любопытную биографическую справку:
Раннее детство провел в семейной коммуналке в центре Москвы, где кроме родителей жили интеллигентные родственники отца. В 1967 родители Г. переехали в Нагатино - на рабочую окраину с полууголовной социальной обстановкой. В этом же году Г. поступил в школу. Состав ее учителей объективно соответствовал уровню провинциальной "восьмилетки", однако после расширения Хрущевым городской черты школа рабочего поселка Нагатино получила статус столичной, а за год до поступления туда Г. еще и была преобразована в немецкую спецшколу. Таким образом, учителя здесь были не просто невежественные, а с придурью, с претензией на "интенсивный учебный процесс" и "перевоспитание". Начиная с первого класса Г. был двоечником, подвергаясь систематической травле со стороны школьных учителей. Они не только постоянно издевались над ним лично, но также поощряли травлю со стороны одноклассников, и в 1974 г. в результате побоев Г. сломали руку.
В 1977 году у Г. умирает от рака отец. Смерть отца переживалась Г. очень тяжело - в его мире это был единственный человек, способный к систематическому мышлению. Отец был человеком добрым и талантливым, но слабым. Его разум подчинялся водке - отец, выпив стакан прозрачной жидкости, превращался в ползающее на четвереньках ничтожество ничтожество, пинаемое ногами. Пьяный, а затем смертельно больной, угасающий на глазах отец явился для Г. символом униженного разума. Собственно, всю жизнь Г. можно рассматривать как все более сложную защиту своего внутреннего мира от искажающего воздействия коллективистского невежества. В детстве маленьким мальчиком он создал свой мир - мир книг и игр, мир порядка и нравственности, куда внешняя жизнь вторгалась в виде нелепой "школы", которая им расценивалась как тюрьма или постылая "работа", где он, маленький чиновник, отбывал повинность.
После окончания школы Г. работал рабочим на заводе им.Лихачева. В 1978 году, чтобы избежать службы в советской армии, симулировал психическое заболевание, в результате чего был помещен в психиатрическую больницу с диагнозом "шизоидная психопатия". В 1980 году, дав взятку приемной комиссии, поступил на вечернее отделение философского факультета МГУ. Вплоть до окончания университета официально нигде не работал, подделав запись в трудовой книжке и зарабатывая на жизнь нелегальным размножением запрещенной литературы (в основном по русской философии). Студенческие научные работы Г. были посвящены анализу мотивов смерти и самоубийства в творчестве Платона. Учился в МГУ хорошо, но старался не привлекать внимания. Однако в дипломной работе (тема "Сравнительная характеристика социальных воззрений Платона и Аристотеля") в надежде на поступление в аспирантуру позволил себе несколько неординарных высказываний, в результате чего во время защиты диплома преподаватели МГУ публично назвали Г. негодяем. После окончания учебы безуспешно пытался устроиться на работу: в работе по специальности ему отказывали из-за отметки о психической неполноценности в военном билете, а работа не по специальности была запрещена советским законодательством. При этом дома начались чудовищные скандалы, так как мать и сестра, с которыми он из-за отсутствия денег жил в одной квартире, по своему статусу были типичными советскими обывателями и восприняли "тунеядство" Г. как собственную компрометацию перед властями. В этой безвыходной ситуации Г. пишет свое произведение "Бесконечный тупик" (закончен в 1987-м).
