Наибольшее сближение всей патриотической оппозиции состоялось в 1993 году. Именно в дни трагического кровавого октября Леонид Бородин подвозил на своей машине грузы осажденным анпиловцам. Именно там, у осажденного ельцинскими палачами Дома Советов, соединились хоругви и красные знамена. Торжествующий либерализм орал "Раздавите гадину!", в понятие "гадина" входила и Православная Церковь, и державность любого толка, и монархисты, и коммунисты... В те дни на митингах выступали вместе Игорь Шафаревич и Владимир Бушин, Эдуард Лимонов и Владимир Осипов... Россия сопротивлялась нашествию либерализма и лебедино-белым щитом, и красно-сталинским щитом.
Не знаю, что было бы, победи тогда советско-державные силы. Может быть, вновь партократы всех мастей оттеснили бы в сторону всех приверженцев традиционализма и русскости? Я знаю искренность лидеров национально-большевистского крыла в КПРФ, того же Геннадия Зюганова или Юрия Белова, их программы национальной русской демократии, но я знаю, что многие русские национальные шаги в развитии КПРФ успешно тормозились и тормозятся партийными функционерами. Приди к власти второй обкомовский эшелон - как бы не пошли они путем первого горбачевского эшелона... Я знаю, как умело отдаляли они от своего коммунистического центра того же генерала Макашова, как отдали на съедение врагам генерала Рохлина, проголосовав за снятие его с поста председателя думского комитета по обороне. Да и в культурной программе ставка многими партаппаратчиками делалась отнюдь не на лидеров русской национальной культуры, не на Белова с Распутиным, а на Иосифа Кобзона, Муслима Магомаева и других деятелей позднебрежневского периода...
Но что ушло, то ушло, реальные шансы на победу и приход к власти в России были упущены красной оппозицией. В НПСР некоммунистическое крыло оттеснялось в сторону до такой степени, что с неизбежностью сама организация, как союз всех патриотических сил, развалилась. Это была одна из стратегических ошибок красной оппозиции. Казалось бы, логика в их поведении была. КПРФ и численно, и финансово, и организационно определяла все в этом красно-коричневом союзе. Почему бы им было и не пренебречь карликовыми, маловлиятельными организациями союзников на выборах в Думу? Но не став партией национальной идеологии, партией общенациональной оппозиции, они превратились лишь в ограниченный левый фрагмент общества.
Окончательный раскол в красно-белой оппозиции происходит на наших глазах сегодня, когда уходит в прошлое ельцинский режим в его наиболее оголтелой радикально-либеральной, мафиозно-коррумпированной форме. Кончается эпоха ельцинского развала. Что будет дальше, еще никто не знает, но, по крайней мере, семантика путинских идеологов - явно державная. Общая беда сплачивала ряды всех, кто не принимал Ельцина как символ разрушения всех основ государственности. За Геннадия Зюганова, в противовес Ельцину, голосовали Андрей Синявский и Дмитрий Балашов. В числе его ближайших сподвижников числились монархист Вячеслав Клыков и национал-либерал Станислав Говорухин. Сегодня уже такого единения быть не может. Путинский державный стиль явно импонирует многим лидерам белого патриотизма. И потому не о предательстве идет речь. Красным знаменам в самый дружный период Фронта национального спасения не присягали ни Игорь Шафаревич, ни Михаил Назаров, ни даже Василий Белов. Державности - да! Русскому сплочению - да! Расцвету Православия - да! Кто сегодня претворяет в жизнь русские национальные идеалы, кто возрождает национальную Россию, тот и получит поддержку большинства русского населения.
Конечно же, путинская форма жесткого державного правления привлекла многих из тех, кто даже последовательнее, чем коммунисты, с 1991 года по 1999 год боролся с ельцинской катастрофой. В каком-то смысле Ксения Мяло права, утверждая в своей статье, что в начале перестройки и она, и ее друзья с уважением относились к патриотической белой эмиграции: "И чувство это у многих - сужу по себе, своему кругу - было во многом искренним: слишком велики были человеческие трагедии, стоявшие за эмигрантами первой волны, слишком односторонним освещение белого движения в советской историографии, да и, казалось, объединяло нас нечто общее и большое Россия. И ради нее, думалось, мы сможем встать выше личных политических пристрастий. Сегодня, когда анафемствованиями коммунистов и всей советской истории негласный договор нарушен - причем на сей раз нарушен белой стороной,- я тоже не считаю связанной себя этим договором. К сожалению, сегодня отчетливо видно, что умолчание об иных вещах разрушило изнутри и саму патриотическую оппозицию. Она, продолжая ритуально поносить Березовского, несет в себе солидный блок людей, которые в глубине души солидарны с ним, и вместе с герольдом патриотизма а-ля ОРТ Михаилом Леонтьевым восхищаются Пиночетом как непреклонным борцом с коммунизмом". Ксения Мяло считает, что когда белая оппозиция, "подчиняясь ритуалу, несет молитвы и цветы к могилам солдат Красной ведь армии, лучше все-таки не приближаться к этим могилам - чтобы не посылать импульсы не утихающей распри и по ту сторону бытия..." На мой взгляд, это и есть ограниченность "красных" патриотов, ведущих отчет истории лишь с Октября 1917 года. А я помню и про тост генерала Деникина за победу Красной армии над фашизмом, и про восторги Ивана Бунина, и не вижу в них ничего противоестественного. Я считаю ту великую Победу не красной победой, а Отечественной Победой. Впрочем, так же считал и Сталин, назвав ту войну не великой коммунистической, а Великой Отечественной... Поэтому не вижу, в отличие от Ксении Мяло, ничего зазорного в том, что белые патриоты несут цветы к могилам погибших солдат, как не вижу ничего кощунственного в том, что после позорных дней правления Ельцина, когда и праздник Дня Победы старались отменить, сегодня его вновь делают важнейшим праздником России, ибо все-таки победила там, на полях сражений, не красная, а русская Россия, и потому Сталин поднял свой великий тост за русский народ.
Сегодня уникальное положение. Если нас не обманут надежды и если Россия в совсем иных формах своего существования начнет воссоздавать из руин свою промышленность, науку, культуру - естественно, русские патриоты будут всемерно поддерживать такие шаги. Естественно, ортодоксы с красным мышлением, представляющие Россию лишь марксистской и никакой больше, будут с негодованием отвергать любые формы сосуществования с такой Россией, замыкаясь в свою ностальгическую нишу.
Они считают, что в России "нет идеи, способной мобилизовать энергию, равновеликую "...любой черной энергии, будь то фашизм или нынешняя мировая закулиса, возглавляемая США... кроме идеи Красной - такой, какой воплотила ее Россия, опираясь на идеалы собственной народной жизни".
Что ж, пусть красные идеологи для начала самокритично и разберутся, что произошло с их Красной идеей и куда она эволюционировала в роскошных кабинетах ЦК КПСС. А мы подумаем об ином. Не преждевременно ли Владимир Бушин, Ксения Мяло, Татьяна Глушкова и иные красные публицисты упрекают белую идею во встраивании во власть? По крайней мере, и выступление Валентина Распутина на вручении ему солженицынской премии, и выступление Александра Солженицына по телевидению никак не назовешь встраиванием в путинскую власть. Скорее оба выступления явно пессимистичны. Оба писателя ставят трагический вопрос: уцелеет ли сама Россия? Александр Солженицын "пока что слишком мало надежд" видит в путинском правлении. Он убежден, что "вера нужна. Ясно, что мы потеряли систему ценностей, которые выше нас". Солженицын считает, что если идея насаждается сверху, толку не будет: "Сейчас ничего первее нет, как сбережение народа. Мы вымираем, мы уходим с земли..." Валентин Распутин тоже признает: "Победители не мы... Традиции и обычаи, язык и легенды... - все это перестает быть основанием жизни,.. так на что же нам всем рассчитывать?.. Мы, кому не быть победителями... Все чаще накрывает нашу льдину, оторванную от надежного берега, волной, все больше крушится наше утлое суденышко и сосульчатыми обломками истаивает в бездонной глубине".
