И это тоже правда. Не в характере Девлина оправдываться. Избранный сам принимает решения, какими бы трудными они ни были, и один отвечает за все последствия. Стивен всем говорил, что Избранный – его друг, однако, когда Девлину действительно понадобилось дружеское участие, Стивен оттолкнул его. Он считал, что Девлин подвел его, а тот всего лишь хотел, чтобы Стивен понял: жизнь – не красивая баллада, где одно появление Избранного мигом решает все проблемы.

– Зачем ты рассказал мне все это? – спросил юноша.

– Отряд должен видеть, что между нами нет раскола, иначе он потеряет веру в Избранного, потеряет боевой дух. Ты – друг Девлина, и твое мнение много значит. Если ты осудишь Избранного, он начнет сомневаться в себе как раз тогда, когда нам больше всего нужен сильный командир.

– Ты – офицер, а я – простой менестрель. К твоим словам Девлин прислушается скорее. Он уважает тебя, я сам видел.

– Уважает? – язвительно усмехнулся Миккельсон. – Скажи лучше, Избранный использует мой опыт и знания. А заодно держит меня под боком и присматривается, не шпион ли я.

– Ты ошибаешься.

– Он прав, что подозревает меня. По меньшей мере одному из моих солдат доверять нельзя. Тогда, в Розмааре, кто, по-твоему, выпустил стрелу, которая едва не пронзила Избранного в стычке с разбойниками?

Об этом случайном выстреле Девлин не упоминал… Что же еще ускользнуло от глаз Стивена?

– Ты столько всего рассказал. Мне надо подумать, – проговорил менестрель.

– Хорошо, – кивнул прапорщик Миккельсон. Он двинулся к лагерю, но через несколько шагов остановился и снова подошел к юноше. – Такие, как Девлин, рождаются один раз в десять лет. Воина, подобного ему, в королевской армии не видели уже больше четверти века. Боги не случайно послали его нам. Боюсь, скоро понадобятся все его силы. Мы можем и должны уберечь его. Хотя бы от самого себя.

Стивен и не догадывался, что прапорщик способен на такое проявление чувств. Миккельсон пошел в лагерь и заговорил с кем-то из солдат, а Стивен еще долго стоял и смотрел ему вслед.

Вернувшись под дерево, менестрель обнаружил, что Девлин сидит в одиночестве.

– Прости меня, – извинился юноша. – Я сказал все это сгоряча.

– Молчи, – покачал головой Девлин. – Сегодня я себя просто ненавижу.

Девлин отказался принять извинения Стивена, ведь, по сути дела, прощать было нечего. Девлин понимал негодование юного менестреля, потому что в глубине его души клокотал тот же гнев. Девлин-человек испытывал жалость к несчастным крестьянам. Будь его воля, он отпустил бы старика, а его дочь, обладавшую неукротимым нравом, приговорил бы самое большее к изгнанию, и то после того, как отчитал бы за неразумность – зачем было зарывать труп вблизи от деревни, да еще так неглубоко. Избранный же не имел права на сочувствие. Заклятие уз требовало блюсти закон и вершить правосудие. Не важно, что суд чересчур строг. Таков закон. По меркам Джорска Девлин более чем милостиво позволил старику, отжившему свое, принять наказание, положенное его дочери. Но эта милость отдавалась во рту Девлина страшной горечью.

В голове сидела мысль, что другой на его месте нашел бы способ не нарушить закон и одновременно сохранить жизнь Магнусу. Другой Избранный – один из истинных рыцарей, о которых так часто поет Стивен. К несчастью жителей этой деревни, приговор должен вынести Девлин. И вина за смерть Магнуса тоже ляжет на его плечи.

Однако это не только его вина. Смерть старика – лишь одно из деяний, за которые Девлин собирается привлечь к ответу барона Коринта. В лучшем случае лорд Эгеслик виновен в небрежении и плохой заботе о своем народе, в худшем – он изменник. Но суд над бароном – дело небыстрое. А до тех пор, пока барон раскается в своих ошибках, для этих людей все останется по-прежнему. И если снова вернутся пираты, защитить крестьян будет некому. Это тоже несправедливость. Девлин попытается ее исправить.

Дождь прекратился перед самым рассветом. Чуть только небо посветлело, Девлин вместе с Дидриком и Миккельсоном направился к дому старосты. Девушка, стоявшая на страже у входа, встала по стойке «смирно».

– Все тихо, – сообщила она.

Девлин кивнул. На рассвете на него накатило какое-то жуткое спокойствие, стершее все чувства. Сейчас им двигало только неумолимое сознание своего долга и верность клятве Избранного.

Прапорщик Миккельсон постучал в дверь.

– Пора, – позвал он.

Дверь распахнулась, и на пороге показалась Магнильда, в той же куртке и штанах, что и вчера. Ее веки распухли и покраснели, но слез не было.

– Вы опоздали, – сказала он. – Мой отец избежал вашего суда. Он уже мертв.

– Отведи меня к нему, – приказал Девлин.

Магнильда впустила его внутрь и провела вверх по лестнице в тесную спальню. Грубое шерстяное одеяло прикрывало безжизненную фигуру. Девлин отвернул одеяло и увидел восковое лицо старосты. Он коснулся шеи Магнуса. Пульс в этом холодном теле уже не бился. Девлин сдернул одеяло и, встав на колени, приложил ухо к груди старика. Дыхания он не услышал. Поднимаясь, он еще раз обвел взглядом тело, но не нашел следов насилия или ран, нанесенных рукой самого Магнуса. Наоборот, лицо старика разгладилось, и на нем запечатлелся покой. Девлин снова накрыл тело одеялом и спросил у Магнильды:

– Яд?

– Не знаю, – пожала плечами женщина. – Может быть. А может, Боги даровали ему милость, в которой ты ему отказал.

Если старик умер тихо и безмятежно, во сне, – это действительно милость. Боги пощадили и Девлина, избавив его от невыносимо тяжкого труда.

– Кто теперь староста?

– Я, – ответила Магнильда и тут же напряглась, будто ждала, что Девлин усомнится в ее правах на эту должность.

– Хорошо, – одобрил он.

Судя по выражению лица, Магнильда была удивлена, хотя Девлин не сказал ничего, кроме правды. Крутой нрав этой женщины очень пригодится для того, что он задумал.

– Собери через час всех жителей деревни. Я хочу поговорить с ними.

– Мне даже нельзя похоронить отца?

– Потом. Пришло время живых. Собери всех, включая стариков и младенцев. То, что я скажу, важно для каждого.

Крестьяне встали широким полукругом у вяза, на котором Избранный должен был повесить Магнуса. Всего собралось около сотни человек всех возрастов: седовласые старцы, матери с грудными младенцами на руках, взрослые мужчины и женщины, дети и подростки. Сзади толпы выстроились солдаты и стражники; на лицах у первых проглядывала тревога и беспокойство, вторые сохраняли спокойствие, но зорко следили за собравшимися, предупреждая возможную опасность.

Толпа расступилась, пропуская Девлина на середину. Там уже стояла Магнильда, на шее у которой висела серебряная цепь, символ ее новой должности.

– Ты обещал, что наказание закончится со смертью моего отца. Ты нарушишь свое слово?

– По-моему, я ничего не говорил о наказании, – ответил Девлин.

Он обвел взглядом жителей деревни. Угрюмые, забитые люди. Только у Магнильды хватило смелости открыто выразить свой гнев.

– Все пришли? – спросил он.

Женщина кивнула.

– Хорошо. Теперь слушайте меня, – громко обратился он к крестьянам. – Я буду говорить о пиратах, что приходят с моря. У меня есть причины подозревать, что они вернутся, а вам придется встать на защиту своих семей. Кто из вас умеет держать в руках лук?

Молчание.

– Копье?

Опять тишина, словно Девлин говорит на чужом языке. Сельчане тупо пялились перед собой, избегая смотреть на Избранного.

– Кто-нибудь умеет драться на ножах? Или на кулаках? – Глупо ждать ответа. – Хоть один из вас, мужчина или женщина, может бросить камень, чтобы защитить свою жизнь?

– Почему мы должны отвечать тебе? – возмутилась Магнильда. – Чтобы ты обвинил нас еще в каком-нибудь преступлении? Твои хитрости с нами не пройдут.

Злость начала закипать в Девлине, и он обернулся к ней, встав спиной к толпе.

– У меня нет времени терпеть твое невежество и глупость. Ты теперь староста? Вот и отвечай на мой вопрос.